Зинаида Михайловна Антипова, 1946 год.

Антипова Зинаида Михайловна, 1946, родилась в г. Томске. Интервью проводилось 17 ноября 2015 года в Кисловской средней школе, музей МБОУ КСШ. Интервью проводила Назаренко Татьяна Юрьевна, с.н.с. ТОКМ.

- Сегодня у нас 17 ноября 2015 г. начало интервью - 13 часов 35 минут. Представьтесь, пожалуйста.

Антипова Зинаида Михайловна. Родилась 22 декабря 1946 года в городе Томске. Родители – Михаил Романович Каратун, а мама - Сизова (девичья фамилия), Татьяна Андреевна. Жили в Пышкино-Троицком районе, а перед войной приехали в Томск. Я долгое время жила на Угольном поселке, Томск-1, с 1961 года – на Кузнецова. Это тот дом, где жил Э. Денисов.

Родословная.

 

Отцовская линия:

Прадед Никон Каратун, ссыльный с Украины. Сослан в Сибирь на 25 лет. (Эта фамилия редкая, давалась в исключительных случаях, означает «твердый в вере»).Имя жены неизвестно. Она приехала в Сибирь с 4 детьми, остальные родились в Сибири.

Дети Никона Каратуна:

1.                               Яков
2.                               Мария
3.                               Устинья
4.                               Ерофей
5.                               Дедушка Роман родился 27 сентября 1873 г года. в с. Ишим Ишимской волости Мариинского уезда Томской губернии. Жил в Багорово, Окушино (Константиновка), Борисова Гора Пышкино-Троицкого с/с. Это территория современных Асиновского и Первомайского районов. Был арестован 5 июля 1937 года, расстрелян 8 октября 1937 года. Женат на Акулине Андреевне, которая родилась также в 1970 году, а умерла после 1970 г.

Они имели 14 детей, из которых выжили не все.

1.                               Михаил (14 сентября 1916 года), мой отец, таксировщик в Пышкино-Троицкой конторе Заготзерна. 26 сентября 1939 года он женился на Сизовой Татьяне Андреевне, и они в том же году переехали в Томск. Умер 10 августа 1994 года.
2.                               Коля
3.                               Полина
4.                               Иван
5.                               Домна – жила в Асино.
6.                               Лидия
7.                               Антон (он погиб на фронте).

 

Мамина линия:

Сизовы Лукерья Астафьевна и Андрей Агафонович. Они приехали из Смоленской губернии.

У них были дети:

1.                               Лиза
2.                               Катя
3.                               Татьяна (моя мама), родилась 7 января 1921 года в д. Сахалинка (современный Первомайский район)
4.                                сын Петя (умер, он был охотником, что-то произошло)

У Андрея Сизова был брат Сергей. У него не было одной ноги, наверное, во время Первой мировой потерял. У него был сын - Виктор Сергеевич. Внук, Вячеслав Викторович Сизов, – прокурор Кировского района Томска, Благовещенска и работал в Генпрокуратуре.

Мама умерла рано, в 58 лет. Рак. Определить долго не могли, но и не сильно-то пытались диагноз поставить. Потом уже сестра устроила ее к врачу знакомому. Это был 1979 год. Она пошла на пенсию и говорит: «Ну как это, не работать? Надо работать все равно!». И пошла на электроламповый завод. И заболела - заболела сильно. Была долго на больничном, делали ей операцию. Пришли к ней из профкома, проведать ее. Она и говорит: «Так я долго болею, мне прямо стыдно. Но я выйду - отработаю». Но так не вышла… Умерла. Папа жил дольше. Он умер в возрасте 78 лет, в 1994 году.

Папа мой, Михаил Романович Каратун, и мама, Сизова (в девичестве), Татьяна Андреевна, с 1921 года, имели следующих детей:

1.                               Петр. Он умер младенцем.
2.                               Юрий (родился 25 марта 1941 года). Он окончил летное училище, работал летчиком на севере Томской области. Живет в Анапе, имеет 2 дочери.
3.                               Елизавета. Родилась 25 августа 1944 года, закончила коммунально-строительный техникум, отработала 22 года на стройке. Живет в Томске. Имеет сына и 2 дочерей.
4.                               Зинаида. Родилась 22 декабря 1946 года, окончила медицинский техникум и институт (1970 г., фармацевт), педагогический институт. Проживает в Кисловке, имеет 2 дочери.
5.                               Ольга. Родилась 19 марта 1954 года, окончила педагогический институт, живет в Томске. Имеет дочь Дарью. Дарья Николаевна Шеховцова – кандидат педагогических наук, работает в ТГПУ.

