Старожилы и переселенцы на томской земле. Часть 3. Взаимоотношения

Взаимоотношения. Взаимоотношения между старожилами и переселенцами были нередко неоднозначными на самых первых порах после переселения, что определялось естественным восприятием чужих людей, а иногда и столкновением экономических интересов, недостатком свободных земель, удобных для обработки. В старожильческих, давно и густо заселенных, селениях неохотно брали новых поселенцев, исключения делали для мастеровитых людей, например, для кузнецов и для тех, кто соглашался идти в батраки без земельного надела. На сходах, например, в с. Спасском, по рассказам старожилов, решали: «Так живи, а земли не дадим». Недоброжелательность старожилов зачастую вызывало стремление переселенцев к поискам новых, более удобных мест, что отразилось в поговорке «Не страшно нищему, что деревня горит, собирает котомку, да дальше бежит» (МЭЭ ТГУ, 1977, тетр. № 2, лист 27). Взаимная настороженность проходила при более длительных контактах, при отсутствии конфликтов из-за земли. Осознавалась общность «россейских» и чалдонов как православных, относящихся к одному церковному приходу, как единого русского народа, что выражалось в создании смешанных семей. Взаимоотношения соседей старались строить с точки зрения православного человека, на идеях нравственности, добра, сочувствия. Это выражалось в совместных работах по строительству дома (собирали помощь), по ремонту поскотины (изгороди вокруг селения), по ремонту дорог и пр. Старожилы уважали рьяную привязанность переселенцев к земледельческому труду, их трудолюбие, рукоделие мастериц, знание новых ремесел. Именно переселенцы чаще всего занимались пимокатным промыслом, шитьем верхней одежды, жестяными работами, переходили из одной деревни в другую, из одного двора в другой. Большую роль в единении сельских сообществ играли совместные престольные или съезжие праздники, мудро установленные в каждом селении, даже в которых не было церкви. Жители больших и маленьких селений, часто разношерстных по составу, на съезжих праздниках по очереди принимали гостей, общались, узнавали новости, привозили на вечерки своих сыновей и дочерей, чтобы те могли выбрать себе пару, так как в своем селе все уже перероднились.

Бытовой уклад и образ жизни старожилов и некоторых групп переселенцев значительно различались между собой, и нередко вызывали удивление старожилов. О первых контактах с переселенцами: вспоминает старожилка Куташова Н.А., 1900 г.р., жительница д. Кудрово: «В Германскую войну, в 1914 году, переселенцы приехали откуда-то из Белоруссии. Они рассказывали, что у них пола (в избе) вообще не было, а печь была без трубы. На пол солому стелили, в конце недели солому убирали, пол подмазывали и опять стелили солому. А печь как топить – дверь открывают. Вот так жили». (МЭЭ ТГУ, 1975, тетр. 1, лист 18, записи П.Е. Бардиной). Иногда старожилы сетовали, что переселенцы понастроили «лачужек», улицы стали кривые, на улицах мусор, беспорядок, грязным ведром в общем колодце воду берут и пр. Старожилы славились своей чистоплотностью, что отмечали многие наблюдатели. Но были случаи, когда старожилы в небольших селениях охотно встречали новых соседей. Так, по рассказу Воевода Н.Г,. 1904 г.р., ее родителей вместе с еще 25 семьями переселенцев, которые добровольно приехали из одного села с Украины, поселили в 1880-х годах в деревню Рогожинку. Там жил только один пасечник Рогожин, он им устроил встречу и угощение с медом (МЭЭ ТГУ, 1975, тетр. 1, лист 86). Перед переселением они отправили ходоков, те посмотрели место, а потом уже переселялись. Правительство, по рассказу Н.Г., им помогало, потому что на родине земли было мало. После переселения сначала рыли землянки, крыли их соломой, а потом уж построили дома. Стремление переселенцев закрывать крыши домов соломой, как было принято на местах их выхода, неизменно вызывало нарекания старожилов из-за опасности пожара, и со временем при достатке леса переселенцы отказались от этой традиции. Вплоть до недавнего времени в некоторых селениях сохранялись дома, стены которых снаружи полностью обмазывали глиной и белили известью по украинской традиции. В д. Кудрово, например, такой дом так и называли - «дом украинца» (МЭЭ ТГУ, 1975, тетр.1, лист 42). Боязнь новых, пришлых людей нередко подогревалась традиционными поверьями о колдунах, порче, сглазе. В некоторых селениях, например, у староверов, новых жителей заставляли пройти через хомут, чтобы убедиться в их непричастности к колдунам. Представители других национальностей иногда наделялись особыми способностями, например, «хохлушки» считались самыми сильными знахарками, а «вотяки» - удмурты» в с. Тига Чаинского района наделялись колдовскими способностями. Такие же способности приписывались представителям коренных народов, к их шаманам нередко обращались за помощью в поисках пропавших вещей или для лечения.

