Анна Петровна приехала жить на Алтай в перестроечное время, перебралась ближе к детям. Всегда с теплотой вспоминала свою родину – Казахстан, где в бескрайней казахской степи прошло её детство, юность, где она отдала воспитанию подрастающего поколения более сорока лет педагогического труда в средней школе села Теренюзяк. Она родилась в селе Тихоновка Тоцкого района Оренбургской области 2 сентября 1930 года. В 1938 году семья переехала в Казахстан, в город Кзыл-Орда. Отец устроился разнорабочим на железную дорогу, затем, окончив курсы путейцев, был направлен на разъезд № 3. За добросовестный ударный труд вскоре отец был назначен дежурным по разъезду. По разъездам школ не было, дети железнодорожников учились в школе в городе Кзыл-Орда. За символическую по тем временам плату дети проживали в интернате, в котором было три группы: мальчиковая и две группы девочек: с первого по четвёртый класс и с пятого по седьмой класс. Там же была столовая, кухня, изолятор для больных, в этом же здании была квартира для директора интерната. Из воспоминаний Анны Петровны: «В день нам давали 500 г хлеба: утром – три куска хлеба, в обед – четыре куска и на ужин, как и утром – три. Была и другая еда, кроме хлеба, но почему-то всегда вспоминается песенка, которую мы распевали: «Интернат, интернат, хорошая пища. Утром чай, в обед чаёк, вечером чаище». Война нашу семью застала на разъезде, я уже перешла учиться в 5-й класс и была на каникулах. Началась эвакуация на фронт, мужчины отправлялись на сборные пункты в Кзыл-Орду. Отца не взяли, он, как железнодорожник, уже считался на военной службе, у него была «бронь». Я в семье старшая была, и ещё младшая сестра и брат. На нашем разъезде № 3 жили только казахи, наша семья была исключением, русская. Но я не помню, чтобы были конфликты между семьями, жили мы очень дружно, хорошо, и в трудную минуту соседи помогали друг другу. Уже летом 1941 года на наш разъезд и в город Кзыл-Орда прибыло много эвакуированных с западных территорий, занятых врагом. Руководил всеми делами на разъезде - решал все вопросы, принимал эвакуированных, распределял по квартирам, устраивал на работу - председатель. Называли его «молда» – большой начальник, ему подчинялись все. В те годы рядом с нашим разъездом было очень много озёр, и на подходе к озёрам непроходимые заросли камыша. Камыш заготавливали почти в промышленных масштабах. Из заготовленного камыша делали щиты, плели циновки, большие корзины и многое другое. Молда среди эвакуированного населения нанимал рабочих. Расплачивались за такую работу продуктами, желающих поработать на таком объекте всегда было предостаточно. Частенько всё мужское население разъезда поднимали по тревоге - это когда искали дезертиров, они могли скрываться в непроходимых зарослях камыша. Мужчин заставляли цепью прочёсывать заросли, искали дезертиров. Жили голодно, еды не хватало, сейчас и вспомнить трудно, как и где родители добывали еду. Мы, ребятишки, по убранному хлебному полю собирали полёгшие или отломленные от стебля колоски пшеницы, но не дай бог попасться на глаза надсмотрщику за полями. Кнутом так исходит, что долго помнить будешь. И радовались, что не заявил куда следует – иначе тюрьма родителям неминуемая. А если удастся собрать колосья, принесёшь их домой тайком, чтоб никто не видел, по темноте. Колосья шелушили руками, освобождали от мякины, веяли на ветру, потом мама брала у соседей дермень (это такие жернова), садились вдвоём с мамой друг против друга, крутили круг, зёрна сыпали в центр круга – зёрна мололись в муку. Просидишь несколько часов за этим делом, спина отнимается, а мама испечёт всего две лепёшки - и мука вся кончилась. Отцу иногда удавалось на охоту выбраться. Много километров зимой пройдёт по степи, когда с пустой сумкой придёт, когда зайца принесёт; рыбачил. Мама в русской печке рыбу коптила, а мы потом бегали