 

Мой муж, Алексей Николаевич Антипов, приехал учиться в Томск. Окончил ТИСИ. Он умер и похоронен в Кисловке в 1989 году. У нас дети – дочки Людмила (1969 г.) и Татьяна (1972 г.). У Людмилы дочка Машенька, а у Тани - Ярослава, Радмила и Велимир.

История старшего поколения.

Мой прадед, Никон, по рассказам, он был с Украины. Причем сослан был, что-то там с помещиком не поделили. Вот как-то, вроде. Толком я не знаю. Я маленькая была, когда эти разговоры-то шли... Потом всё некогда было, записывать надо было… думала, навсегда запомню, а сейчас хватишься - то год не помню, то имя, то фамилию. Никон Каратун (именно так – через А. Я встречала девочку, у нее тоже такая фамилия, но через О) – я потом в интернете искала, что значит эта фамилия. Оказывается, «твердый в вере». Никон точно был верующий, может, еще и из-за этого. Никон любил пить чай только кипящий. Много курил. Прожил очень долго и похоронен в Туендате. Как звали жену, я не помню.

- Жили в деревне?

Папа все время вспоминал деревню Константиновка, это была его родная деревня, очень хотел побывать там, уже когда был стареньким совсем, но там от деревни уже ничего не осталось. А у мамы вся родня в Сахалинке, деревня Сахалинка. Я читала статью в газете, девочка писала, говорит, что Сахалинка была названа так, потому что жители – переселенцы с Сахалина, но я не знаю точно.

- У нас на сайте уже есть потомки жителей из деревни Сахалинка и тоже рассказывали, что когда началась русско-японская война, они покинули Сахалин и перебрались сюда, подальше от войны. Мама что-нибудь рассказывала о Сахалинке?

Я помню только, знаете… К сожалению, это надо было раньше слушать и записывать, пока мама была жива… Ее родители из Смоленской губернии сюда приехали. В Сахалинку я сама ездила раньше, там ее родная сестра жила, покойная, родственников там много осталось. А вот папа – родился он, наверное, в Константиновке. Тогда хутора же были, раньше жили на хуторах.

Когда мы уже жили в Томске, приезжал к нам сын ссыльного поляка Дармейка. Папа рассказывал, что отец Дармейки был человеком богатым, образованным, но очень жестоким. Он однажды чуть было не утопил свою дочь. Она пыталась выбраться, а он бил ее по рукам. Это вот папа вспоминал Константиновку, видно, он там жил. Но жили-то вообще на хуторах, и зимой ездили в гости друг к другу на большие расстояния. На лошадях. Сначала к одному в гости едут, потом к другому. Папа, когда в деревне жил, там школы русской не было, была польская, и учитель учил на польском языке. Папа ходил в польскую школу. Очень хотел учиться.

 