Старожилам, особенно молодежи, нравились красивые украинские песни переселенцев, например, «Ой, дивчина, шумит гай…» и др. Переселенцами были принесены не только новые ремесла, но и новые игры и развлечения для молодежных гуляний. Парни из старожильческих селений нередко охотнее ходили, даже за несколько километров, на вечерки в соседние селения к переселенцам, у которых было веселее. Бывали и драки «из-за девок», но обычно гостей сразу предупреждали, которая девушка ужу «занята». По воспоминаниям, на вечерках с участием украинской молодежи было очень весело, у них был свой гармонист, они танцевали кадриль, «выбивали дроби». Этот танец так и стали называть «кадриль хохлацкая». А старожилы с задором танцевали краковяк, цыганочку, как говорили, «глину не толкли, как сейчас». Но когда украинские дивчины и парни вместе с гармонистом запевали песни, как вспоминает участница этих вечерок, «мы уже молчим как дураки, а так жили дружно» (МЭЭ МГС, 2001, тетр.1, лист 45). Молодежь активно общалась на вечерках, и многие нюансы взаимоотношений (тяга к новым людям при выборе жениха, отличия в говоре, экономическое неравенство старожилов и переселенцев и другие местные темы) были отражены в частушках:

            Моя милка – старожилка,

            Я проклятый новосел

            Я проклятый новосел,

            Своё место не нашел!

У миленка моего

Поговорочка на «о».

Ну, пускай она на «о»,

Все равно люблю его!

            Балалаечка гудит,

Люблю, как милый говорит.

Поговорочка его

Лежит у сердца моего!

            Мы по Виленке пройдем,

            Не стукаем, не брякаем.

            Кого надо завлекем,

            Долго не калякаем! 

            Ты зачем сюда приехал,

            Незнакомый паренек?

            Иссушил мое сердечно,

            Как на печке сухарек!

У меня миленок есть

В Бийске-городе, не здесь.

Я на бийского матаню

Не сменяю здешних шесть!

            Чернобровый, черноглазый,

            Где такие родятся?

            Ихни матери, отцы

            Какому богу молятся?

Ни богатенького дома,

Ни богатого отца.

Посмотрите, завлекаю

Вот такого молодца!

            У миленочка избеночка,

            Избеночка – не дом.

            Кабы я была не глупа.

            Я б не бегала за нём!

Ох, сердце моё,

Моё сердце – камень.

Кружит голову мою

Незнакомый парень!

            Сербияночка красива

            У колодца моется.

            Разрешите, сербиянка,

            С вами познакомиться!

Сербиянка шьет портянку

В огороде, в лебеде.

Интересная портянка,

Из одной выходит две!

            У тети Гали без утайки

            Поселился жить бабайка.

            Черней, чем ворон на суку.

            Говорит, что из Баку!

В старину, до Октября

Сибирь была кандальная.

А теперь моя Сибирь

Вся индустриальная!

            Милый чё, да милый чё,

            Наклонился на плечо?

            Или люди чё сказали,

            Или сам придумал чё?

Новиковские девчонки

Из себя культуру гнут:

Из ковша воды напьются,

И как пьяные идут.

            На моего дорогого

            Нечего надеяться.

            У него, как у татарина,

           По семи имеется!

Миленький, бросай, бросай,

Печатку мыла припасай!

Возьмешь черную цыганку –

Белее промывай!

            Мама, мама, что мне делать?

            Пароход у берегу!

Соберу свои манатки

И с матросом убегу!

            Меня милый не целует,

            Говорит – курносая!

            Как же я его целую,

            Черта длинноносого!

                        Выйду замуж за цыгана –

                        Будут цыганяточки.

                        Я поеду в чисто поле,

                        Натяну палаточки!

            За цыгана выйду замуж,
            Выйду – не покаюся!

            На ворованных лошадках

            Сяду, покатаюся!

                        Цыгана люблю,

                        За цыгана пойду.

                        Цыган пашенку не пашет,

                        Не поеду на страду!

            За цыгана выйду замуж,

            Ох, какая благодать!

            Цыган сядет и поедет.

            А я сало собирать!

                        У меня миленка два,

                        В том краю и в этом.

