Добавлено 966 историй
Помочь добавить?
Советские немцы – «наказанный народ». Интервью с Флорентиной Зауэр. 1996 год. Часть 2.

Советские немцы – «наказанный народ». Интервью с Флорентиной Зауэр. 1996 год. Часть 2.

 

Часть 1.

Часть 2. 

Интервью с Флорентиной Зауэр, 1996 год, Часть 1

 

Видео интервью. 

 

ЯКОВЛЕВ: В 1955 году, т.е. через два года после смерти Сталина?

ЗАУЭР: Нет, в 1954-м, наверное, потому что мы на Плотбище жили. Или в 1955-м? Не знаю. Потому что у нас  старшая дочь и сын попали под комендатуру, а третий сын не попал под комендатуру. А эти все были под комендатурой. Вот так.

ЯКОВЛЕВ: Понятно. Может, ещё что вспомните?

ЗАУЭР: А что вспоминать?

ЯКОВЛЕВ: Жизнь длинная, а мы всего 10 минут поговорили.

ЗАУЭР: О, боже мой, это всё вспоминать… Можно книги писать…

ЯКОВЛЕВ: Можно книги писать. Вот поэтому и надо [вспоминать].

ЗАУЭР: Я всегда говорю: «Если мне свою жизнь выложить, что я пережила, это страшно, это страшно».

ЯКОВЛЕВ: Мы же сегодня с Вами говорили. Надо, чтобы внуки знали вашу жизнь. Надо, чтобы знали. Тогда больше и Вас любить будут, и свою жизнь больше любить будут

ЗАУЭР: Нет, они не понимают это. Нет.

ЯКОВЛЕВ: А потому, что сами не прожили. Так пусть хоть Вас послушают.

ЗАУЭР: Я же говорю… Когда мы рыбачили. Это вот: ставили атармы на Шутеровской старице, нам не хватило уже места на старице. Потом атармы снесло, надо ехать в Тайзаково. А у нас обласки [лодки-долблёнки – Я.Я.] были такие гнилые,  [большие] щели, [крутятся под нами] как живые. Сели в обласки, поехали… По Оби лёд несет.

ЯКОВЛЕВ: Весной?

ЗАУЭР: Весной, да. Лёд несет. Под воду-то [вниз по течению] хорошо ехать. До Тайзаково почти что доехали, там затор, почти что как дома [в высоту льдины] наложены. Надо на воду [против течения] ехать, опять туда, это 6 км по Оби подниматься. Я никогда не думала, что я оттуда [живой] вылезу. Я всё представляла себе, как будет сперва вода холодная [когда я буду тонуть].

ЯКОВЛЕВ: Тонуть будут все.

ЗАУЭР: Тайзаковский говорил бригадир: «Я только наблюдал за Валюшкой – как она переживала, сидя в обласке». Все были в лодке, а мы двое в обласке.

ЯКОВЛЕВ: Валентина Михайловна, а обласки кто делал? Ведь вы же не умели, вы же не из Сибири. Обласки-то сибиряки делали.

ЗАУЭР: Когда мы приехали, там было уже это, в колхозе. Лодки были, долблёнки, всё там было. Мы и воду не видели. У нас же на Украине...

ЯКОВЛЕВ: А тут сразу на рыбалку попали, на реку.

ЗАУЭР: Посадили нас в обласок, отпихнули, хочешь жить – выплывешь.

ЯКОВЛЕВ: И научились.

ЗАУЭР: А куда деваться?

ЯКОВЛЕВ: Вы и сейчас можете на обласке уехать?

ЗАУЭР: Я хоть на чём уеду. Я всё прошла. Я вот и деду говорю… У меня дед половины этого не делает. Я пахала, я боронила, я сеяла… Я всё-всё могу делать. Всё.

ЯКОВЛЕВ: А в Саровке коменданта не помните? Фамилию? Какой он был? Вообще в Саровке была комендатура?

ЗАУЭР: Да-да. Конечно. Я забыла.

ЯКОВЛЕВ: А сколько раз, как вы отмечались?

ЗАУЭР: Каждый месяц.

ЯКОВЛЕВ: Каждый месяц надо было сходить и отметиться? А если куда-то съездить нужно?

