А.С. Ворошилова СВЯЩЕННИК ЧУЛЫМСКИЙ ТАЙГИ И ЕГО ПАСТВА НАЧАЛА XX В. (ПО МАТЕРИАЛАМ КЛИРОВОЙ ВЕДОМОСТИ О СОСТОЯНИИ ЦЕРКВЕЙ ТОМСКОГО УЕЗДА)

При реконструкции "религиозного пространства" применима концепция культурного ландшафта, что позволяет системно исследовать пространственное измерение культуры. На эту концепцию опираются исследователи, изучающие историю православия на Среднем Урале[1]. Манькова И. Л. связывает Урал и Сибирь с переселенческими волнами, которые отчасти формировали культурный ландшафт[2].  В рамках данного исследования это особенно актуально, поскольку оно затрагивает период 1907-1917 гг., когда в Сибирь в результате переселенческой политики Столыпина приехало значительное количество выходцев из разных регионов России. В этом направлении сравнительно недавно начала работать группа томских исследователей[3].

Реконструкция "религиозного пространства" невозможна без изучения социальных сетей, которые формировались в процессе взаимодействия членов церковно-приходских общин друг с другом. Поскольку базисными элементами церковно-приходской общины являлись церковь, прихожане и священник, то именно их характеристика позволит сделать некоторые выводы о приходе в целом. Особое место в этой цепочке занимает священник, ведь именно перед ним стояла важная государственная задача по духовно-нравственному воспитанию прихожан. В этом отношении особенно важно насколько эффективно священник справлялся со своими обязанностями и в какие условия был поставлен? [4] Необходимую для этого информацию можно извлечь из материалов фонда Томской духовной консистории[4], который включает журналы заседаний консистории[5], ведомость о приходе церковно-денежных сумм[6], исходящий журнал[7] и др. Важным источником информации для характеристики церковных приходов стали «Клировые ведомости о состоянии церквей Томского уезда». Клировая ведомость представляла собой обязательный приходской документ, который составлялся один раз в год в двух экземплярах и предназначался церковному начальству для управления епархией. Эта ведомость велась причтом церкви с замечаниями местного благочинного[8]. Непосредственно для данной статьи была взята Ведомость о состоянии церквей Томского уезда за 1907 год[9]. В ней содержатся достаточно подробные характеристики церквей в различных населенных пунктах, а также информация о священниках и прихожанах.

Каждая ведомость включает в себя несколько групп данных:

1)          материально-хозяйственное обеспечение (наличие зданий: хозяйственного назначения, жилые дома священнослужителей, учебные заведения; и земель, принадлежащих церкви; количество и состояния церковной утвари и принадлежностей, есть ли при церкви библиотека, пользовались ли ей прихожане, иногда указывалось количество экземпляров библиотеки и насколько редкими они являлись)

2)          сведения о доходах духовных лиц и содержании церкви в целом

3)          географическое расположение церкви, её удаленность от ближайших соседних населенных пунктов (как правило, указывалась река, которая находилась наиболее близко, расстояние в верстах от Консистории, центра Благочиния и ближайших церквей, так же могла содержаться информация о трудностях сообщения и наличии препятствий к этому)

4)          содержание притча церкви (краткие биографические сведения о служащих в церкви духовных лицах: семейное положение, послужной список, сведения об образовании, привлекался ли к суду, если да, то за что)

5)          информация о прихожанах (количество дворов, половая, сословная, религиозная принадлежность, указывалось так же количество отсутствующих на исповеди и причастии в течение года и причины этому – малолетство, нерадение, склонность к сектантству, отлучка)

С помощью этих данных можно провести частичную реконструкцию церковно-приходской общины. Информация о материальном обеспечении позволяет представить церковь как хозяйственный комплекс со своими землями и зданиями. Наличие библиотеки и учебных заведений может служить основанием для оценки образованности, а помещенное в ведомость описание географического расположения церкви, а также степени удаленности церкви от Консистории, центра Благочиния и ближайших церквей может служить основой для картографирования при выстраивании религиозного ландшафта. Кроме того, местоположение отчасти влияло на активность жизни прихода, ведь совершенно очевидно, что чем больше церквей в приходе и чем ближе они по отношению к населенным пунктам, тем более часто её будут посещать прихожане, а священнику будет легче выполнять свои обязанности. Сравнение ведомостей нескольких церквей Благочиния №3 Томского уезда за 1907 год демонстрирует возможность использования финансовой информации о духовных лицах и церкви в целом. В частности, далее сравниваются: Церковь в селе Ново-Кусково во имя Божией матери, нарицаемой Казанской, церковь села Пышкинского Живоначальной Троицы (далее именуемая Святотроицкая) и частично привлечены материалы из ведомости о церкви села Ново-Рождественского во имя Рождества Пресвятой Богородицы. Эти церкви имеют больше сходных черт, чем различий, к тому же располагались в одной волости (за исключением Ново-Рождественской), но тем не менее, разница в их финансировании была значительна.

