Семья, рождённая по переписке

Семья, рождённая по переписке.

Алекимовы Семён Павлович и  Екатерина Поликарповна 

Екатерина Поликарповна и Семён Павлович Алекимовы - удивительная семейная пара. Более 60 лет прожили они в любви, мире, взаимопонимании и согласии. История их семейного счастья необыкновенна, ведь зародилось это счастье в те грозовые годы, которые называются «война», по переписке.
Из воспоминаний Екатерины Поликарповны:
«Зарегистрировались мы с Семёном 31 августа 1946 года в селе Генералка, Чарышского района. Я тогда работала в колхозе бухгалтером, с первого дня войны и до последнего. Ну и вот, пришли мы регистрироваться, а секретарь в сельском совете нам и говорит: «Да вы что, с ума сошли! Что такое 31 августа? Это ничего. Я вас запишу 3 сентября – в день окончания второй мировой войны». Так и записал.
А самое-то главное, что вас удивит – мы с Семеном никогда не виделись, мы только переписывались, заочно знакомы. Семён служил вместе с нашим председателем колхоза Теплухиным Фомой Кондратьевичем. Фома Кондратьевич видит - все письма получают, а Семен - нет. Он и дал ему мой адрес».

«10.03.44.
Привет с фронта! Катя, здравствуй. Шлю тебе свой горячий поцелуй и наилучшие пожелания счастья и здоровья. Дорогая! Ты, конечно, не знаешь, кто тебе пишет это письмо, так как ты никогда не видела меня, и поэтому ты, возможно, удивишься, получив данное письмо. Прочитай, Катя, его, оно написано от души.
Сегодня, после многодневных, горячих боёв, мы первый раз имеем немного свободного времени. И вот, на досуге, забыв боевые тревоги, мы с другом вспомнили минувшие денёчки. Нам, почему-то, вспомнились деревенские вечёрки, гулянки и песни под гармошку. <…>
Разговорившись об этом, мы поняли, что очень плохо, если не имеешь хорошей подруги, которая писала бы сюда, на фронт, душевные, нежные письма, письма, полные любви и ласк. Я попросил моего друга познакомить меня с девушкой, которая могла бы быть моим другом, на что он согласился и дал твой адрес.
Катя! Очень трудно знакомиться с человеком, если ты его ни разу не видела. Правда? Так ведь? Но знаешь, иногда даже такие знакомства перерастают в пламенную дружбу. Часто так беседуем мы с другом в окопе или где-нибудь перед линией обороны немцев, в тесной землянке, между широких болот и озёр этого края… Мой друг – хороший, задушевный товарищ. Ты его знаешь, ведь вы с ним работали вместе. Я веду речь о бывшем председателе вашего колхоза. Это о Теплухине, которого вы шуточно называете «Николаем».
Так вот, будем знакомы, моя фамилия Алекимов, а зовут и величают Семён Павлович. Я офицер, так же, как и Теплухин, который приехал сюда некоторое время назад, окончив военное училище. Мы с Теплухиным одногодки, то есть, как и он, я с 1918 года рождения. Раньше, до армии, я работал учителем русского языка и литературы в 5-х, 6-х, 7-ых классах, был завучем. В армии я опять учился, и вот теперь выучился на офицера. …
Катя! Я желал бы иметь с тобой переписку, если ты не против. Напиши мне, хочешь ли ты иметь знакомство со мной. … Катя! Вообще у меня никого нет, ни родителей, ни родных, я рос в приюте. Мне очень хочется иметь хорошую девушку, которая любила бы меня и ждала. Скажи, Катя, можем мы с тобой познакомиться?
Конечно, ты обязательно должна прислать мне своё фото. Правда? Мне хочется посмотреть, какая ты. После получения твоей фотокарточки, я вышлю свою. Хорошо? Договорились?
Напиши мне подробно о себе: как ты живёшь, где работаешь, где училась и т.д. Одним словом, пиши побольше, тебе это ничего не стоит, а мне будет интересно. Кто его знает, как говорят «Чем черт не шутит», возможно, мы с тобой в дальнейшем будем хорошими друзьями. Быть может, если будем живы, ещё и увидимся. А? Как ты думаешь?
<…> мне сейчас хотелось бы получать от тебя хорошие, дружеские письма. Короче говоря, вести переписку. Ты, конечно, знаешь, здесь на фронте письмо для нас – это радость, а радости на фронте вообще бывает мало. Здесь мы ждём письма так, как ничего в жизни никогда не ждали, хотя, откровенно говоря, мне совсем не от кого получать их. <…> Катя, напиши что-нибудь. Я буду рад.
Мой адрес Полевая почта 14160 «б»
Всё. До свидания. Пиши. Буду ждать.
С сердечным приветом Сеня».
«Вот так мы и начали переписываться. Фотокарточки друг другу выслали. Я переживала, какое впечатление произведу на Семёна. Всегда считала себя некрасивой. Вот я прочитала у Пушкина в «Евгении Онегине»: «кругла, красна лицом она, как эта глупая луна на этом глупом небосводе». У меня лицо было круглое».