                        Одного люблю зимой,

                        А другого – летом!

            Дура я, дура я,

            Зачем приехала сюда?

            Там миленочка оставила,

            А здесь не завела!

                        Сербияночку косую

                        На лопате нарисую

                        А с лопаты – на портрет:

                        Она косая, а я – нет!

            Мой миленочек – остяк,

            Прислонился на косяк.

            Я сказала остяку –

            Не присохни к косяку!

 

Этническое самосознание, по нашим материалам, в значительной степени  определялось в зависимости от окружения: многие из рассказчиков называли и считали себя русскими, хотя по расспросам выяснялось, что предки, чаще всего деды, были белорусами, украинцами или поляками. В этой связи интерес представляют факты сохранения своего этнического самосознания даже при полной или частичной утрате знаний своего языка и каких-либо культурно-бытовых отличий. Например, жительница поселка Самусь Жаркова (Янучик) Валентина Ивановна, 1926 г.р., «пишется в паспорте полькой, хотя ни слова по-польски не знает». Этим она старалась сохранить память о своем прадеде - Янучик Осипе, поляке, который приехал в Сибирь примерно в середине ХIХ в. (МЭЭ МГС, 1999, тетрадь 1, лист 72).

В качестве примера по степени сохранения этнической памяти можно привести рассказ Лысенка В.Д., 1929 г.р., жителя г. Северска: «Родился в 1929 г. в д. Виленка. Там и родители похоронены. В войну в Виленке 85 домов было, 3 бригады в колхозе. Всё развалилось, стали разъезжаться при Хрущеве, когда он запретил личный скот содержать. На вопрос: кем были предки (белорусы, поляки?), и кем себя считает – В.Д. отвечает, что точно не знает, кем были его предки, скорее всего белорусами, а сам и отец его писались русскими. А мать отца – Анастасия Андреевна, которая прожила 107 лет, рассказывала про «панщину», и говор у неё был особый, слова особые. Например, она говорила «не чапай» - значит, не трогай. Или «ничехо» - ничего, «тату» - отец. Она рассказывала, что они жили на «панщине», это, наверное, в Польше. Что там даже веточку нельзя было сломать – всё было панское. Ничего нельзя было делать, поэтому и поехали в Сибирь. А сюда приехали – зажили привольно, и ягоды, и грибы, и дичи всякой много. Им здесь нравилось, и никуда не хотели уезжать. Бабушка говорила после переселения, что здесь лентяи жили, что ничего этого не ценили. Когда собирались ехать в Сибирь, дед Илья, его бабушка называла почему-то Гольяш, говорил, что в Сибири калачи на березах растут. Приехали в Томск, дед купил и принес калач. Бабушка попробовала и говорит: «Правда, вкусные». Так и смеялись, что калачи на березах выросли. Когда приехали в Виленку, сначала жили в бане у Захаренков, потом дом построили, хозяйство, скотину завели. Сестра бабушки в Покровку замуж вышла, там жила».

Были семьи, где жена – католичка, а муж православный. Вспоминает жительница г. Северска М.Н. Суханова (Круппа), 1942 г.р., русская, предки – белорусы католики: «Мать Амалия, белоруска католичка в 1941 г. вышла замуж в д. Таскино Чаинского р-на за Круппа Николая Ивановича, тоже белоруса, но не католика. Бабушка Аршуля, как мать рассказывала, её долго ни за кого замуж не отдавала, хотела, чтобы вышла только за «своего», белоруса-католика. К матери сватались несколько раз, но бабушка отказывала, «искала, чтобы жених был своей веры». Вот только за девятого по счету, за белоруса, хоть и не католика, отдала мать замуж. А у отца М.Н. – Круппа Н.И., родители тоже приехали из Белоруссии, из Гомельской области, приехали сами, их не ссылали. Мама отца поддразнивала: «Вы ехали сами, думали, что здесь калачи на березах растут». А отец мать поддразнивал: «Католик – насрал на столик». А мать ему: «А русский не ведал, взял, да собедал!». У матери в паспорте было записано – белорусы, а дети половина была записана белорусами, половина – русскими. Братья, например, Юзеф, Володя, Николай были записаны белорусами, а сестры, в том числе и сама М.Н. – русскими. В её метриках (свидетельстве о рождении) было записано, что мать белоруска, но никто не предлагал, когда получала паспорт, какую национальность выбираете, просто записали русской и все».