к проходящим мимо поездам – продавали рыбу пассажирам. Мама моя мастерица и рукодельница была – шила, вышивала, вязала на заказ. А ещё она очень хорошо казахский язык знала, легко объяснялась и могла уговорить любого хоть что-то купить у неё. Ходила по ближайшим разъездам, искусно сплетённые кружева выменивала на продукты. На вырученные деньги родители потом хлеб покупали, да на одежду для нас тратили. А ещё я помню, что на каждую семью спускалась определённая норма связать шерстяные носки для бойцов Красной армии, сколько пар – не помню. Мы с сестрой шерсть теребили, мама пряжу пряла, а потом мы с мамой вдвоём вязали носки. Раз в неделю приезжали из города люди и забирали готовые изделия. Железнодорожникам выдавались продуктовые карточки, приходила лавка, и по карточкам можно было отоварить мыло, сахар, муку и ещё что-то, уже не помню. Соль была в достатке, Аральское море в 5 часах езды, там соль заготавливали. А вот питьевую воду расходовали бережно, её привозили по железной дороге 2 раза в месяц в огромных чанах. Возле дороги был сделан большой колодец. Платформу с чаном подгоняли к колодцу и при помощи шланга по жёлобу заполняли водой, и только потом воду разрешалось разбирать жителям нашей станции. Скорее всего, на воду тоже были талоны, я не помню, чтобы воды набирали, кто сколько хотел, воды, как и хлеба, всегда не хватало. Когда в сентябре начиналась учёба, мы уезжали в интернат в Кзыл-Орду, среди учёбы редко удавалось домой приехать, только на каникулах, да и за билет на поезде нужно было платить. Иногда выпадало счастье знакомого встретить, который ревизором в поезде по проверке билетов был, попросишься к нему, если добрый – возьмёт, а нет, так нет. Идёшь назад в интернат со слезами. Не все поезда делали остановку на разъезде, только ход сбавляли, бывало, приходилось на ходу из поезда выпрыгивать. Я отчаянная была, без страха прыгала. Однажды в очередном прыжке приземлилась неудачно, упала и потеряла сознание. Народ сбежался смотреть на меня, «живая ли?». У мамы тогда ноги от расстройства отнялись. Долго после этого случая мама болела. Денег лишних у меня никогда не было, но когда ехала домой на выходные, я старалась хоть маленький, но подарочек сестрёнке и братику привезти, экономила для подарочка копейки. Однажды везла бутылочку лимонада, в поезде парни увидели лимонад и отняли у меня бутылку. Такое горе у меня было - и деньги жалко, и обида душу съедала. Чтобы праздники какие-то устраивали в то время – не помню. Как-то всё серо и обыденно всегда было. О том, что день рождения может быть праздником, я поняла, когда уже окончила педучилище и получила свою первую зарплату. Всю зарплату до копеечки маме принесла. А мама мне сказала: «Пойдём, дочка, в магазин, выбери себе платье, ведь у тебя сегодня день рождения». Я до сих пор помню фасон платья и рисунок цветов на ткани». Анне Петровне 14 лет было, когда война окончилась. «Я тогда в интернате была, –вспоминает Анна Петровна, – все спали. Вдруг зашла повариха Полина Кузьминична и радостно сообщила: «Девочки, война кончилась!» Как мы все соскочили, по кроватям прыгаем, подушками начали от радости кидаться, кричали все «Ура!». А нас никто тогда не ругал! Занятия отменили, были митинги, на улице что творилось! Смех, слёзы, радостные крики, музыка, танцы. Весь народ на улицу вышел. У кого слёзы радости за победу, у кого слёзы – что не дождались родных живыми с фронта. Было очень многолюдно, невозможно было пройти, протолкнуться! Это нужно было видеть! Все радовались и веселились, как дети!» Много лет прошло с времён лихих, военных. Но осталась у Анны Петровны привычка хлеб беречь, до последнего кусочка использовать. Не истёрлись из памяти те колоски, которые она, будучи ребёнком, тайком на полях собирала.
Использованы воспоминания Бородкиной А.П. и материалы семейного архива семьи Барановых, г. Барнаул.