Из воспоминаний Семёна Павловича: «Она присылала фотокарточку. Так получилось, что она мне сразу понравилась по ее письмам, по ее жизненным понятиям, по её пониманию жизни. Она меня привлекла не только тем, что она красива, но и тем, что она умная девушка».

«19 июня 1944 года.
Привет с фронта!
Здравствуй, Катя. Посылаем мы тебе нашу любимую фронтовую песню «Тёмная ночь». …
Дорогая Катя, храни эту песню, в ней показана вся душа фронтовика, его глубокая грусть и тоска по любимой, его беспредельное стремление жить и презрение к смерти. Мы с другом Фомой Кондратьевичем часто поём эту песню, которая нас всегда сильно волнует. Мы на всю жизнь запомним эту песню, чтобы в будущем, при встрече с вами ещё раз – и не только раз – спеть эту песню <…> за одним столом.
Катюша! Ещё шлю я тебе здешний фронтовой цветок, который растёт там, где сейчас идёт война, и над которым рвутся снаряды, сея смерть и разрушения.
Когда пишутся эти строчки, мы сидим на берегу речки, что весело бежит по песчаному и каменистому дну. И вот, решили написать письмо, потому что мы никогда не забываем вас. Родная! Как было бы хорошо, если бы мы встретились с вами! Но если счастье будет – встретимся. …
Многому научила нас война. Она выявила наши ошибки, допущенные нами в жизни. Только здесь человек понял цену жизни и прелести её, только здесь он познал сущность дружбы и потребность в близком человеке. Катя! Пишу эти строки, лёжа в траве, густой и высокой, так что прости за каллиграфию.
Катя! Я всегда думаю о том, как бы встретить тебя, и когда это будет. Золотко! Пиши, буду ждать. С приветом, твой новый друг Сеня».

«12.08.44.
Здравствуй, Катя! …
Как я уже писал, что в моей жизни должны будут произойти некоторые изменения. Так оно и случилось. Теперь я нахожусь в другой части. … Мы с Фомой расстались, придётся с ним видеться, очевидно, редко – редко, а, может быть, и … (Слова Семёна Павловича оказались пророческими, Фома Кондратьевич вскоре погиб – прим. редактора)
Ну, Катя, кроме меня теперь некому будет читать твои письма, поэтому пиши обо всём, что тебя интересует, и что ты думаешь. … Мне так скучно! Если бы ты знала! Почему не напишешь? Пиши чаще. А то вот я человек некурящий и хочу научиться курить. Только потому, что очень скучно. … Прости, пишу о такой чепухе.
До свидания. Пиши чаще. Желаю тебе только счастья и удачи во всём. Целую. Сеня».

Конечно же, преувеличивал в то время Семён Павлович насчёт скуки. «Скучать» фашист им не давал.
Из воспоминаний Семёна Павловича:
«Бомбёжку нашей переправы через реку Березина я запомнил на всю жизнь. Налетели вражеские самолёты, вижу, начинает первый пикировать, включил сирену для устрашения и бомбит. Я успел прыгнуть под обрыв. Прыгнул и сразу оказался в воде. Повернулся и руками за ивняк схватился. Думал, тут я и останусь.
Смотрю, следующий самолёт заходит, и опять бомбы падают возле моста. Опять мимо меня. Третий заходит, я держусь и думаю, что этот точно на меня летит, точно на меня. Смотрю летят бомбы, две сюда, другие две туда… Две на берег, две в воду, а я в центре между ними. Я держусь изо всех сил. Бомбы взорвались, и тут в голове сразу зашумело. И в какое-то мгновение потерял сознание. Я держусь, а воду выбросило взрывом через меня на берег. Следующий заходит…, а их было семь самолётов. Спокойно отбомбили и улетели.
Мы стали собираться, кто живой остался. Я вышел из воды, голова шумит, сам весь мокрый. Снял гимнастерку, брюки, отжал всё. Подошел к своим ребятам, смотрю - многих на части разорвало, на куски… Один в живых остался, руку вот так отсекло. Страшная картина. Когда идет бомбежка, состояние у каждого человека – спастись! Инстинкт самосохранения работает в первую очередь. Влезть куда-то, прижаться, скрыться. Причем это происходит неосознанно, механически. Потом только человек начинает соображать. А вспоминать кого-либо начинаешь не в тот момент, когда тебя убивают. Это только потом человек может подумать. А когда тебя убивают, расстреливают или под бомбежку попадаешь, в этот момент человек стремится остаться в живых».

