«И помню чертежи, дом из красного кирпича, очень красивый, может быть он хотел его построить для нашей семьи»
На волнах памяти 1903 – 2025
Воспоминания Галки (Галины Андреевны), младшей дочери Анджея Барчинского.
Я родилась в 1924 г. 10. 18. Мама рассказывала, мой брат Валерий, которому было 3 года, сказал: «не было крику, так крик стал». Или вернее шуму.
Родилась в с. Нарым, 500 км от города Томска и прожила там до 1929 года.
Моего папу Андрея Томашеевича Барчинского (Andzej Tomasz Barczynski) перевели на работу в Томск.
В Нарыме помню дом, в котором мы жили. Дом принадлежал Колотовкину Антону и его жене Колотовкиной (в девичестве Долгорожевой) Татьяне Пафнутьевне. Было 2 этажа: на 1ом этаже жили выше указ. мои дедушка с бабушкой, на 2ом наша семья, Андрей Барчинский и мама Мария (Марфа) Антоновна Барчинская (в девичестве Колотовкина). Дети Валентина 1917 г.р., Вера 1918 г.р., Валерий 1921 г.р., Галина 1924 г.р.
Дом был из бревен с резными белого цвета окнами. В доме на 2ом этаже помню мебель: большой стол на круглых толстых ножках, мягкая мебель зеленоватого цвета, буфет с зелеными стеклами, папин письменный стол с зеленым сукном посередине и настольная лампа с зеленым абажуром, 2 трюмо – одно с высоким столиком, другое с низким. Дом имел 2 входа: с улицы и со двора. С этим связана такая история, рассказанная мамой или бабушкой, не помню. Пришел нищий с улицы, и бабушка подала ему милостыню.
Через некоторое время он пришел к другому входу и попросил милостыню, бабушка сказала, что уже дала ему. Ночью она видит сон: стоит Иисус Христос в белых одеждах и говорит ей, что она нехорошо поступила. Бабушка была человеком глубоко верующим и очень переживала.
Помню дедушку, который умер в 1929 г. Он спал сидя (астма), задыхался. Пришел священник, дал ему вина и что-то говорил (я это видела), а утром дедушка умер. Я считала, что виноват священник, но никому не говорила.
Кем точно работал папа, я не знаю, может быть лесничим. В Нарыме у него была контора, но были и частые отъезды. По реке сплавляли бревна связанные в плоты. Как я помню по рассказам, было 300 км в радиусе, где велись разработки леса.
Мама рассказывала, что она пошла в контору, узнать, когда вернется из командировки папа, ей сказали, что он вернется с хвостом. Хвост – это последний плот. Мы вернулись домой, через некоторое время приехал папа. Я все время заглядывала на него сзади. Папа меня спросил, почему я себя так веду. Я спросила его: «а где хвост».
Еще. Я захотела в магазине купить конфет, побежала к папе в контору и попросила деньги. Он поставил коробку с мелочью и ушел, посматривая из-за двери. Я взяла только одну денежку. Ему понравилось (рассказывал маме). Не жадная.
Во дворе дома были амбары. В одном из амбаров была мастерская, в которой он что-то строгал рубанком, сделал трещотку отгонять лошадей. (В одном амбаре – завозня, там солили рыбу на зиму).
В письменном столе у него были готовальни, чертежные приспособления. Одну готовальню помню из бронзы, желтые предметы. И помню чертежи, дом из красного кирпича, очень красивый, может быть он хотел его построить для нашей семьи. (9 комнат)
По рассказам мамы обо мне.
1.На 2-ом этаже дома была комната для командировочных, так как в Нарыме не было гостиницы.
Приехал начальник из Томска по фамилии Шмидт и жил у нас. Со мной подружился. Когда он уезжал, попросил позвать Галку (так меня звали в детстве). Он мне сказал, что уезжает. «Подожди. Я тебе письмо напишу» - сказала я. Дали лист бумаги, я что-то начертила, скомкала и отдала.
Вечером, когда он уехал, сказала маме: «Шмидт уехал, душа болит».
Летом папа поехал в командировку в Томск и взял нас с мамой.
