Семья Ульяны Устиновны Корольковой.
Семья Ульяны Устиновны Корольковой.
В основу материала легли интервью дочери Ульяны Устиновны Е.А. Сыренковой и внучки С.П. Цик, материалы дополнены материалами из Клировой ведомости Семилуженской Никольской церкви (примерно 1915-1916 год) и материалами с милоновского кладбища.
По Клировой ведомости:
Жителями пос. Милоновского числятся:
Кизеев Иустин Прокопьевич, 43 лет,
его жена - Ксения Артемьевна 31 года,
дети Никита 18 лет, Иулиания - 16, Евфросинья - 13.
Корольковы
Бабушка Елены Алексеевны, Федора Авраамовна Королькова - 56 лет,
вдова Никодима Королькова.
Ее дети
Павел - 28
с женой Параскевой Семеновной - 24 лет (у них есть сын, имя неразборчиво)
Алексей Никодимович 21 г – дед Елены Алексеевны, на 1916 еще холостой,
Никодим - 17,
Федор - 11,
Михаил 4 лет,
Дарья 3 лет
Иван 2 лет.
Возможно, к этой же семье относятся перечисленные на следующей странице Христиния 16 лет, Федора 9 и Анна 2 лет.
Корольков Роман Васильевич, 48 лет
и его жена Мария Тарасовна, 41 год.
У них дети
Иван 17 лет,
Екатерина – 14,
Митрофан - 11,
Федосья - 9,
Иулиания - 6.
На кладбище деревни Милоновка 10 могил Корольковых.
- Королькова Евдокия Семеновна. 1894-1987
- Корольков Михаил Алексеевич.1916 – 1943 (фактически – 1944).
- Королькова Маргарита Михайловна. 1942-1944, его дочь.
- Корольков Иван Павлович. 1917-1967.
- Корольков Виктор Иванович. Б/д
- Корольков Дмитрий Викторович. 1972-1992 (4,5,6 – возможно, состоят в родстве).
- Королькова (Архипова) Татьяна Тимофеевна. 1940-1999.
- Корольков Иван Романович, 1902 (?) , судя по Клировой ведомости он родился в 1899 году
- Корольков Сергей Иванович 1937 (?)
- Корольков Владимир Иванович 1939-1983 (8,9,10 – возможно, состоят в родстве)
Интервью состоялось 8 апреля 2015 года на выставке "Сибиряки вольные и невольные". Повторное - 8 июля 2015 года. Принимали участие Сыренкова (в девичестве – Королькова) Елена Алексеевна и ее племянница Светлана Петровна Цик (в девичестве – Королькова).
Елена Алексеевна Королькова родилась в Милоновке в 1927 году, Светлана Петровна Королькова – в 1965 году.
В интервью говорила в основном Елена Алексеевна, Светлана Петровна вставляла свои комментарии, задавала наводящие вопросы.
Елена Алексеевна говорит по-русски, однако довольно отчетливо слышатся особенности речи, характерные для белорусов: звуки ч, щ, гласные. По ее словам, особенности говора стали сильнее проявляться с возрастом.
Маму Елены Алексеевны и еще 7-х детей звали Ульяна Устиновна, девичья фамилия ее была Кизеева. Родилась она примерно в период между 1892-1896 гг., а умерла в 1990 году от старости. За все время жизни она никогда ничем не болела, только однажды, уже в пожилом возрасте, попала под машину и лежала неделю. Потом выздоровела и еще долго жила.
Бабушка Маргариты Ивановны Марининой, в девичестве – Барыгиной, дочери Таисьи Евменовны Слепаковой и Ивана Сидоровича Барыгина, Евдокия Устиновна – младшая сестра Ульяны Устиновны.
Сестер привезли в Сибирь из Белоруссии, из Могилевской губернии, в подростковом возрасте.
СП. А эти люди себя называли белорусами?
ЕА. Нет. Из Расеи. Мама говорила и также отец – «с Расеи».
- Речь была русская, или были свои слова?