ЗАУЭР: Пропуск. Когда тут уже жила, если мне к сёстрам надо съездить, надо идти пропуск брать.

ЯКОВЛЕВ: А если, например, жениться или замуж выходить не за ссыльного, а за местного?

ЗАУЭР: Всё равно в комендатуру надо этот перевод, хоть за кого. Мы же под комендатурой были.

ЯКОВЛЕВ: А как вот местное население к вам относилось, когда вы переехали?

ЗАУЭР: Которые – ничего, люди ведь всякие.

ЯКОВЛЕВ: Люди ведь всякие бывают.

ЗАУЭР: Люди есть и дураки же. Которые – ничего, жалели, которые – очень жестокие.

ЯКОВЛЕВ: А вот те, которые жестокие были, они были из числа местных жителей или тоже спецпереселенцев?

ЗАУЭР: Спецпереселенцы.

ЯКОВЛЕВ: Сами же которые хлебнули горя.

ЗАУЭР: Мы уже тут, в Саровке жили. Я пришла в магазин. Они там собрались. Одна говорит: «Немцы видишь, как поднялись?». А вторая: «Их бы надо опять придавить, чтобы они…».

ЯКОВЛЕВ: Не поднимались?

 ЗАУЭР: Да. Я стояла на улице, мне так неудобно было заходить. А ругаться я вообще не могла. Я никогда не ругалась, как некоторые. И вторая [немка] пришла. Я говорю: «Ты слушай, что про нас говорят». Потом зашли. Ну, почему? Там у немцев один парнишка… Вот вроде там девочка была, она хромала. Он её Галиной-Полиной обозвал. [В Саровке слово «Полина» было оскорбительным, синонимом слова «дурочка», поскольку так звали одну повреждённую умом жительницу – Я.Я.]. Я говорю: «Если он её обидел, так надо было к родителям сходить. Ну, зачем всех немцев подряд? Вы же недалеко совсем…».

ЯКОВЛЕВ: В одних землянках почти.

ЗАУЭР: Да-да. Да, всегда будут, господи, и есть люди нечестные.

ЯКОВЛЕВ: Валентина Михайловна, ну, стесняетесь Вы, не хотите спеть. Может быть, какие частушки расскажете? Просто какие в войну частушки были, после войны. Хотя бы так, словами. Тоже сейчас не помнят, не знают молодые ребятишки.

ЗАУЭР: Частушки, которые раньше были, и сейчас поют.

ЯКОВЛЕВ: Всё те же думаете?

ЗАУЭР: Конечно.

ЯКОВЛЕВ: А, вот немецкие песни пели еще или боялись?

ЗАУЭР: Нет, мы пели.

ЯКОВЛЕВ: Ничего не помните?

ЗАУЭР: Помню, я все песни знаю.

ЯКОВЛЕВ: Беда-то в том, что русские песни записывают ходят все. Ведь ссыльные и тут песни сочиняли. Вот у меня тоже записаны песни – те, которые спецпереселенцы уже в Сибири сочинили. Некоторые очень трогательные песни. К богородице обращаются, молитва почти, хотя сами сочинили. Или вот про голод. А немцы вот такие песни на своём, на немецком языке сочиняли или привезённые только с родины пели?

ЗАУЭР: Только с родины. Я таких не знаю. Кому было сочинять? К тому же у нас мужиков не осталось. Одни бабы остались.

ЯКОВЛЕВ: Ну и женщины сочиняют.

В.М Нет, Нет, не было. Мы свои домашние песни пели.

ЯКОВЛЕВ: С Украины которые? А Вы по-немецки читать умеете? Грамотны?

ЗАУЭР: Да. Умею. Да, Я же только по-немецки училась.

ЯКОВЛЕВ: А можно, чтобы 1–2 песни мы записали для Колпашевского музея. Те немецкие песни, на Украине которые пели и которые здесь потом пели, на саровской земле. Просто записать ручкой. Не сейчас, конечно, а когда у Вас будет время. Потому что, я ведь уже объяснил, русские песни остались, а немцы, которые тоже в этой болотной жиже жили, в этих же самых землянках, и ничего не осталось. Это же неправильно. Теперь-то часть истории у Вас украинская, а часть-то сибирская. Большая часть жизни тут прошла. И для сибирской земли, вы уже сибиряки. И немецкие песни, которые на сибирской земле пели, они тоже уже должны знать. Может быть, запишете?