Казанская и Святотроицкая церкви построены примерно в одно время с разницей в год «тщаянием прихожан»[10. Л. 87-88]. Это говорит о том, что церкви достаточно старые и уже сформировали вокруг себя определенную «аудиторию» верующих о чем свидетельствуют статистические данные о прихожанах, помещенные в рассматриваемой ведомости. При церкви в Пышкинском дворов 597 с населением в 4601 чел., из которых 50% исповедовались и причащались, а процент раскольников составил 1,4. В Ново-Кусково дворов 504, всего населения 3910 чел., причащались и исповедовались из них 44%, а раскольников уже 5%. Данная статистика может служить основанием для оценки эффективности деятельности священника, поскольку подсчет количества отсутствующих на исповеди и причастии дополнялся указанием причин этому, среди которых можно выделить, как объективные (малолетство, отлучка), так и субъективные (нерадение и склонность к сектантству). Связь между последней группой причин и деятельностью священника очевидна. Так, например, в Пышкино-Троицкой церкви количество отсутствующих по нерадению составило 27% от общего числа жителей, а в Казанской (содержание которой было в два раза ниже) 35%. В церкви села Ново-Рождественнского наличие отсутствующих на исповеди по нерадению вообще не замечено, а процент регулярно причащающихся и исповедывающихся при населении в 2035 человек составил 76%. Стоит отметить, что при небольшом количестве жителей на содержание причта данной церкви из Государственного казначейства выделялись значительные средства - священнику 500 руб. в год, псаломщику - 175 руб.

Помимо этого приведенные данные   в дополнении с финансовой информацией, так же помещенной в клировой ведомости позволяют сделать некоторые рассуждения о доходах православного сельского священника в Сибири, что так же отчасти влияло на эффективность его работы. В селе Ново-Кусковском жалование священника составляло 140 руб. в год, псаломщика – 40 руб. В то время как в Пышкинском, на содержание причта из Государственного Казначейства выделялось священнику 300 руб., а псаломщику – 100 руб. Учитывая что, расчеты казначейства исходили из данных о мало или многочисленности прихода, то почему же при примерно одинаковой численности населения и количестве духовных лиц в приходе (в Ново-Кусково - 7, в Пышкинском – 13) разница жалования весьма значительна? Есть информация о том, что в пользу Казанской церкви были процентные билеты, отсутствие которых отмечалось в селе Пышкинском, но, вероятно, эти билеты шли на содержание самой церкви, и к личным доходам священнослужителей они не имели никакого отношения, поэтому не могли существенно влиять на материальное обеспечение духовных лиц, а тот факт, что в ведомости содержание притча Пышкинской церкви указывается как удовлетворительное, а Казанской – скудное, свидетельствуют о том, что поступление процентных билетов было невелико.

Исходя из вышесказанного, представляется очевидным тот факт, что священникам Казанской церкви, вероятно, приходилось искать какие-то дополнительные источники дохода, помимо тех, что они получали из Государственного казначейства, чтобы хоть как-то преодолевать скудное содержание притча их церкви. Казанская церковь была не единственной плохофинансируемой. В ведомостях других церквей так же очень часто в графе о содержании причта отмечалось: "скудное". О том, каким образом священники пытались улучшить свое материальное положение и состояние причта можно узнать из материалов журнала заседаний Духовной консистории, в которой помещены всевозможные жалобы прихожан. Так, например, вполне возможно, что подобная ситуация с финансированием побудила священника села Кипринского Михаила Овсянникова несколько раз требовать повышенную плату за выполнение треб. В журнале заседаний Томской духовной консистории за 1907 год было найдено как минимум две подобных жалобы. В одной он "вымогал" плату за брак с крестьянина Максима Мурзинцева в количестве 45 руб [6. Л. 2432], а во второй на него жаловались уже несколько человек, с которых он так же за бракосочетание просил от 25 до 40 руб. [11. Л. 745].

Таким образом, сложно с достаточной долей уверенности сделать конкретные выводы о том, насколько хорошо священник справлялся с возложенными на него обязанностями только на основании представленных данных, поскольку они достаточно противоречивы. Так, например, известно, что Казанская и Святотроицкая церкви на протяжении почти 40 лет аккумулировали вокруг себя население, просвещали и наставляли его, но, тем не менее, почти 30% прихожан и той, и другой церкви были причислены к "нерадивым". В то же время, сравнительно недавно созданная Новорождественская церковь (в 1897 году) справлялась с этим более эффективно, поскольку процент "нерадивых" там вообще отсутствовал. Тем не менее, на основании информации клировой ведомости, можно смело предположить, что эта эффективность зависела: а) от дохода священнослужителей и финансового содержания причта церкви, б) соотношения количества духовных лиц и численности населения, в) личности самого священника, его авторитета, г) местоположения церкви. Возможно также выделение и еще одного фактора: наличие старообрядческих скитов, но подтверждение этому требует дальнейшего обращения в фонды архива для поиска дополнительных источников.

Литература

1. Главацкая Е.М., Манькова И.Л., Цеменкова С.И. Реконструкция православного ландшафта Урала XVII – начала XXI вв.: из опыта создания историко-культурного атласа// Православие в судьбе Урала и России: история и современность:матер. Всерос. НПК. Екатеринбург: ИИА УрО РАН; Изд-во Екатеринбургской епархии. - 2010. - С. 11–14
2. Манькова И.Л. Изучение региональной истории православия: каким путем пойти? [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://www.ihist.uran.ru/conf/220
3. Дутчак Е.Е., А.В. Васильев, Е.А. Ким, Т.В. Полежаева. Православный ландшафт таежной Сибири: концепция исследования// Сибирские исторические исследования. – 2013. - №1. – С.79–90.
4. Леонтьева Т.Г. Вера и прогресс: Православное сельское духовенство России во второй половине XIX в. Москва, Новый Хронограф. – 2002. – 256 с.
5. ГАТО. Ф. 170.
6. ГАТО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 3428.
7. ГАТО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 3452.
8. ГАТО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 3387.
9. Щепетков М., свящ. Клировые ведомости как источник персональной информации о храмах и священно-церковнослужителях // XVI Ежегодная богословская конференция ПСТГУ: Материалы. Т. II. - М.: Изд-во ПСТГУ, 2006. – 205 c.
10. ГАТО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 3389.
11. ГАТО. Ф. 170. Оп. 1. Д. 3406.