ЕА. Да, были. Вот я было отвыкла, а сейчас уже снова начала, как в детстве говорить, как мама. К старости возвращается.
СП. Я-то с бабой Улей много общалась, хорошо ее речь помню (изображает фрикативное г, е произносит ближе к о, ударения): «А чого вы такое говОрите?», «Уж дюже вумный, таких дятей и нема».
- Но считали себя русскими, веры были православной.
ЕА. Да.
- Родители оба были живы после переселения?
ЕА. Мать умерла у нее здесь. Отец женился на другой, с мачехой они жили. Мачеху звали Ксения (Артемьевна – Т.Н.). детей у отца было четверо: Акулина, Фрося, мама и еще сын, Кизей.
(По Клировым ведомостям Семилуженской Никольской церкви не упоминается Акулина (возможно, она уже вышла замуж, муж ее был Игнат Романенко), Ульяна, по официальным данным, родилась в 1900 году, Евфросинья – в 1903, фактически же - примерно в 1893 и 1896 соотвественно; сына звали Никитой, и родился он примерно в 1888 году).
- От мачехи были дети у Устина?
ЕА. Нет, не было.
Она вышла замуж за Алексея Никодимовича Королькова.
- Сколько ей было лет, когда она вышла замуж?
Е.А. Не знаю, наверно, года 22.
СП. Ну? Михаил в 1916 родился. (То есть, если он родился в сентябре 1916 года, брак состоялся в 1915 г. или в начале 1916 г. – Т.Н.).
Е.А. Их дети:
Михаил, 1916 г.
Филимон, 1918 г.
Иван, 1920 г.
Мария, 1923 г.
Анна, 1926 г., она умерла лет в 5.
Елена, 1927 г.
Василий, 1930 г.
Потом она овдовела и от Ивана Зезюли родила сына Петра, 1940 год.
(По свидетельству родных ей было 48 лет в это время – Т.Н.).
Михаила и Филимона она с фронта не дождалась. Иван вернулся.
- Она уехала жить в Семилужки? В документах, кого извещать о смерти Михаила Алексеевича, указано, что в Семилужки надо посылать?
Е.А. Нет, там был сельсовет. А жили в Первомайке. Один километр от Милоновки, где школа. Там было 28 (или 32 ?) дома. Я не помню.
- А где жил Зезюля?
ЕА. На тот момент он уже жил в Томске. Он тоже был переселенцем.
- А до этого – в Милоновке? Там был Зезюлин хутор, мне говорили.
ЕА. РечИца. Это в 5 км от Милоновки.
- Почему Милоновку назвали Милоновкой?
ЕА. Не знаю. Когда приехали, там ничего не было. То есть они (предки Елены Алексеевны) создали это поселение. Приехали из Могилевской губернии. Мама, Ульяна Устиновна, рассказывала: «У нас в Могилевской губернии такие яблоки росли, но лесу не было, чтобы дома строить. Нам сказали, что в Сибири - здесь хлеб хороший растет, и дом можно хороший построить».
СП. А они кулаки были, их сослали?
ЕА. Нет, бедные, на освоение земель. Каждому землю давали, поле отмерено, сколько там.
- Приехали сюда на чем? Поездом ехали?
ЕА. Ничего не было. Приехали на обозах.
СП. Бабушка мне рассказывала, что добирались неделю, а то и больше.
- То есть это от Томска. А до этого?
ЕА. Да, она говорила, что какое-то время ехали на поезде, чтобы меньше потратиться.
-Скорее всего от Томска или от Тайги ехали.
ЕА. Сначала, у кого деньги были, покупали 2-3 семьи вместе лошадь, строили себе такие дома, а потом уже хорошие.
- Крыши соломенные?