При обживании на новом месте иногда приходилось перенимать полезные сибирские традиции. Рассказывает Брокан Юзефа Августовна, 1899 г.р., латышка из д. Реженки: «В доме была русская глинобитная печь. Сейчас печь выкинула, а трубу от нее оставила. Труба из кирпича. В нее идет дым по железной трубе из плиты, которая стоит посредине дома. Еще в девушках увидела такую железную трубу, научилась, у себя сделала. Потом и другие латыши стали так делать. От такой трубы тепла много, раз протопишь - и целый день тепло. Над печкой были полати, выбросила их еще в 1930-х гг., до колхоза». (МЭЭ ТГУ, 1975 г., тетр. № 5, лист 38 – 43, записи П.Е. Бардиной).       

У большинства из пореформенных переселенцев всех национальностей остались родившиеся в Сибири потомки, которые ныне живут в городах и селениях Томской области и по всей Сибири. Это уже, наверное, пра-правнуки тех энергичных, предприимчивых предков, которые не побоялись сходить в далекую, неизвестную Сибирь ходоками, облюбовать новые земли, переселиться и обустроить хозяйство для будущих потомков. И потомки, ставшие сибиряками, несомненно, должны знать о подвигах своих героических предков, сформировавших историю не только своей семьи, но и всей Сибири.

Источники и литература:

Александровский М.Г. Волостное районирование Томской губернии // Экономические очерки Томской губернии. Томск, 1925. С. 46-119.

Алтайский Б. В царстве черняди // Сибирские вопросы. 1906. № 6. С. 68-76.

Андреев Я. Сибирская старина // Томские губернские ведомости. 1860. № 52.

Бардина П.Е. О роли старообрядцев в русском освоении Сибири // Смены культур и миграции в Западной Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1987. С. 64-67.

Бардина П.Е. Этнические традиции русских старожилов и пореформенных переселенцев в Западной Сибири //Проблемы исторической интерпретации археологических и этнографических источников Западной Сибири. Томск: Изд-во ТГУ, 1990. С. 198-200.

Бардина П.Е. Быт русских сибиряков Томского края. Томск: Изд-во ТГУ, 1995. 224 с.

Бардина П.Е. Русское население Причулымья: «…Что ни деревня, то обычай» // Земля асиновская. Сборник научно-популярных очерков. Томск: Изд-во ТГУ, 1995 . С. 59-64.

Бардина П.Е. Нарым не Крым // Земля парабельская. Сборник научно-популярных очерков. Томск: Изд-во ТГУ, 1996. С. 180-189.

Бардина П.Е. Васюганские тропы староверов // Земля каргасокская. Сборник научно-популярных очерков. Томск: Изд-во ТГУ, 1996. С. 280-284.

Бардина П.Е. Культурно-бытовые контакты русских старожилов и переселенцев в Западной Сибири // Материалы межрегионального совещания по проблемам развития культуры малочисленных народов Севера /Томск, 14-16 декабря 1994 г. Томск: Томский госуниверситет, 1996. С. 102-115.

Бардина П.Е. Этнографический состав русского населения Нижнего Притомья // Труды Музея г. Северска. Вып. 1. Музей и город. Томск: Изд-во ТГУ, 2000. С. 47 – 50.

Бардина П.Е. Об этнографическом составе русских сибиряков Томского края // Мы – томичи, ваши земляки, ваши соседи. Томск, 2000. С. 43 – 49.

Бардина П.Е. Быт и хозяйство русских сибиряков Томского края. Северск: Изд-во «Контекст», 2009 а. 432 с.

Бардина П.Е. Отчий дом // Тобольск и вся Сибирь. Нарым. Тобольск, 2009. С. 203-209.

Бородкина М. Деревня Иткара Томского края. Хозяйственно-бытовые очерки // Труды Томского краевого музея. Томск, 1927. Т. 1. С. 70-90.

Бояршинова З.Я. Основание русского города на Томи (к 375-летию г. Томска) // Томску 375 лет. Томск, 1979. С. 11-20.

Бузанова В.А. Пригородные томские селения в сельскохозяйственных переписях 1916-1917 годов // Неизвестный Северск. Томск: Изд-во ТГУ, 1996. С.23-59..

Бузанова В.А. Заселение и население Нижнего Притомья // Труды Музея г. Северска. Вып. 1. Музей и город. Томск: Изд-во ТГУ, 2000. С. 56 – 62.

Головачев П.М. Экономическая география Сибири. М., 1914.

Гончарова Т.А. История Нижнего Притомья в контексте межэтнической коммуникации (ХVII – начало ХХI в.). Томск: Изд-во ТГУ, 2006. 226 с.