Потом они уехали в Пышкино-Троицкий район, теперь это Первомайское. И деревня была такая - Борисова Гора. "Заготзерно" там было. Вот, какое-то время они там, наверно, жили. Но вот мой дедушка, Роман Никонович, он жил в Пышкино-Троицком районе, наверно, в Борисовой Горе, или какая там еще была - Окушино. Наверно, в Борисовой Горе. Оттуда его в 1937 году и забрали. Сестра двоюродная была маленькая, видела: впереди с ружьем милиционер, дедушка идет, потом ещё один с ружьем, а потом, значит, бабушка Акулина. Вообще никто не мог понять, за что и как его арестовали. И, буквально месяц спустя, наверное, его расстреляли. Бабушка приезжала в Томск, пыталась узнать - сказали, что он в тюрьме на Каштаке. Ей не дали свидания, ничего. И она в дырочку в заборе увидела его со спины. А потом все прекратилось. Никаких сведений никто им не давал, его расстреляли буквально месяц спустя … Недавно, в том году, я была в архиве… Ну, папа-то давно хлопотал у меня о реабилитации отца. Его реабилитировали. Пришли из ФСБ, извинялись за действия своих бывших коллег, документы ему все показали. Ну, с одной стороны, конечно, что реабилитирован - это доказательство невиновности, а с другой стороны - человека-то нет. Ни за что пострадал. Я в том году пошла в архивы, мне показали дело дедушки. Посмотрела я, познакомилась. Конечно, дело надуманное. Интересно так получилось. Тот следователь, что его дело вел, он сам был расстрелян за то, что необоснованно поступал.., за противозаконные действия. Ну, обвинили (деда – ТН), что он состоял в какой-то белогвардейской… нет, не белогвардейской, ну, в общем, в какой-то антисоветской организации. Которой не существовало на самом деле. Что составлял списки коммунистов, которых надо уничтожить. А он даже неграмотный был. У него вместо росписи стоит оттиск большого пальца. Ну, дело, конечно, надуманное. Может, где-то что-то и сказал, потому что был очень работящий, семья была большая, 14 детей было, ну, не все, правда, выжили. И они полностью себя кормили, обеспечивали всем, выращивали и зерновые все, и овощи, и скот держали. И конечно, глядя на первых колхозников, которые не очень-то, как бы добросовестно работали, он мог, наверно, что-то сказать, что так нельзя, и зачем такие колхозы, где люди не хотят работать. Но это уже я додумываю… Но некоторые листы они не показали, заклеили. Я говорю: «А почему?» «Ну, чтоб не было разборок потом, кто донес на него.» Да уж все теперь умерли, никого нет. Деда Романа я никогда живым не видела. Очень жалею. Он был добрейший человек. Был охотником, крестьянином. И очень любил детей. Причем никогда их не наказывал, не повышал голос. Но папа мой говорит: мы его слушались беспрекословно. Он нам: «Дети, надо вот там что-то…», и мы бежим, кто вперед это выполнит. Когда приходил из леса, с трофеями, он все показывал, учил, они вообще в лесу очень любили бывать… Папа нас тоже – только весна начинается, вот он нас ведет в лес. Как листики распускаются, да как все цветет, как животные себя ведут. Бурундучка умел вызывать.., у него какой-то свисточек был. Посвистит - бурундучок на пенечек выскочит и оглядывается, кто его зовет. В общем постоянно нас старался на природу вести, чтобы знали. И птиц. Различал по голосам птиц, это все было, конечно, от отца. Казалось бы, даже такой факт незначительный, но в душу запал. Он (дед Роман) брал с собой хлеб, чтобы в тайге-то покушать, и обязательно оставлял кусочек хлеба. И назад приходит, а этот кусочек - он замерзнет там так, что как ледышка, морозы-то сильные были. И вот приходит и говорит: дети, а вам лисичка хлебушек послала. И вот этот кусочек замерзший поделит на кусочки и раздаст нам. Мы, говорит, так рады, что лисичка нам хлебушек прислала. То есть человек был вот такой мягкий, добрый, и как его можно было осудить, расстрелять, и вообще, и семью осиротить.

Папа очень страдал всю жизнь от этого, потому что его отец считался врагом народа, а они - дети врага народа, и нельзя было на работу престижную устраиваться, много было ограничений. Лишенцы их называли, так? А он был очень способный, папа. Он писал стихи, он умел все делать. Вот, буквально, ну, на все руки мастер. Я помню, нам он сам делал игрушки. И моим уже детям он сделал сани - куклу возить, причем полная копия настоящих саней. И ребятишки пошли гулять куколку возить на своих санях, все люди идут и останавливаются: вот такая необычная вещь. Просто удивлялись. Не сохранили тоже, к сожалению. То есть умел все. Причем помогал всем, особенно семьям, которые без отца, у кого на фронте погибли, валенки всегда подошьет. Видимо, какая-то наследственная доброта. Хотя говорят, что прадед, Никон, был очень жестоким человеком. А вот его уже дети и внуки - совсем другого склада.

Вот, значит, прадед Никон с Украины, мамина родня – из-под Смоленска.

О переезде в Томск, поселке Угольном.