«3.09.44.
Здравствуй, Катя. Имею немного свободного времени и посвящаю его тебе. Катя! Все письма, написанные до сих пор, писались спешно, когда некогда следить за стилистикой. Но не в этом суть, не это главное. За ученическими столиками, в аудиториях, <…> напишут за нас сочинения, выдерживающие все требования русской грамматики. Сейчас пишем мы все здесь так, как диктует сердце, как берет рука. Иногда пишем тогда, когда бы, кажется, совершенно это делать невозможно. <…>
Так что, я думаю, ты не будешь судить слишком строго, зачастую пишем под огнём. Часто начатое письмо подолгу носится в кармане, так как при всём желании невозможно бывает выбрать время, чтобы дописать. Пришлось бы туго, если б я писал ещё кому-либо. <…>
Быть может, ежедневно получая мои письма, ты приходишь к выводу, что я здесь занимаюсь только письмами и точу балясы? Увы, нет! Иногда, а зачастую не иногда, приходится время урывать ото сна, от отдыха, хотя они бывают здесь так непродолжительны. <…>
Но если б, друг мой, я не желал дружить с тобой, если б не имел в виду кое-что, когда думаю о тебе, я бы не стал тебе писать так часто и не вкладывал бы в свои письма свои сердечные чувства, и не ожидал бы от переписки того, чего желает сердце. Сейчас некогда заниматься пустословием, когда вопрос идёт о жизни и смерти, когда решается Гамлетовский вопрос «Быть иль не быть?». Несомненно, я не могу точно знать то, что ты думаешь. Но мне хотелось бы с твоей стороны только искренности и правдивости. <…>
Катя! Будь такой, какая ты есть, делай так, как тебе диктует благоразумие, совесть и сердце. Я тебе прямо говорю: мне очень нравится твоя искренность и простота, как я могу судить через твои письма. Мне нравится то, что ты пишешь, и как пишешь. Я хорошо понимаю тебя. Катя, давай будем дружить и по-настоящему ценить друг друга.
Вот стал я получать от тебя письма, и будто сделалось легче, и жить стал веселей. Катя! Ты внесла в мою бывшую жизнь свет и тепло. Я этому бесконечно рад. <…> В моих письмах ты, быть может, встречаешь слишком много сентиментального и, возможно, от этого тебе от них становится приторно. И в самом деле, между прочим, я сам удивляюсь, откуда у меня выскакивают слова «дорогая», «милая», и т.д. Перечитываю иногда свои письма и вдруг встречаю эти слова. Это, видимо, получается так потому, что я очень соскучился по той, которой пока что нет, и которую я желаю иметь. Катя! Быть может, это не нравится тебе? Прости меня, Катя, за эти излишества.
Но, друг мой, война! Сердце истосковалось по всему человеческому и хочет ласки. <…> Поэтому, очевидно, частенько вырываются нотки нежности и накопившейся ласки. <…> Ты только не сердись на меня за всё это, хорошо?
Катя! Пиши мне чаще. Ещё раз чаще и чаще. Очень прошу тебя. <…> Целую крепко-крепко. Сеня».