ЕА. Соломенные крыши - в Белоруссии были и здесь были, я родилась, соломенная крыша была. А когда Иван Зезюля переехал с семьей в Томск, купил дом во дворе у ЦУМа, туда с семьей переехал, то мама купила у него дом по дешевке, перевезла его с Речицы в Первомайку. Там уже под тесом крыша была. И окна были двойные. А у нас одинарные. Зимой варили клейстер и оклеивали окна бумагой. Клейстер – муку заваривали. В этом доме у нас 5 окон было - 3 окна на улицу, одно – в огород, около русской печки, и одно еще. Большая хата была. Но у старого дома были теплые крытые сени, а у нового дома – не было половины потолка. И досок не было взять. В деревне где возьмешь доски, чтобы запотолочить? Дом купили в начале 1940-го, или в 1939-м.
- Какая была обстановка?
ЕА. Ничё не было. Ну, стол был. Ивана когда послали в Семилужки учиться на пчеловода, там побогаче деревня была. Купил 2 дивана, один с решетчатой спинкой, другой с деревянной (диванчики типа канапель, полностью деревянные – ТН), лавки вокруг стола, деревянная кровать. Мы на печке спали с мамой, Михаил, когда женился, то на кровати спали с женой. Или в сенках. Летом спали "на крыше", если точнее - на чердаках, под соломенной крышей
СП. То есть Михаил с женой сначала в вашем доме жили?
ЕА. Женились, они с полгода жили у нас, потом его забрали на фронт, и она ушла к родителям. Мы даже не знали, что она беременна. Потом уже вырос животик, и родила.
- Можете вы рассказать о брате?
ЕА. Все братья были – плохого не скажешь. Не пили и не курили. Только Иван курил. С фронта у него эта привычка. И матерился - тоже на фронте привык. Помню, едем. А ездили на бычках, коровах. Бык копытом увяз, стали вытаскивать - Иван выматерился. Ой, я рот открыла, не знаю, чо сказать. Речь потеряла. Не матерились, никто не матерился. Очень божественные раньше были крестьяне.
По характеру Михаил был спокойный. Все спокойные были.
- По рассказам других тоже выходит, что вся семья была спокойная, трезвая. Все семьи такие были, или ваша выделялась в деревне?
ЕА У нас только Кизеевы, вот дядя мой - вот в ихней семье были маты, а так все нормальные.
- Есть стереотип, что в деревне много пили. А как было на самом деле?
ЕА. Очень редко. Только когда отмечали, например, Пасха или Рождество (произносит "Паска и Рожество" ). Вся деревня у нас такая. Редко когда пьяного увидишь.
- Л.И. Белик рассказывала, что ее тетю, Домну Ильиничну Казакову, муж пьяный выгнал на мороз, и она умерла. Наверняка, это было событие, о котором говорила вся деревня?
ЕИ (ответила не сразу, потом вспомнила). Не помню такого - ни в нашей, ни в Милоновке не помню. Домна? Да! Я не знаю, что-то она там не так сказала, не так сделала, и он ее отхлестал бичом, она убежала и, в общем, вот, было. И после войны был еще случай. Тоже один также (избил жену - ТН), и она умерла. В Речице все мужья почему-то обижали женщин. И пьянки не было, а обижали.
- В Речице были тоже белорусы?
ЕА. Из других мест. В Речице все были поляки.
СП. Очень набожные были. Наша баба Уля вообще лбом полы разбивала. Уже старенькая была, ходила в Петропавловскую церковь, отстаивала всю пасхальную службу.
ЕА. На Паску надо было в Семилужки ходить святить куличи. Нам охота. Ваську не берет, а меня уж возьмет. 8 километров, пешком. Там церковь, на дверях темно-бордовый бархат. Смотришь, боишься, чтоб замечание не сделали. У церкви есть не даст. Домой придем, яйцо очистит и всем по кусочку даст, чтобы семья дружная была.
СП. Баба Уля была грамотная, знала два языка, русский и старославянский?
ЕА. Церковнославянский. У нас книги были, церковные, она их читала. Была учительницей в деревне, в ликбезе.
- Она учила взрослых?
ЕА. Расписаться не умели, ничего не знали, которые с Белоруссии приехали. Где она училась, не знаю, в школе или самоучкой?