Отец работал сначала, по-моему, в Борисовой Горе он начал работать, как же называется? Таксировщик что ли, или как это называется, сейчас уже нет? Потом плотником. Потом уехал в город, с мамой уехали, и они стали с мамой работать в Ботаническом саду. Но это не городской сад, а хозяйство Ботанического сада, экспериментальное, за вокзалом, за Томском I - между Степановкой и вокзалом. Они работали там. И перед входом в это хозяйство (сейчас там забор, все огорожено - раньше этого не было) стоял дом, я так понимаю, казенный. Наверно, этого ботанического сада. А рядом папа построил сам засыпушку - доски и между ними опилки набиты. Вот такую комнатку и кухоньку.

И рядом вот этот дом, и в нем сосланные жили. Сначала они все жили в одной комнате - три семьи, вместе с маленькими детьми. (Раньше в этой комнатке жила семья респондента и очень страдали от тесноты – Т.Н. ) Мама говорит, даже негде было просушить пеленки. Мама говорит: «Вот возьму пеленку, вокруг себя обмотаю, чтобы хотя бы маленько было потеплей и посуше". Мой старший брат в 1941 году родился, а потом папа построил эту засыпушку. А еще рядом жила тетя Маруся с тремя детьми, она, оказывается, была из Жуковки. Тоже работала в Ботаническом саду. У нее было три дочери. Голодали, конечно. Папа рассказывал – он-то мог хоть как-то где-то подзаработать, а она вообще… девочки одни. Очень бедствовали. Жили мы около вокзала, и буквально вся родня и знакомые родни приходили ночевать к нам. Маленькая комнатёнка, но вот… Но тогда было так принято – в любое время можешь прийти, и место дадут переночевать. Потом мы пристроили еще одну комнату и еще одну. Ну, как многие тогда держали корову, уток держали. Там вот озеро на Ботанике, сейчас его облагородили, а тогда там наши утки паслись. Ходили мы в школу - 42 школа была, железнодорожная. Там надо было перейти через линию или под мостом надо было пройти. Под мостом боялись ходить, потому что с весны и до осени там стояли два цыганских табора, я их боялась, не знаю как. А идти по верху - там постоянно составы, это надо было лезть под вагон или забираться на площадку и потом спускаться, а они могли тронуться в любую минуту. Это уже когда мы уезжали, построили мост этот высокий через пути. Училась я в школе, ходила по верху, потому что боялись цыган. Под мостом, рассказывали, там кого-то убили, а во вторых, там стояли два табора цыган. Нас всегда пугали цыганами, хотя они нам ничего плохого не сделали. Они там колотили, что-то делали и продавали. Цыганки ходили, гадали. Помню, как-то за хлебом пошла, я боялась ходить, но надо было ходить за хлебом, а магазин-то за линией. А цыганята выскакивают раздетые, в голове пух от перин. И пляшут: «Дай копеечку – спляшу!». И пляшут. А когда подросла я, то мы к одной цыганке ходили даже в гости. Она рассказывала, что муж у нее русский. Она хочет уйти из табора, а он не разрешает, ему нравится так жить. Как ее звали, я уже не помню, конечно. Помню, она привела нас в свою палатку - трава, и какие-то там вещи по углам. Земля - и прямо на ней стояла палатка или шатер, как они называют.

У нас этот поселочек, Угольный он назывался, небольшой. Все знали друг друга, жили как одна семья. В основном работали в Ботаническом саду, была одна семья – он был директор ресторана, а тетя Фрося не работала даже, а так остальные все - попроще. В основном в своих домишках жили - кто получше, кто похуже.

О Великой Отечественной войне.

Когда началась война, папу взяли в армию, в Новосибирск. Там строительные части были. Помню, что он рассказывал, что там строил Оперный театр, здесь, уже в Томске, строил мост понтонный, причем у него в подчинении был известный теперь ученый … забыла фамилию… Потом папа заболел, у него была язва желудка. И он поступил работать в ФЗО № 2.

