Иванов В. Вспоминаешь, и сердце щемит.

Как-то раз пришли ко мне три девочки-школьницы: собирали материал о реабилитированных, живущих в Вертикосе. Спросили: подвергались ли мои родители репрессиям после ссылки? И я стал вспоминать.

Сестра моя родилась в 1939 году в Каргаске, а я сам появился на свет в 1940 году в Усть-Васюгане. Поселка этого давно нет, как нет многих других, возникших в период коллективизации. Почему была выслана из Каргаска семья с грудным ребенком на руках и другим, еще не родившимся, но которого мать носила под сердцем? Ведь и отец тогда работал на рыбозаводе. Почему? Да кто тогда задавал подобные вопросы, и кто бы на них отвечал? Вызвали «куда следует» и поставили перед фактом.

Дед мой был арестован еще в 1935 году по совершенно смехотворному по нынешним меркам поводу. Вот как рассказывала об этом бабушка: «Лето. В колхозе сено готовят, бабы копнят, мужики метают сено в стога. И тут наплыла туча, забрызгал дождик. Мужики, а все они были из числа репрессированных, решили подождать, пока ветерок обдует сено. Вдруг подъезжает председатель. И попер с верхней полки. Дед не выдержал и ответил этому устьвасюганскому Давыдову: «Сено отсыревшее, обязательно сгниет». «Ты вставай метать, делай, что тебе говорят, кулацкая морда!» И так слово за слово. В итоге деда забрали, как тогда говорили, по линии НКВД, и отправили строить Норильск».

Когда этап прибыл на место, начался обход начальством зоны. Рядом шел один из охранников с овчаркой. По сигналу собака набрасывалась на заключенного, если тот не так что-то ответил или посмотрел на начальство.

Дошли до деда. Вопрос. Соответствующий ответ. Следом сигнал собаке, и она бросается вперед. Дед перехватил ее на лету и, стиснув горло, сломил шею. Его тут же повалили на землю и заступом отрубили кисть руки.

В Васюган он вернулся перед самой войной калекой. С началом войны все самые справные лошади были взяты для нужд армии. В колхозе остались лишь клячи. Деда поставили на вывозку сена. Народу не хватало, и в один день ему пришлось поехать одному на трех дровнях. Когда возвращался с возами, лошади не смогли одолеть лог. Дед выпряг клячу и на себе вытащил сани с сеном. Так же вытянул и остальные два воза. Привез сено на скотный двор.

- Ну, бабы, надорвался я. Вы уж сгружайте сами, да лошадей распрягайте.

И ушел. Бабушка рассказывала, что всю ночь его рвало сгустками крови, а к утру он скончался.

… Проводив гостей, я вновь достал справку о своей реабилитации,   перечитал. «С рождения вместе с родителями в составе семьи бывшего кулака находился на спецпоселении Томской области. С учета спецпоселения снят 21.11.1949 года» и в заключении: «На основании пункта «в» статьи 3 и статьи 1.1 Закона Российской Федерации от 18 октября 1991 года № 1761-1 «О реабилитации жертв политических репрессий Иванов Владимир Михайлович реабилитирован».

Это какое же Зазеркалье, если вдуматься. Без малого 9 лет держать ребенка на учете! Очевидно, власть предержащие считали, что я представляю для них потенциальную угрозу. По той же логике дети, чьи родители были разорены и ограблены, высланы на неминуемую гибель, подвергаемые чудовищной эксплуатации, выросши, стали бы задавать нежелательные вопросы. Хотя мы их не задавали. Родители, оберегая нас, никогда не рассказывали о своем отношении к властям. А в школе воспитывали в духе преданности коммунистическим идеалам и вождям.