ЗАУЭР: Может быть, когда-нибудь запишу, не знаю.

ЯКОВЛЕВ: Это такой отказ, культурный вежливый отказ. Понятно. А почему? Их ведь тут не знают. А ведь ваши дети их уже не знают, правда? Значит, вы последняя, Вы должны передать.

ЗАУЭР: У нас дети ведь вообще немецкий язык не знают. Они не знают. Вот дочь теперь второй год живет в Германии. Никак не может научиться.

ЯКОВЛЕВ: Учит по-новому?

ЗАУЭР: Никак не может научиться. А вот пока у нас бабушка жива была, свекровь жила с нами, та не умела вообще по-русски разговаривать.

ЯКОВЛЕВ: Это мать Антона Александровича?

ЗАУЭР: Да. Дочь и Антошка ещё последний, тот разговаривает по-немецки, всё, потому что бабушка, а Вовка уже последний, тот в детсад ходил, тот сразу пошёл по-русски. А бабушки не стало, у нас всё стало по-русски. Мы сейчас двое с дедом никогда по-немецки не разговариваем. Дед не умеет вообще.

ЯКОВЛЕВ: Не умеет?

ЗАУЭР: Нет. Я хоть читаю много книжек, так я умею.

ЯКОВЛЕВ: На немецком языке читаете? А почему отказались песни записать? Оставить надо, людям надо оставить. Для Вас не обидно будет, что Вы прожили здесь такую тяжёлую жизнь, и никакого следа не останется, что здесь так тяжело было жить, что здесь вы жили, а ведь всё равно в музее Колпашевском когда-то выставка будет.

ЗАУЭР: Слушайте, а мне кажется даже веселее было, чем сейчас.

ЯКОВЛЕВ: Потому что молодые были.

ЗАУЭР: Может быть. Я сколько раз деду говорю: «Мне бы опять мои года вернулись, я бы опять через это всё прошла, только бы опять здоровье было». У меня такое адское здоровье было. Я могла через огонь идти. Беременна уже была, мешок муки на себе возьму только так!

ЯКОВЛЕВ: Да, сейчас таких нет.

ЗАУЭР: Таких нету. Таких теперь нету. Я сколько раз: на валку [леса] пойдем, там двое мужиков валят… Боже избавь, чтобы они больше нашего сделали. До ночи останусь, но всё равно [больше них сделаю]!

ЯКОВЛЕВ: А нормы какие были, вот на валке, помните?

ЗАУЭР: Помню.

ЯКОВЛЕВ: Какие?

ЗАУЭР: Берёза – 2,5 кубометра метровки надо пилить, на пару – 5,40  надо.

ЯКОВЛЕВ: Так это валка или разделка?

ЗАУЭР: Навалить, распилить, сучки сжечь, расколоть, сложить.

ЯКОВЛЕВ: В смену 2,5 кубометра на человека, 5,40 было на двоих. 2,70 получается…

ЗАУЭР.: А осина – 6 кубометров.

ЯКОВЛЕВ: А осина 6... А пилили двухручкой?

ЗАУЭР: Ну. А чем [ещё]?

ЯКОВЛЕВ: Лучковой?

ЗАУЭР: Нет. Мы это такой пилой. Лучковой только пилили, когда долготьё раскряжёвывали. А метровку уже… Мы по 12 кубометров ставили – понимаешь это, нет?

ЯКОВЛЕВ: Нет. А зачем, если норма была 3?

ЗАУЭР: Да, миленький, надо было зарабатывать. Я с колхоза приехала, там же ни копейки не было. А те [сёстры] жили там, тоже голые были. Я какую копейку заработаю, пойду в магазин. Всем то платье, то курточку, всех одеваю.

ЯКОВЛЕВ: То есть в леспромхозе ещё более-менее можно было [жить]?

ЗАУЭР: Там же получали деньги. А мы в колхозе – нет. Из-за этого я тут была.

ЯКОВЛЕВ: А нормы на вывозке рыбы?

ЗАУЭР: Как план, там же не каждый месяц одинаково.

ЯКОВЛЕВ: Ну, пятидневка вот эта, Вы говорили… Пятидневное задание.