Папа заболел, и его комиссовали, у него язва желудка была, операцию ему делали. Он сначала окончил курсы счетоводов, устроился на ТЭМЗ, работал там, а потом узнали, что он сын врага народа, и его по сокращению штатов уволили. Вот всегда – как узнавали – сразу увольняли. Это было в годы войны. И тогда он устроился в ФЗО №2. Оно располагалось на Розы Люксембург. Жили мы за вокзалом, как я говорила, транспорта не было, и он пешком ходил на работу к 6 утра. А в 11 вечера, после отбоя, он шел назад. То есть ему поспать оставалось часа 2-3. А поскольку не доедали, то у него началась слепота куриная, то есть недостаток витамина А. И он рассказывал: «Выйду ночью домой идти, сделаю несколько шагов – ничего не вижу. Простою ночь - и назад на работу возвращаюсь». Рассказывал, как учил детей, рассказывал, что были всякие. Были осужденные, которые преступления совершили; были дети из бедных семей, в войну привозили эвакуированных. Даже детей из Ленинграда привозили. Рассказывал, что дети, которые сидели уже в тюрьме, в колониях были, они вели себя не так, как обычные дети. Например, хлеб (пайка называлась) выдавали на каждого человека. Папа сосчитает, вынесет, только отвернется, они: «А хлеба нет, не додал нам, это ты, мастер, съел!». Одну или две пайки. Он долго не мог понять, куда хлеб девается. А потом заметил – они хлеб берут и под стол на ножик накалывают. Вот и нет хлеба – никто не ел, хлеба не хватает – значит, мастер утаил… В общем, это дело раскрыли всё. И перестали уголовников присылать. Когда привезли ленинградских детей, он рассказывал - мне даже было жутко. Они настолько были истощены, какие-то как потерянные. Настолько были безразличны ко всему. Потому что столько пережили… Вот те дети, которые попали к нам в Томск, папа потом говорил, ему рассказали - пять машин колонна шла. И началась бомбёжка. И осталась только одна машина, остальные все ушли под лёд. Послали этих ленинградских детей учиться на плотников. А они топор-то поднять не могут! И папа долго потом хлопотал, чтобы их перевели на легкую профессию, этих ленинградских детей. Добился и, не помню, куда, но их перевели.

Было много, конечно, всего, но за детей он стоял горой. Поскольку был голод, то, конечно, было и воровство. Я уже все рассказывала… Но это было. Была у них повариха. И дети стали жаловаться, что несладкий чай. (А папа, как мастер, отвечал за все). "Я пошел проверять. При мне кладет сахар в чай: «Вот видите, я кладу». И однажды пошел, оглядываюсь – а она намокший сахар вытаскивает поварешкой и складывает". Папа говорит: «Меня это так… Дети и так обижены, не досыта едят, а у них последнее отнимают! Я у нее эту поварешку выхватил и этой поварешкой ударил". Никогда никого не бил, а тут… Так его потрясло. Эта повариха быстренько уволилась, и стали нормально детей кормить, больше не крали.

Потом заболел он опять сильно … Питались плохо, недосыпал. И свои же дети были. А садик был на Красноармейской, и надо было нас на саночках везти столько остановок!» Всем хватило, конечно, хлебнули горя.

О засыпном доме и воспоминания детства.

Наше жилище на Угольном поселке сначала состояло из двух помещений, Потом пристроили еще 2 комнаты. Сначала небольшая кухонька и перед ней сени, а за кухней комнатка. Потом пристроили комнатку, мы с сестрой жили. Домик был довольно ветхий. Мебели в доме было немного. Была кровать с подзорами, как раньше было. В одной из пристроенных комнат мы всегда смотрели фильмоскоп. Интересно вот что: мы жили небогато, но отец нам все покупал. Фильмоскоп у нас был, велосипед был только у нас, телевизор (эти самые первые, с экранчиком), тоже только у нас был. Уже мама не знала, куда деваться: как вечер - «Тетя Таня, какое кино сегодня?».  Приходили все. Телевизор стоял в нашей с сестрой комнате, а все рассаживались в соседней комнате перед дверью.

Первое время мы все, вместе с ночевавшими, жили в двух комнатах. Родители спали на кровати. Я не помню, где мы ночевали, а гости – только на полу. Я помню, у нас однажды ночевал чужой дедушка, лысый. А луна (тут такое окошечко было) - и блики на лысине у деда, и котеночек кинулся играть. Дед, конечно, закричал, и тогда мама сказала: "Всё, я устала! Никаких гостей больше!». Наверно, после этого и построили еще две комнатенки.