Пригласил Шмидт на обед, и мама решила купить мне шапочку. Я выбрала шапочку с помпоном из шелковых ниток, дунула и сказала: «Не знаю, понравится Шмидту или нет».
Когда мы пришли в гости Шмидт взял меня на руки, сказал жене, что я ее соперница, прошел в комнату и показал смятое мое письмо.
Еще. Были в гостях на новогодней елке. Дети рассказывали стихи и получали подарки. Мама сказала, что мы не выучили стихотворение. Я сказала, что знаю и вышла к елке. «В лесу растут зеленые елочки, на них красные ягодки» - сказала я и получила подарок.
Был у нас огород, там росли овощи, а мы дети искали стеклышки и прямо с грядки ели немытую морковь. По рассказам знаю, что папа выписал из Польши семена дыни и их выращивали в Нарыме.
Помню, что дедушка ловил рыбу, много привозил. Ели много рыбы, уху и пироги из стерляди.
Но часто и пельмени, на зиму в кладовке пельмени.
Зимой папа ехал в командировку в Томск на лошадях и брал с собой мороженые пельмени. Вера это знает лучше, папа ее один раз взял с собой. См. дальше
На рождество ставили елку (еще не запрещалось), приходили дети. На буфете, на блюде лежала большая рыба, называлась балык. Рыба копченая, коптил ее Евграф1.
Мама рассказывала. Меняли окна, и мама увидела, что одно окно разбито. Собрала всех детей и стала спрашивать: «Кто разбил». Все говорили - нет, и я тоже. Мама настаивала. Но в конце я сказала: «Если никто, пусть буду я»
Папа вернулся с работы, мама ему сказала, что Галка разбила окно. Папа сказал: «Это я».
Не помню никаких ссор и криков.
У папы был ломберный столик с зеленым сукном, почему он так назывался, не знаю. Но к нему приходили гости и они играли в карты (за этим столиком).
Мама рассказывала: папа стоял у окна и сказал: «Куда же я попал». И рассказывал, что у него на родине в Польше на улице никто не бросает ни окурки и вообще ничего. И что долго ждут снега, чтобы кататься на лыжах.
Сильно прищемили мне указательный палец в дверях, папа домой приводил врача. Ноготь слез.
Не помню, чтобы меня наказывали, били или ставили в угол.
В Сибири, там, где я бывала, не ругались матом. Ругательства такие: язви тебя холера и очень редко сволочь.
Кто рассказывал, не помню. Хотя Нарым это место ссылки (в основном политических) двери не очень закрывались. Прабабушка Варвара (мать моей бабушки Татьяны Колотовкиной) пошла в кладовку, а там вор складывает продукты в мешок. Прабаб. говорит: «Ой, как я испугалась», а вор говорит: «Я тоже испугался» и убежал.
По рассказам мамы:
В 18 лет мама заболела дифтерией, осложнение на лицо, которое скривилось, наверное, на нерв осложнение. В Нарыме вылечили. Это был 1914 год.
Когда мама выходила замуж, то бабушке говорили, почему она отдает дочь за поляка, увезет ее. Бабушка говорила, что лишь бы она была здорова и жива.
До отъезда в Хакасию я начинала ходить в школу, в 0 (нулевой) класс, преподавателя помню, молодой человек высокого роста, Григорий Иванович. Если кто опаздывал – сажал на скамейку у классной доски. Очень боялась попасть на скамейку, с тех пор редко опаздывала всю жизнь.
Когда папа уезжал в Нарымском крае, то мы с мамой к нему приезжали.
Собираю малину, нечаянно съела червяка. Кричу: «Съела червяка». Папа «Ничего, толще будешь», так и случилось.
Рассказывала мама.
Моя прабабушка Варвара Долгорожева услышала, что черные тараканы приносят счастья в дом. В Нарыме таких тараканов не было. Когда она была в Томске, то нашла таких тараканов и привезла их в спичечном коробке в Нарым.
Тараканы не развелись.
По рассказам. Когда папе было лет 14, то он пошел в погреб, где хранились бочки с вином. Он попробовал из каждой и потом не мог выйти из погреба.