ЗАУЭР: Не каждый месяц неодинаковое. Который надо 5 кг, который – 10 кг. Когда зимой уже меньше дают.

ЯКОВЛЕВ: А Вы круглый год занимались ловлей рыбы?

ЗАУЭР: Круглый год.

ЯКОВЛЕВ: Круглый год – и зимой, и летом?

ЗАУЭР: Круглый год. Вот такой метровый лед. Я, когда приехала, мне 16 лет было. Лёд долбить можно научиться. А мы же его сроду не видели. И вот это 17 м меряешь – и лунку надо долбить.

ЯКОВЛЕВ: От берега? А друг от друга?

ЗАУЭР: Норить. Когда-нибудь видел, как неводят? Но я всё научилась. Ну, это... Мужики выдолбят. Ну, где мне за ними угнаться? Я снимаю всё с себя, в одной косынке, чтобы угнаться. Если я не успею, они мне отметят лунку, они идут до конца.

ЯКОВЛЕВ: Свою норму гнать?

ЗАУЭР: Да. Вот это… Придём домой вечером – вот такой лёд намёрзнет на рукавицах. Они вот так стоят у нас. А сами в чирках [кожаные сапоги на мягкой подошвы без каблука]. Чирки такие…

ЯКОВЛЕВ: Валенок не было?

ЗАУЭР (улыбается): Чирки: головка – там, а тут – товар [ткань] пришитый. А там, в чирках, что? Траву вот это мягкую с кочки рвали, тёплую траву, а больше там ничего не было. Носков-то у нас не было. А ноги до чего замерзнут, что кажется – всё! А потом начнут отходить. Там ломит. А потом они [горят] как в печке. Можно босиком ходить.

ЯКОВЛЕВ: Интересно.

ЗАУЭР: Да. И так [же] руки. Но руки у меня никогда не мёрзли. Мне даже… Я вот снег насыплю – они красные делаются, насыплю снег – растает.

ЯКОВЛЕВ: Слава богу, что природа Вас здоровьем наградила. Потому и выжили.

ЗАУЭР: У меня адское здоровье. Мне бы нормальной жизни было бы, я бы до 100 лет прожила. И тут я замуж вышла. Уже пока третьего ребёнка ни родила, всё на валке работала. И чтобы кто-то меня обогнал, боже как...

ЯКОВЛЕВ: Прямо именно валили?

ЗАУЭР: Валили и крыжевали. Дед на вывозке, а я валила.

ЯКОВЛЕВ: А Вы валили (непонятно)?

ЗАУЭР: Да-да. На речке, а потом с речки сплавляли. Каждые 10 дней кто больше всех процент – 50 рублей премии. Знаешь, как это выгодно было?! 50 рублей премии!

ЯКОВЛЕВ: А что можно было купить в то время на 50 рублей?

ЗАУЭР: Я могла кофту себе купить, платье купить, по 10 руб. метр ткани.

ЯКОВЛЕВ: А 50 рублей это в месяц за перевыполнение плана? Или?

ЗАУЭР: За 10 дней. Больше всех нормы у кого сразу получали за 10 дней.

ЯКОВЛЕВ: Вы получали?

ЗАУЭР: Получали. Всю зиму держали 1 место. Я вообще дурная была. Я всё жалею: хоть маленько бы я берегла себя, может, здоровая была [бы сейчас].

ЯКОВЛЕВ: Неизвестно как ещё.

ОПЕРАТОР: Спойте какую-нибудь песню на немецком языке.

ЗАУЭР: Какую Вам спеть, чтобы интересно было? (Поёт песню).  Песня о братьях, встретившихся после 10 лет разлуки. Один другого хотел ограбить, потребовал деньги. Или зарежет. Грудь открыл. А там оказалось фото матери. Так они узнали, что братья. Мать перед смертью дала эту фотографию.

ОПЕРАТОР: А ещё какие знаете?

ЗАУЭР: Я их много знаю.

ОПЕРАТОР: А ещё какую-нибудь напойте. У вас очень хороший голос.

ЗАУЭР: Любовные какие. (Поёт песню). Про охотника. Зайца убил. Убил и говорит: «Жизнь – как сон. Вышел из леса, ружьё повесил: жизнь – как сон».

Ну, хватит.