Русской печки не было. Была плита, она стояла в дальнем правом углу от входа. Я эту плиту запомнила. Привезли меня из садика, я замерзла. И мама посадила меня на эту плиту, а она была горячеватая. А мне было стыдно сказать: «Мама, сними меня, мне горячо!». Понимаете, мама и так устает, а еще меня снимать. Мы родителей уважали, и они нас. Отношения были естественные, добрые.

На Новый год мы ставили елку, я помню картонные игрушки, звездочки, бусы. А вот из ватки игрушек я что-то не помню. Были у нас книги. Папа всегда читал. Помню, когда мы уезжали, часть книг была на чердаке в улье. Мы пчел держали, ульи у нас были. Ну, когда мы расширились, я помню, тут кровать сестры стояла, и в нашей комнатке были полочки для книг. Мы садились на кровать, и папа начинал нам читать. Я всегда просила почитать Гоголя «Майская ночь или утопленница». Папа мне: «Не будешь плакать?» - «Не буду!». Как дойдет до того места, где ведьме руку отрубили - я плакать. Диафильмов много, например, «Бесприданница», я ее наизусть знала. Детские сказки тоже были, но запомнила «Бесприданницу». Еще запомнила – приезжал к нам сын ссыльного поляка Дармейка. Этот Дармейка приезжал к нам часто. У него было какое-то особое чувство юмора и умение рассмешить, даже не желая того. И когда мы садились смотреть диафильм, он нам «читал» надписи. Но читал он то, что придумывал – мы-то знали, что там написано, потому что наизусть знали все диафильмы. Уж на что я была тихонькая и не проявляла своих чувств, и то не могла сдержаться. Мы просто со смеха умирали, такие он читал нам комментарии к кадрам диафильмов.

- Что готовила мама у вас?

У нас был огород, держали корову, кур, уток, поэтому питались мы хорошо. Рагу овощное, картошку варили, жарили. Галушки, вареники, голубцы, холодец.

Мама готовила щи, пекла вкусные пироги - целые ведра пирогов, булочек. Запах был на весь дом. Все в гости приходили. Приходила  бывшая домработница, которая жила на Кузнецова - там, где раньше жили Денисовы, старенькая такая. Звали ее, кажется, Матрена Селиверстовна. Она была дочерью священника и сама очень верующая. Она была очень добрая. Ее обижали, а она ни на кого не обижалась. Она приходила, и мама всегда угощала ее, а она все говорила: «Таня, дай тебе бог здоровья!».

Наверно, на Кузнецова у мамы было больше времени для этого – стряпать она очень любила. Потом – она очень хорошо солила в бочках. В банках - раньше не было такой моды солить, заготавливали в бочках. Всегда в погребе стояла бочка соленых зеленых помидор, красных; капуста, огурцы - само собой. Мама настолько хорошо солила, что я помню: я еще маленькая была, играла. Идет какой-то дядечка и говорит: «Деточка, а где тут тетя Таня живет, у которой капуста вкусная?». То есть, где-то узнал или попробовал, и пришел купить или попробовать эту капусту. Я просила научить меня так солить, мама говорит: «Гляди!». Мама была малограмотной, писала с ошибками, читать не любила. Но знала много пословиц, присказок – на каждый случай жизни у нее присловье было:

«Отвяжись, худая жизнь, привяжись хорошая!».

«Нашел – не радуйся, а потерял – не плачь».

«Хлеб да вода – наша еда».

«Крупинка за крупинкой гоняются с дубинкой».

«Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!».

"Хозяин – барин, судьба - индейка, а жизнь – копейка».

«Знает кошка, чье мясо съела».

«В гостях хорошо, а дома лучше».

«Была бы свинка – будет и щетинка».

«Пар костей не ломит, души вон не гонит».

«Твой муж – как лапоть, абы жить - не плакать, а я под лавкой посижу, да на красивого погляжу».

А вот папа был грамотный, у меня сохранились его стихи, читать любил.

О вере.