- Закрывали церкви. Мама была верующей. Как она относилась к этому?
ЕА. Ну как? Дома молилась, постила (постовала), сочувствовала.
- Михаил был комсомолец. Как он относился?
ЕА. Михаил в закрытии церквей участия не принимал. Не-е, чо вы! Вот когда их на фронт провожали с троюродным братом, вот, икону чтоб целовали. А он отказался: «Я комсомолец, коммунист. Что, напишут мне, что в армии такое». Нельзя было.
- В комсомол он когда вступил?
ЕА. Закончил он в школе в Милоновке, потом в Семилужках учился. Он грамотный был, председателем работал. Как пришел с действительной службы, был председателем. Потом уже взяли на фронт. Колхоз назывался Первомайка (Первомайский?). Служил он в армии с 19 лет, года 2 или 3. Сразу потом стал председателем колхоза. В то время, если с армии пришел парень, это все равно что сейчас институт закончил. Тем более, не пил и не курил, был порядочный. Незаконченное среднее образование. По тем временам это много. Раньше как – образование незаконченное - это много. После войны по домам ходили, агитировали, чтобы училась, а я постеснялась: дочка в 7 класс ходит и я - в 5. А потом меня спросили, сколько я отучилась, говорят: «О! В то время 6 классов. Сейчас 10 классов такое не знают!». Я уже работала, мне было 13 лет, я работала, 4 класса закончила, в Семилужки не находишься, или квартиру нанимать, одежда плохая (не защищающая от холода - Т.Н.). Дедушка свои валенки обрежет – вот в подшитых валенках ходила в школу. В первый класс два года ходила из-за нехватки обуви. Чернил не было – в бутылочках разводили и с собой носили, сумки холщовые, на боку. Чернила проливались. Первый класс учился с третьим, второй с четвертым, в одном помещении. Учились в 2 смены. Один ряд был одного класса, второй - другого. Учителя были присланные. Перед войной - Новиков и Турунтаев, очень хорошие парни. Потом война началась. Они к нам в гости приходили, с Мишкой, с Филимоном из общей миски ели, тогда же не было, чтоб каждому отдельную тарелочку. Потом еще чуваш был с семьей. Школа стояла перед самым кладбищем. Лестница большая. Заходишь - вешалка большая, и там же вода для питья в ведре. Была русская печка и комната учительская, и учителя там жили. Чуваш ночью печку топил, и там хлеб пекли.
А потом мама работала в Милоновке вместе со всеми. На моей памяти колхозы создавали. У нас как отец умер в 1932 или 33 году, нас в колхоз не принимали: мало рабочих, а ртов много. А они работали. Ивану в 9 лет сделали литовку, он косил. Потом приняли в колхоз.
Помню, на трудодни хлеба дали и меда ведро. Мама хлеба напекла, скамейку отставила. В миску налила, хлеб нарезала. Мы мажем. А она: «Что мажете? Больше льете! Макайте и ешьте». По рукам и на скамейку течет. Это было килограмм 20 меда. Иван пасеку держал, пчеловлодство в колхозе.
- А до колхоза сколько скотины было?
ЕА. Корова, лошадь, или 2 коровы - сколько прокормить. Единоличникам давали большой налог. Одну корову себе, одну сдавали. Хлеба надо было на своей лошади в Томск свезти на мельницу. Одну корову себе, одну в колхоз.
На полях в колхозе сеяли овес, озимую рожь, гречиху (произносит «гречуха»), лен. Последние годы мама была выбрана льноводкой, так у нее всегда лучшие поля были. Занимала первые места в сельсовете.
О колхозе и налогах.
Наш колхоз и в войну передовой был, сколько надо вывезем хлеба - придут, проверят, еще добавок дадут, сверх нормы вывозили. 8 колхозов было в Семилужках, и наш передовой был.
Я с 12 лет у мамы в поле после школы, уроки делала вечером. А с 13 (2 года в Семилужках отучилась) уже в колхозе работала.