Не помню, чтобы видела папу пьяным.
Когда он с работы приходил обедать (в Абакане), то ел и читал газету.
Я часто делаю также и мой Саша2 тоже.
Опять про себя.
Мы пришли в гости, сели за стол пить чай.
Я спрашиваю: «У Вас корова есть?» «Есть» - отвечают. «А почему на столе нет молока?»
Валерик упал в грязь, снял и бросил грязное пальто под лестницу. Папа ему сказал что-то обидное. Я была рядом и сказала: «Папа, он разве не наш сын?».
Вера с Валей занимались уборкой, папа давал им деньги. Почему-то он боялся, чтобы дети не выросли жадными.
Как стирали белье, не помню, а полоскали зимой в проруби. Над прорубью был навес. Воду возили в бочках с реки на лошадях.
Как мы переезжали в Томск не помню. По рассказам помню. Дом закрыли, а мебель большую часть вынесли в амбары. На следующий день ее разворовали.
Но в Томске был буфет, письменный стол, обеденный стол (потом его сожгли на дрова), одно трюмо.
В Томске жили на съемной квартире на ул. Коммунистической, а потом 2 комнаты на 2-ом этаже, где внизу была аптека.
Уже без папы, на ул. Мельничной снимали полдома, комната и кухня.
Потом перед войной Вере (она работала учительницей) дали квартиру в хорошем доме, (старинном). А когда началась война, в Томск была эвакуирована академия связи из Ленинграда и всех выселили из этого дома, отдав квартиры военным из этой академии или училища.
В этом же дворе (ул. Белая) был еще один дом, и мы опять жили – 1 комната и кухня.
В каком году не помню, но до 1933 г. папу перевели в Хакасию, г. Усть-Абакан. Едем папа, мама, Валерик и я. Валя с Верой остаются в Томске с бабушкой. Валя с Верой один раз к нам приезжали. Вижу, идут 2 длинноногие девочки (мои сестры).
Хотя мне уже было 7-8 лет, мало что помню. Мы с Валериком болели малярией. Мама давала пить нам хинин (хина), который завертывала в тонкую прозрачную бумагу. Бумагу вырывала из книг, подаренных папе за отличную учебу.
Я помню эти 2 книги, бордовый переплет, внутри коричневого цвета репродукции разных деревьев, проложенные папиросной бумагой. На книге было написано: Барчинскому за отличную учебу в лесном училище (примерно). Куда исчезли эти книги, не знаю.
В Абакане я училась в 1-ом классе (может быть и во 2-ом).
Помню, летом пришли и увели папу. Делали обыск. Папа был одет в вельветовый коричневый пиджак. Принимали передачи, я ходила с мамой. Один раз мама испекла пирожки, и понесли в тюрьму. Мама увидела папу (их вывели на прогулку) и передала пирожки через забор. Это увидели и маму арестовали (увели).
Я села на скамейку и сижу. Подходит ко мне человек: «Девочка, ты, что здесь делаешь?» «Маму жду» - отвечаю я. «Уходи домой» - говорит. «Пока маму не дождусь не уйду». Ждала, к вечеру маму выпустили.
Когда папу осудили, мы с мамой вернулись в Томск.
Да, у папы был начальник по фамилии Тудвасов3, с его дочкой я играла, мне ровесница.
Он пошел в КГБ сказать в защиту папы, его арестовали тоже.
Когда мы жили на ул. Мельничной (недалеко от реки Томи), то нечем было топить печку.
Дрова покупали, но то ли их не хватало, ходили на фабрику карандашной дощечки и в мешок собирали опилки, топить печку.
Ходили я и Валерик. И голодно было. Помню, я писала:
Горе к нам подкралось,
Как к берегам волна
С матерью осталось
Четверо сирот
Тоскует мать о милом муже
Тоскуют дети об отце
А он не слышит и не видит
Тоску и горе его ребят
(примерно)
Еще не помню, но примерно.