Горюшкин Л.М., Миненко Н.А. Историография Сибири дооктябрьского периода (конец ХIХ – начала ХХ вв.). Новосибирск: Наука, 1984, 317 с.

Григорьев В.Н. Переселение крестьян Рязанской губернии. М., 1885. 184 с.

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1994. Т. 1 – 4.

Емельянов Н.Ф. Заселение и земледельческое освоение русскими Среднего Приобья в ХVII – первой четверти ХVIII в. // Автореф. дис. канд. ист. наук. Томск, 1972, 20 с.

Исаев А.А.Как относятся в Сибири к переселенцам (по личным наблюдениям) // Русская мысль. 1890. Кн. ХI. С. 80-90.

История Сибири с древнейших времен до наших дней. Л.: Наука, 1968. Т. 3.

Кауфман А.А. К вопросу о влиянии переселенческого элемента на развитие сельского хозяйства и общинной жизни в Западной Сибири // Труды Вольного Экономического общества. 1891. № 4. С. 12-33.

Кауфман А.А. Экономический быт государственных крестьян восточной части Томского округа и северо-западной части Мариинского округа Томской губернии. СПб., 1892. Т. 1. С. 1 – 414.

Кауфман А.А. Переселение и колонизация. СПб., 1905. 443 с.

Красноженова М.В. Из народных обычаев крестьян деревни Покровки (Томской губ.) // Известия Красноярского Подотдела ВСОРГО. 1914. Т. 2. Вып. 6. С. 67 – 116.

Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск: Наука, 1982. 504 с.

Лебедева А.А. Мужская одежда русского населения Западной Сибири (ХIХ – начало ХХ в.) // Проблемы изучения материальной культуры русского населения Сибири. М.: Наука, 1974. С. 202-223.

Лебедева Н.И. Прядение и ткачество восточных славян в ХIХ – начале ХХ в. // Восточнославянский этнографический сборник. Труды Института этнографии, н.с., М., 1956. Т. 31. С. 459-542.

Лебедева Н.И., Маслова Г.С. Русская крестьянская одежда ХIХ – начала ХХ в. // Русские. Историко-этнографический атлас. М.: Наука, 1967. С. 193 – 267.

Липинская В.А. Старожилы и переселенцы. Русские на Алтае. ХVIII – начало ХХ века. М.: Наука, 1996. 270 с.

Маслова Г.С., Станюкович Т.В. Материальная культура русского сельского и заводского населения Приуралья (ХIХ – начало ХХ в.) // Материалы и исследования по этнографии русского населения Европейской части СССР. Труды Института этнографии, н.с., М., 1960. Т. 57. с. 72 – 171.

Материалы этнографических экспедиций Томского государственного университета (МЭЭ ТГУ) под рук. П.Е. Бардиной. 1975 – 1988 гг. // Архив МАЭС ТГУ.

Материалы этнографических экспедиций Музея г. Северска под рук. П.Е. Бардиной. 1994 – 2003 гг. // Фонды музея г. Северска.

Неизвестный Северск. Томск: Изд-во ТГУ, 1996, 244 с.

Орлова Е.Н. По Нарымскому краю // Сибирские огни. 1926. № 1-2. С. 201 – 226.

Русские говоры Среднего Приобья. Томск: Изд-во ТГУ, 1984. Ч. 1. 208 с.

Русские старожилы Сибири. Историко-антропологический очерк. М.: Наука, 1973. 190 с.

Сафьянова А.В. Этнографическое изучение русского населения Томской области // Полевые исследования Института этнографии. М.: Наука, 1979. С. 28 – 37.

Словарь русских говоров Новосибирской области. Новосибирск, 1979. 605 с.

Словарь русских старожильческих говоров средней части бассейна р. Оби. Томск: Изд-во ТГУ, 1967. Т.3.; (Доп.) Ч. 2. Томск: Изд-во ТГУ, 1975.

Соловьева Е.И. Промыслы сибирского крестьянства в пореформенный период. Новосибирск: Наука, 1981. 340 с.

Успенский Г.И. Поездки к переселенцам // собрание сочинений. Т. ХI. М., 1952. С. 65-93.

Флигинских Н.Е. Загадки имён земли Зырянской. Томск: Изд-во ТГУ, 2011. 86 с.

Этнография восточных славян. Очерки традиционной культуры. М.: Наука, 1987. 558 с.

Ядринцев Н.М. Десятилетие переселенческого дела // Вестник Европы. 1891. № 8. С. 790 – 826.