Помню – война началась. Мы шли с поля на обед (воскресенье! – ТН) И вот в деревне – кто кричит, кто плачет, не поймешь, разбери что. Вот, говорят, война началась…
Во время войны было голодно: работали много, все на фронт отдавали. Отвеенное, мелкорубленное зерно и жабрей на жерновах намелят, потом хлеб пекут. А жабрей - вредная трава, с нее ноги отнимались. Мама вязала только крючком. Днем пряла шерсть, а мы вязали рукавицы двухпальные и носки для фронта. Ночью, не при керосине - на что керосин покупать?! Особенно 1943 год, такой тяжелый! При лучине вязали. Лучину – березовые дрова сушили в печке, щепали лучину и жгли ее на загнетке русской печки. В колхозе мало что дают, а накопить свое - не было. Кур держишь – яйцо отдай, корову держишь – молоко, масло отдай. Себя обделяли. На лесозаготовку носки сделаешь на носки и на пятку, остальное паклей (обмотаешь). Даже белья не было. Городские списывали клеенки, меняли на картошку. Клеенки вымачивали, пленку и чешую отскабливали, красили и шили кофты. В городе хоть 200 грамм на ребенка давали, а в деревне ничего не давали. Всю траву съедали. За подорожником ходили за 5 километров (далее красочное описание постоянного расстройства желудка от такой пищи).
- А какие советские праздники отмечали?
Октябрьскую. Собирались в конторе, от колхоза на стол выделялись продукты, пол-литра вина на 4 человек. И когда отсеивались, справлялась «Борозна» (Борозда), в конце мая. На улице. А когда голосовали – то все деревни голосовали в Милоновке, в школе.
СП Есть ли в доме предметы рукоделия?
ЕА. Нет. Не помню, кому Маруська (М.А. Королькова-Зезюлина) отдала. Дома она пряла, были ткацкие станки. Рогожки на кроснах ткали. Помню, Манька меня под станок загонит, я поножи давлю, а Манька туда – сюда челнок гоняет, потом ткет. Мама придет: «Манька, ну ты бы ниточки сравнивала, чтобы петли не оставлять!». Лет 8 наверно было мне.
Об одежде: «Ни штанов, никого не было… В туалет захочешь, подол поднимешь – фью!»
ЕА. Медицинская помощь была в Семилужках, одна Вербицкая была. Мама во время сенкоса скирдовала, наступила на отломанный рог вил, и он прошел у нее насквозь. Тогда она лежала в больнице. В каком-то заброшенном доме, и Елена выполняла обязанности санитарки.
- А бабушка Пелагея Тимошенко?
ЕА. Помню. Очень хорошая была. Она лечила. У нее было три девки и один сын. Наталья, Варвара, Ольга. Сына, кажется, звали Андрей. Не помню. (В Клировой ведомости есть только Варвара, 2 лет, но есть Зиновия 7, Федора 5, Мария 4 лет. ). Роды принимала и лечила. Хлеб брала, соль и молитвы. Читала и крестила соль, и молитвы давала, наговорные. Вот так лечила. Вот у меня. Когда вот собаки сношаются, не надо смотреть и наступать на то место. Приключается сучье вымя. И у меня было меж ног такое. Как чирей. Мама велела взять эти, которые слипаются: "Отдели, мне принеси, я заговорю. Потом суке дай, кобелю не давай – и пройдет". А меня замучало. Как чирей, красное такое, горячее. Ни на работу сходить, ничего.
СП. Баба Ульяна тоже умела. Заговаривала от вывиха, от ячменя, я помню.
- А бабушка Шойчиха?
ЕА. Помню, но я подробности перезабыла. Лучше всех Тимошенко лечила. Еще вот сватьи моей. Евмениха, Дуня ее кажется звали. Она молитвой лечила. И Евмен тоже.
- А вообще, былички про колдунов были? Это часть фольклора, собирают и это тоже.