Из воспоминаний Семёна Павловича:
«Мы переписывались два с половиной года. Сначала я с гитлеровцами воевал, потом с японцами, и все время переписывались. Столько писем было! Моих и ее. Выбираешь каждую минуту, секунду свободную, чтобы письмо написать. На письмах даже указано «писал лежа». Писал лежа, действительно, была такая ситуация.
Так как я был офицером, у меня всегда с собой была полевая сумка, в сумке ручка, бумага и флакончик с чернилами. Однажды вместо чернил разводил порошок из немецких сигнальных ракет, письма получались красными. Писали тем, что найдешь. Конечно, при желании можно было и чернила найти, если кто хочет. Кто ищет, тот найдет. Одним словом, всячески старались, чтобы было чем письмо написать.
Однажды весной Катя в письме мне прислала засушенные цветы, которые называются марьин корень. Она засушила цветы в книге и прислала в письме. Было радостно.
Я демобилизовался, когда служил на Дальнем Востоке. Попросил об этом, потому что был дважды контужен, и устал от войны. Ведь я еще и в финскую воевал. Во время финской я на передовой не был, но получил обморожение, мне сделали несколько операций и уволили из армии со снятием с учета. А тут война Отечественная, потом японская, все это я прошел. Устал уже и больной, голова шумела и до сих пор шумит. Не проходит шум. В общем, попросил я, чтобы меня демобилизовали, хотя оставляли служить еще. Оттуда я поехал к Кате на Алтай.
Написал с дороги, что еду. Приехал в Алейск, а до ее деревни еще 180 километров. А время уже ближе к осени - август и сильные дожди шли. Я несколько дней жил в Алейске, не зная, как дальше добираться: транспорта – никакого. На мое счастье подвернулась машина, и то только до райцентра. Добирался до их деревни около восьми суток.
В Чарыше позвонил в их колхоз. Вот тут, по телефону, впервые услышал её голос! Катя была рада, что я приехал, начала думать, как помочь мне добраться - к ним от Чарыша нужно еще 35 километров ехать в горы. И тут подвернулась оказия: в Чарыш почтальонка верхом поехала и прихватила с собой лошадь для меня.
Выехали из Чарыша, а дождь, как назло, все идет и идет. Горно-лесистая местность. Ночь. Я знаю, конечно, что такое горы, лес, я в Маньчжурии все это испытал. А тут незнакомая местность. И вот мы едем, с горы на гору, с горы на гору. Бесконечные ручьи, реки, горы и лес – всё как в сказке. Устал я, еле держусь в седле, да ещё мокрый весь. Взмолился: давай, мол, где-нибудь маленько отдохнем. Уже вторая половина ночи, скоро утро.
Проводница моя согласилась, что надо передохнуть, и мы заехали на пасеку, от их деревни в километрах пяти. Попросили пасечника, чтобы нам дали немного пива - силы поддержать, в себя прийти. Пасечник добрый человек оказался, нам по кружке крепкого пива медового налил. Я возле стола сел, облокотился и уснул. Казалось, что только задремал, а проснулся – уж совсем светло, и солнце всходит. Я говорю проводнице: «Давай скорей поехали!».
Приехали в село Генералка, когда солнце уже совсем взошло. Через всю деревню надо было проехать, чтобы к ним попасть. По деревне весть быстро разнеслась, что едет какой-то человек, едет к Катаевой Екатерине…
Приехали, спешились, лошадей оставили у калитки. Я стою, смотрю на крылечко. Выходит девушка, заулыбалась и в то же время застеснялась. Смотрит на меня, я на нее. Так мы увидели друг друга первый раз. Познакомились. Меня пригласили в дом. Мать была дома. Она, конечно, знала, что такой Сеня есть, ведь два с половиной года переписывались. Завтрак приготовили, за стол посадили, познакомились, и вот я уже как в своей семье оказался.
А через три дня уже мы решили расписаться в сельском Совете. Зарегистрировали нас, и мы стали мужем и женой. Вот так и живем до сих пор».

Из воспоминаний Екатерины Поликарповны:
«Когда я первый раз его увидела, - ну, человек молодой, такой нормальный, в форме, с погонами. Он уже был старший лейтенант. На груди ордена и медали - надел специально (смеется). Позавтракали, мама - на работу, а я взяла и не пошла. Подарки мне привёз, шелка разные, китайские. «Вот здесь деньги – это все, что мы с тобой имеем. С этого и будем начинать жить», - такие он слова сразу сказал. С приданым жених оказался.
А потом была свадьба. Настоящая. Полдеревни пришло. Водки совсем не было, но у нас все держат пчел и делают медовуху. Из настоящего меда она лучше шампанского получается! У меня для свадьбы специально платье шёлковое было припасено, купила в Змеиногорске на барахолке. Оно было не совсем белое, а такого бледно-желтого цвета. Красивое платье, с оборочками. Без фаты, правда… Всё было на столе: медовуха, кур зарезали, но хлеба - ни крошки. Август: старый урожай уже съеден, а до нового - далеко, только начинается уборка…».
Много десятков лет прошло с того времени. Выросли и уехали из родного дома дети, подросли внуки, народились правнуки. Но при каждом удобном случае собираются они вместе в Барнауле в родном родительском доме и не устают слушать историю начала своей семьи - Екатерины Поликарповны и Семёна Павловича Алекимовых. Семьи, рождённой войной.

Использован материал из семейного архива Алекимовых и воспоминания Екатерины Поликарповны и Семёна Павловича, г. Барнаул.