Икона в доме у нас была. Но папа был неверующий. Мама неявно верила. Она бога признавала, но не так, как баба Акулина и дед Роман. Они были действительно верующие. Бабушка в церкви ходила постоянно, у ней были книги, Библия. Она хранила их в сундуке. Нам в него лазить не разрешали, а так хотелось заглянуть в сундук. Папа в бога не верил и вообще не признавал никаких. Но я крещеная была – не знаю уж как, против его воли или нет. Тетя Лида – она была бездетная и очень нам помогала – наверно крестила. Однажды бабушка Акулина взяла меня в церковь. И так мне понравилось, так все было в новинку! Но креститься я не умела, мне бабушка что-то показывала. Но она подвела меня к иконе - целовать. А нам внушали, что нельзя, негигиенично. Надо же соблюдать правила гигиены. Помню, бабушка дала мне подзатыльник. Меня никогда не обижали, не наказывали (но я и послушная была). Но вот тут мне дали подзатыльник. И после этого меня не стали в церковь брать. Потому что отказалась икону целовать. Бабушка соблюдала все праздники.

У Антона, который на фронте погиб, была жена, Дарья Михайловна. Она прожила 104 года. Вот она тоже была очень верующая. Много знала. Однажды она начала читать нам молитву и читала 20 минут! Она была неграмотная, учиться ей некогда было, но память имела феноменальную. Вот она рассказывала о жизни, обо всем. Изумительный был человек. И вот в войну она осталась одна, вырастила троих детей. И столько прожила! Когда к ней пришли депутаты поздравлять со столетием, один говорит: «Ну как вот вы так? Вроде жизнь была тяжелая…». А она говорит: «Работать надо! А вот вы придете домой, ляжете на диван, нога за ногу заплетши, телевизор смотрите».

 

Ссыльные литовцы.

Ссыльные литовцы жили в доме по соседству. Тетя Броня работала в ботаническом, дети учились в школе. Потом к ней из тюрьмы вернулся муж. Мы его очень боялись сначала, он, видно, по политическим мотивам сидел. А он был малограмотный, добрый. Работал портным, всем шил, помню, маме шубу сшил. У них были многие вещи, которые мне раньше видеть не приходилось. Более европейские, что ли? Например, вафельницы, еще что-то такое. Помню, на стене около зеркала на веревочке висели золотые кольца. Они их не носили. Потом колец не стало. У них был обычай: если ты пришел к ним, а они едят, надо было молча взять табуретку и садиться тоже есть. Я была очень стеснительный ребенок, но тоже так делала. Дома стеснялась при гостях поесть, но тут спокойно приходила и садилась. Но это мы с подружкой, с их младшей дочерью, Алькой. Тут была Аля, а когда уехали, ее почему-то стали Ядвигой звать. Также потом помню, мы с ней поспорили. Мы ели суп и по кусочку мяса. Она сначала съела мясо. Я говорю: «Аля, сначала надо суп есть, а потом мясо!». Она: «Нет, сначала мясо». Вот видите как (смеется). У них всегда рыба была, хоть селедка какая-то, они рыбу любили. А кто именно с ними еще жил, раньше, я не помню, надо сестру спросить.

Дом ну ул. Кузнецова.

Но наш дом засыпной пришел уже в негодность, и дали нам квартиру на улице Кузнецова. Это старинный дом, 1908 года постройки (тот самый, в котором жил Э. Денисов). Мы туда переехали в 1961 году. Там было печное отопление, дом был двухэтажный. И отец стал за этим домом по-хозяйски ухаживать. Во-первых, всех жильцов уговорил провести центральное отопление. Сами копали траншеи, разделив на участки, сами трубы покупали. Одна семья отказалась копать – мы пошли, копали за них. Провели центральное отопление, а до этого не было центрального отопления.

- Как соблюдали гигиену? Отопления не было, а вот душ, или баня, что-нибудь было?

Дом был построен как доходные дома. И там были 4 хороших квартиры профессорских - две на первом этаже и две на втором: 6 комнат, комната для прислуги, кухня большая. В ней имелись русская печь и плита. Канализация была - туалет и ванна. Потом в этом доме жили уже 14 семей, то есть сделали его как бы коммунальной квартирой. А сейчас в каждой квартире есть ванна и санузел. Кухни не изменились только – их никак по-другому нельзя сделать. Так что отопления не было, а канализация в доме была. Теперь в этом доме стало 11 квартир. 2 семьи отселили, дали им новые квартиры.

