Преданные Отечеству, но невольные.
Я, Буянова Анна Георгиевна, девичья фамилия Волкова, могу говорить о вольных и невольных: родители мои, Волков Егор Игнатьевич, 1890 года рождения, и мама, Волкова Пелагея Михайловна, 1892 года рождения, - невольные, сосланы в 1930 году из Алтайского края, Алейского района, (Топчихинского района? ред.) с. Песчаново в Чаинский район, а вот родители мужа, Буяновы, – вольные.
Начну с невольных. Мама родилась в Воронежской области, ныне Белгородская, недалеко от города Старый Оскол в Городище.
Мама в 1970-е годы ездила в г. Старый Оскол, где работал её внук Козубенко В.В. главным инженером Лебединского ГОКА, был направлен туда после Томского политехнического института. Там и похоронен, на родине маминых и наших предков. Возил он маму, т.е. свою бабушку, в Городище. Мама рассказывала: «Дочка, целая улица наших родных». Это по линии Мартыновых.
А отец родился в Курской губернии. Мамины дедушка и бабушка были крепостные крестьяне, бабушка служила у барина. А уже мамины родители, Мартынов Михаил и Мартынова Аграфена, с детьми переехали в Алтайский край, на вольные земли. Маме было 8 лет. Она рассказывала: «Пришел отец со схода, снял головной убор и с радостью сказал: «Ну, Грунька, заживем, дали пахотной земли и угодья на сенокос». Было у них пятеро детей - два сына и три дочери. Сюда же, в село Песчаное Алейского района, приехали родители моего отца - Волковы Игнатий (участник турецкой войны) и Акулина.
Дедушка привез с войны Евангелие, маленькая книжечка. Это наша семейная реликвия.
У дедушки Игнатия и бабушки Акулины было четверо детей - 2 сына и 2 дочери.
И мамины родители, и родители отца рано ушли из жизни. Двух сестер и брата маминых, сирот, взяли в семью мамы, теперь уже Волковой. По рассказам мамы семья у Волковых была дружная, трудолюбивая - дорвались до земли. Отец мой, Волков Егор, и его брат, Кузьма Игнатьевич, жили на одном подворье, пахали, сеяли, убирали все вместе. Держали на подворье несколько коров, лошадей, птицу. Была своя молотилка и, как мама говорила, дом крестовый. Пережили мировую войну 1914 года, революцию 1917-го. Мама рассказывала, как прятались от белых и от красных: запрягали лошадей и уезжали в степь.
Но вот пришло самое страшное в жизни – раскулачивание. Когда с подворья угоняли скот, выгребали зерно из закромов, отец надел на себя петлю. Мама рассказывала, что увидел это сосед, Наум Пегасов, он и спас отца. Благодаря этому человеку в 1933 году я еще родилась - уже в Томской области Чаинского района, с. Ново – Сосновка. Что интересно: летом 2012 года мы с сыном поехали на родину отца и мамы в Алтайский край. Воспоминания не очень приятные. Узнали, где могилы, и в первую очередь поехали на могилы, где похоронены мои бабушки и дедушки. Конечно, их могил мы не нашли, но я увидела могилу Наума Пегасова (он мамин ровесник и жил долго) - ухоженная могила. Я встала на колени, сделала поклоны земле-матушке, где захоронены мои предки, положила цветы на могилу Пегасова, купила потом себе в этом селе хороший платок и сейчас берегу его, как зеницу ока, поминая своих родных. Приехали в село, нашли Мартыновых, это мамины родственники, но уже никто никого не помнит, и нас за родных не признали. Только одна ниточка: оказывается, они ухаживают за могилой Н. Пегасова - могилой того самого человека, который спас жизнь моего отца.
Брат отца, Кузьма Игнатьевич, хотел сбежать от раскулачивания и умер на вокзале в Новосибирске от дизентирии, остались двое детей сиротами, дочь и сын (мама их раньше умерла). И что интересно, дочь Волкова Анна Кузьминична была участницей Великой Отечественной войны.
А мама и отец поселились в Ново-Сосновке Чаинского района. Мама рассказывала: кругом сплошная тайга, рядом ни озера, ни речки, тайга и болото. Стали корчевать. Из поваленных деревьев строили землянки, избушки. Мои родители жили в землянке. Создали уже колхоз. Но тут опять беда. В 1936 году в январе месяце за 3 км от села на озере Ленинском мочили колхозную коноплю, у отца ноги примерзли к валенкам - воспаление легких, 9 дней поболел - и все, смерть. Мама осталась с тремя детьми - нас три сестры: 13 лет, 10 лет и 2,5 года. Никого родных во всей области.
Мне, младшей самой, сейчас 83 года, и сколько я помню, в нашем селе эти самые невольные, кулаки, были замечательными, очень порядочными людьми. У нас жили в соседях пожилые Зозулины, Серебренниковы, Сегодины, так вот они мне заменили моих родных бабушек и дедушек. Забирали меня к себе и водились (мама работала). Бабушка Зозулина (царство ей небесное), уже когда я подросла, позовет меня к себе, будто грядки полоть, это я сейчас понимаю, что звала она меня к себе, чтобы покормить, голод был.
Бабушка Сегодина Анна пекла хлеб в колхоз, позовет - то лепешку испечет, то какой пирожок: «Ешь, ешь» - и так ласково. Так я и выжила среди бабушек.