Папочка ты в могиле
Тебе хорошо
А нам мучиться еще
Целые годы…
Могу перепутать. В Томске, когда жили в 2х комнатах над аптекой, был обыск. Забрали мамины золотые украшения и, наверное, наши крестики. Кто-то донес, что есть золото.
Когда после папы мама работала на швейной фабрике, ее забрали по доносу, что она агитирует против советской власти.
Следователь попался нормальный. Он показал письмо, которое написал доносчик. Он оказался хорошо знакомый из Нарыма. Звали доносчика Григорий. Мама сказала, как я могу заниматься агитацией, у меня 4 детей и мать, я одна работаю? И он ее отпустил.
Папа написал из тюрьмы Вале письмо (переписка была). «Валя, голубка, не оставь Валерика и Галю», что запомнила.
Когда папа был в ссылке (Барнаульская область, Искитим) мы с мамой к нему ездили.
Кроме того один раз он к нам приезжал в Томск. Его отпускали.
Что случилось в 36 году, знает лучше Лариса (по рассказам мамы, наверное)4.
Папа умер в тюремной больнице в Новосибирске, заворот кишок.
Его направили на строительство Беломорканала5, а потом вернули в Сибирь. (В Новосибирск).
Давно читала в газете, что руководителей строительства БК по окончании стройки наградили орденами, а потом расстреляли. Заключенных погибла масса.
Мама поехала в Новосибирск (может быть, не было писем, или сообщили).
Когда маме сказали, обратно шла по цветочным клумбам, не замечая [их]. Могила неизвестна.
Конечно, теперь можно было бы узнать, где хоронили заключенных в 1936 г. из этой тюрьмы, из какой не знаем.
<…>
***
1Евграф Александрович Долгорожев (1922-1981) – сын Александра Пафнутьевича и Александры Александровны (в девичестве Родюковой), младший брат Надежды Александровна Долгорожевой.
2Александр Казимирович Станкевич – сын Галины Андреевны.
3ТУДВАСОВ Константин Кузьмич (Иванович). Родился в 1904 г. в г. Мариинске. Русский, грамотный. Управляющий Сонским лесокомбинатом Хакасской АО КК. Проживал: Красноярский край, Хакасская АО, Боградский р-н, станция Сон, Леспромхоз. Арестован 08.07.1937. Обвинение по ст. 58-10, 58-11 УК РСФСР. Приговорен 14.07.1938 ВК ВС СССР к ВМН. Расстрелян 14.07.1938 в г. Красноярске. Реабилитирован 18.03.1958 ВК ВС СССР (П-9009). Источники: Книга памяти Красноярского края. Т. 8; БД "Жертвы политического террора в СССР"; Книга памяти Республики Хакасия; БД Красноярского общества "Мемориал". Авт. книги: Даешь темпы лесозаготовок / Константин Тудвасов. - Новосибирск: Огиз. Запсиб. отд-ние, 1931 (тип. ППОГПУ). - 56 с.; 17×12 см. (Книга хранится в РНБ, шифр: РФ 31-8/3539).
4Лариса Павловна (1945 г.р.) – дочь старшей сестры Галины Андреевны, Веры Андреевны (в девичестве Барчинской) и Павла Васильевича Ильина.
5Строительство Беломорско-Балтийского канала, соединившего Белое море и Онежское озеро, началось в 1931 году по инициативе Иосифа Сталина. 3 июня 1930 года было принято принципиальное решение о строительстве канала. Первые эскизные проекты появились в июле 1931 года, в августе того же года началось проектирование на местности. По указанию Сталина канал длиной в 227 километров должен был быть построен за 20 месяцев - с сентября 1931 года по апрель 1933 года. Строительство велось в основном заключёнными ГУЛАГа, общая численность которых составляла около 280 тысяч человек. В качестве строительных материалов использовали камни, торф, древесину, землю. В мае 1933 года руководство стройки доложило Сталину о готовности Беломорканала. 25 июня того же года по каналу от начала до конца прошёл пароход «Чекист». 2 августа 1933 года сооружение Беломорско-Балтийского водного пути было завершено, а официальное открытие первой судоходной навигации состоялось 30 августа 1933 года. Источник: Википедия.