Дом был с коммунальными квартирами. Но в основном-то жили люди образованные, культурные. Там, в этом доме, родился и долго жил Эдисон Денисов. Там жили Майдановские – оба их сына стали профессорами. Там жила Широких, заведующая Научной библиотекой. Я еще застала ее. Владимир Колесников, первый режиссер нашего томского телевидения. Родители Владимира, когда уехали в Новосибирск, по-моему, в их квартире жил рентгенолог известный. Мы писали об этом доме. Профессор Кессених жил. Оказывается, он, будучи профессором, добровольно пошел на фронт, представляете? Потом еще долго работал. Ну, много там людей жило, понимаете? Потом еще фамилию называли, он строил наш Северск, станцию атомную. Постепенно всем наиболее значительным людям давали отдельные квартиры, и постепенно из старых жильцов там остались только мы. Остальные уже разъехались. Теперь там очень много людей, которые живут недавно в этом доме. Поскольку дом был довольно старый, я не знаю, насколько он сохранился, но папа там в фундаменте кирпичи подделывал, на чердаке порядок навел. Нашел там книгу - учебник биологии еще реального училища. Это до революции. После пожара там на чердаке много чего нашли, даже саблю. Но мы-то на чердак не ходили, папа не разрешал. Чтобы пожара не было. Ходил только он, и еще соседям давал ключ - белье вешать. Остальные доступа не имели. За подвалом следил, окна стеклил, соседей на озеленение собирал – все бесплатно. Такие вот понятия были у людей. До пожара все нормально было, причем это был поджог. Я накануне подходила - какой-то запах был странный. Потом племянник говорил – видел, что стена пропитана была каким-то составом. Наверное, хотели это место использовать для строительства. Причем дом долго не тушили, стояли и чего-то ждали. Мол, когда электричество отключат. Это было году в 2005-м. Потом, спасибо Крессу, это он под влиянием ученой из ТГУ Элеоноры Львовны Львовой - она настояла, и он приказал дом отремонтировать. Дом отреставрировали, сделали отдельные квартиры. Но дом - он теперь оборудован по последнему слову техники, электроника. Но как следует дом не утеплили. И сестра – она сейчас там живет - говорит, что родного духа после этого пожара не осталось. Хотя дом стал более комфортным, удобным. Планировали сделать музей Э. Денисова, и одну комнату сделали большим залом. Но потом все это затихло, никто музей не сделал, и хозяйка, которая там живет, перегородила эту большую комнату. Недавно я видела около этого дома жену Э. Денисова, мы с ней немного поговорили. Но она в квартиру не попала, только дом снаружи посмотрела.

Говорила я с Майдановским, с Артуром, по-моему, не знаю, он сейчас жив или нет. Они тоже были очень музыкальная семья, с Эдисоном Денисовым играли. Они учились в школе № 8 и там организовали музыкальный ансамбль. По словам Артура, они где-то лет до 15 очень дружили, потом Эдисон серьезно занялся музыкой, пути друзей разошлись. А так - все вместе, и хулиганили порой. И вот они нашли от дома ход подземный к соседнему дому, который стоит во дворе. Там сейчас какой-то отдел мэрии располагается. Никто не знал, а они увидели какой-то подвальчик напротив дома во дворе, сарай каретный, наверно, раньше был, но они застали уже именно подвальчик. И там жители складывали свои зимние припасы. А мы видим, там в стене какая-то дверь, они ее открыли и увидели выложенный кирпичом большой подземный ход. Их было человек 5, они боялись, но пошли по этому ходу и вышли во двор соседнего дома. Зачем были эти подземные ходы, я не знаю. Он много рассказывал интересного. У Майдановских была домработница тетя Тася. Она у них в семье была главной, ее все слушались. Тетя Тася рассказывала, что когда отец Майдановских уходил на войну, семья собиралась распить бутылку шампанского. Но кто-то предложил ее оставить до возвращения солдата. И где-то в подвале ее спрятали. Потом о ней забыли или не нашли. Отец не вернулся, мать вышла второй раз замуж. Вот тётя Тася про это рассказывала. Мама Эдисона была главврачом в тубдиспансере. Эдисоном его назвал отец, ученый. Эдисон хотел заниматься музыкой, но мама сказала, что "это не профессия. Математикой занимайся". И вот он, чтоб не перечить родителям, окончил университет, математический факультет, а потом сказал, что займется любимым делом - музыкой.

А потом в школе мы все отучились, брат окончил летное училище, сестра старшая стала строителем, много зданий построила, школ, детса