Хорошо помню, что на власть никто зла не держал, все только работали, работали. И в войну все помогали друг другу. Все молодые мужчины были забраны на фронт. Провожали новобранцев всем селом далеко-далеко, плакали, пели песни, играли на гармошке, прощались. Больше 60 отправили на фронт, а вернулись только трое. В деревне остались только старики и дети. И я работала, сколько помню себя, все работала.
В 1947 году 14 ноября меня уже наградили медалью «За доблестный труд в ВОв». Вся наша семья - мама и нас три сестры - все труженики тыла. Но мы все равно были невольные.
В 1948 году я поехала поступать в Колпашевское педучилище и не поставила в известность об этом председателя колхоза Кожевина. Как он потом на меня кричал, стучал кулаком по столу, топал ногами, матерился и грозил под конвоем отправить в комендатуру. Нашлись добрые люди, и я поехала учиться. До 1956 года у меня в комсомольской карточке было записано: дочь кулака. Когда вступала в партию, в автобиографии писала – дочь кулака. Но я тогда не придавала этому значения: молодость, работа, семья, дети. А потом – реабилитация.
А вот сейчас я поняла: да, я дочь кулака. Если бы не разорили тогда всю нашу родню, я бы сейчас не была такой одинокой, никого рядом из родственников, нет их - сестры умерли, а больше никого и не было. Я теперь только понимаю, как маме было трудно одной без близких, родных людей.
Хотелось бы, чтобы хоть кто-то из бывших жителей Ново-Сосновки, или уже их детей и внуков отозвался: Кочетковы, Белоноговы, Руссковы, Сегодины, Зозулины, Зубовы, Шипулины, Козловы, Еремкины, Козубенко, Дитятьевы и другие, кто помнит свою семейную историю.
Заросло любимое село, где прошло мое детство, где получила я свою первую награду за труд, где я научилась жить в мире и согласии с окружающими, где похоронен мой отец, а по бокам его гроба - маленькие мои племянники Ваня и Витя, которым было одному только 1 год и 2 месяца, а другому 3 года. Я, как сейчас, вижу их умирающими, но помощи медицинской оказать было некому.
Именно тогда у меня появилась мечта стать учительницей, которуя я осуществила: получила высшее образование и проработала в школе 54 года учительницей русского языка и литературы.
Заросли соседские села, где жили невольные: Верхнее-Фокино, Татаринцевка, Францевка, Романцовка, Майга, Макарьевка, Лебедёвка, Добро. Из этих сел дети ходили в школу в 5-7 кл. в поселок Гришкино.
Позарастали улицы, дороги, поля, стежки, тропки, дорожки, вытопки, по которым мы ходили за ягодой, за грибами, за саранками, пестиками, колбой - за всей съедобной травой, чтобы не умереть.
Позарастали… Но стоит приложить ухо к земле-матушке и, я считаю, услышишь плач умирающих от голода и болезней детей, стоны женщин от непосильного труда, рыдания матерей, жён, любимых, провожающих на фронт мужа, брата, отца, или просто соседей, и, как ни странно, я слышу песни женщин - тогда умели и любили петь. На кульстане вечерами, дорогой домой с поля, просто в минуты отдыха – пели, пели и плакали.
Огромная благодарность нашим матерям, бабушкам, которые умели из картофеля приготовить столько блюд, которые мешками сушили картофель на фронт, собирали теплые вещи, вязали носки, рукавицы, вышивали кисеты – все отправляли на фронт.
Я вижу, как мама ночами крутит швейную машинку, шьет односельчанам обновки к празднику, тогда говорили: «Из старого куля новую рубаху». Мама морозила кружками молоко и колобками творог, чтобы к рождеству отнести тем, у кого не доилась корова.
Огороды копали лопатами, потом стали запрягать в плуг коров, боронили колхозные поля на коровах, каждый запрягал свою буренку. На полях, на кульстанах ели баланду из общего котла. Это были военные годы, годы Великой Отечественной войны. Все было для фронта, для победы.
Вот так жили мои земляки, невольные, в 30-е годы и в годы войны. Я дала себе слово, если успею, поставить большой деревянный крест с надписью: «Здесь жили невольные" - и фамилии». Кто со мной?
Мучает вопрос, почему дали зарасти полям, раскорчеванным вагами, на которых сеяли рожь, пшеницу, ячмень, овес, гречиху, горох, сажали картофель? Надеюсь на светлое будущее, что в наших краях будет построен город-сад, здесь огромные запасы железной руды, и тогда поставят памятник ссыльным невольным, которые здесь жили.
А сколько безвинных детей, подростков, взрослых погибло только потому, что на них был поставлен штамп «невольные».
Пусть они сейчас спокойно лежат в заброшенных, заросших могилах, умершие в 1930-1948 гг., жертвы политических репрессий. Вечная им, невольным, память.
Почему я написала: «Самое страшное – раскулачивание?». Это с годами ко мне пришло. Раскулачивали – родных разделяли, одних уничтожали, других ссылали, разрозненными были родные, с разрозненными было легче расправиться, растоптать, унизить, уничтожить. Только сильные выживали и те, которые могли сплотиться вместе, даже чужие, неродные.
.