ЕА. Да не пишите эту ерунду (смеется). А то еще скажут, что за ерунда?[2]
Об ухаживаниях и отношениях полов.
ЕА. Когда мы уже с Сашей женились. Меня тогда многие завлекали. Ну а я выбирала, решала. И вот мы когда подъехали к воротам Саши, к родителям, то сена положили клок и зажгли. И мы это сено переехали. И потом встречали на погребе. И мне сказали: «Вот у Солодкиных, они хотели тебя за Мишку взять, а ты ни в какую». Помню, мы в конторе гуляли, плясали. Пошла на улицу – вода кончилась, хотела снегу поесть вместо воды. Вдруг заходит Саша мой:
- Пойдем!
- Куда? Плясать? (Тогда не говорили "танцевать", а плясать, кадриль или что).
- Нет, пойдем, поговорим.
Заходим. Стоят Солодкин Мишка, Торчунович Осип, ну, там.
- Ну, чё, будем обсуждать, говорить?
Саша говорит:
- Вот, Миша, вот, говорят: «Счас пойдем, разбудим Евдокию, литр водки даст, мы Лену к себе заберем просватывать.
А я говорю:
- Знаешь что, я же не продажная вещь, не корова. Я тебя не заставляю – не хочешь дружить – не надо, и его мне не надо. Что за разговоры дурные? Мы с тобой больше двух лет встречаемся, ничего плохого не было. Не хочешь дружить – не надо. Родне нравится.
Вечорки были больше в Николаевке, не в Милоновке.
ЕА. Иван Барыгин посватался к Таисье Слепаковой. Не думали даже, пошли на вечерку, вдруг: Иван Барыгин Тасю сватает.
Поляки жили в Речице, в Милоновке- белорусы, в Николаевке все жили. Три или четыре дома были поляки.
- Поляки были католики?
ЕА. Не знаю, у них свое было поверье. Это сейчас стали разбирать, кто какой национальности, раньше и рта было не открыть, что полячка. Дети - у меня знакомая замужем за русским, так дети и польскую пасху, и за отца отмечают.
СП. А какая еда была? Были какие-то белорусские блюда?
ЕА. Щи в русской печке, тушонку – картошку тушеную, драники стряпала. Блины разные. Гречневая мука была – не тонкие, а сантиметр толщиной блины были, вкусные. Я покупала овсяную и гречневую муку недавно. Кисели овсяные. Ягоду разную собирали, но варили мало – сахару не было.
- Замораживали в погребе?
У нас в деревне у двоих или троих были погреба. Вот у бабушки с дедушкой. Яма такая, соломой закрытая. Туда лезешь – маты, сплетенные из соломы. Капусты - десятиведерная бочка, несколько; в них капуста белая или синяя. Брали у бабушки – в обмен на траву, для свиней брали капусту в миске. Погреб сделают – надо перекрыть. Так жили.
Былички о колдунах.
Был один, умел пакость сделать. Когда он умирал, а они новый дом построили, и он лежал в нем на русской печке и все просил: «На, возьмите, от меня». А что взять? Он хотел передать. А они не брали, они знали, что нельзя, не согласились. Тогда его в старый дом унесли, на русскую печку положили, потолочину разобрали, и тогда он кончился, ушла эта его вся гадость. Он умел гадкое делать.
Поляки, которые жили на полях (хуторах – Т.Н.), в Николаевке, они долго не шли в деревню, не переезжали. И в Николаевке жил один, хотели засватать девку, а хотели как по-родительскому решению. Раньше так. Родители выбрали – иди за него. И за того парня не отдали. И у того жениха (отвергнутого) отец, он этой гадостью занимался. И вот повезли жениха с невестой, несколько метров до дома не довезли, лошадь упала - и все, пропадает. А из гостей кто-то знал, что он такой, нехороший. «Ну ниче, счас узнаем, кто это сделал». И вот видят, лошадь стали собаки рвать. И тот, кто сделал эту подлость – и он с ними, зубами.