Память

 

                            Владимир Казин

                

Простор и пыль
      Песчаными столбами.
Полынь под берегом
      Пролила горчину.
Дома взбоченились 
      Рублеными углами,
Да распоясались
      Заплотами в длину.
Изгибом мягким
      Улица струилась,
У Барабинки
      Песня занялась,
Скамейка под окном,
      Где парочки влюблялись,
Рулада соловья 
      Из-за реки лилась.
С обрыва высота
      Скользит в пространство,
На плёсе, под горой,
      Застыли баржи в ряд.
Далекий Томск
      Глядится иностранцем,
Да пароходы
      Басом говорят…
Всё это стёр 
      Волшебник древний,
Потом слепил 
      Бетонные кубы
И нет уже давно
      Моей деревни,
И только пыль встает
      В песчаные столбы.

 

       
Дом белобородовских жителей Соколовых, родителей автора. Рисунок В. Казина. 

                                          

                                          ПЕРВЫЕ  ПОСЛЕВОЕННЫЕ

       Отшумели гулянья победного сорок пятого, жизнь вкатилась в свою привычную, размеренную колею, и только возвращавшиеся с войны мужики привносили в нее радостные часы. И по такому случаю то в одном конце деревни Белобородово, то в другом слышались заливистые звуки тальянки, а то и аккордеона, невесть какими путями добравшегося до сибирской глубинки. 
       Гулянья продолжались дня по три, с походами ряженых по улицам деревни из дома в дом, с песнями и плясками. Но радостные дни проходили, и начинались будни. 
       Все возвращавшиеся обязаны были отметиться в местном сельсовете, где бессменным секретарем уже несколько лет работала Тоня Соколова. Деваха бойкая да заводная. Многие парни подъезжали к ней с ухаживаниями, но недосуг ей было. Большая семья висела на хрупких девичьих плечах. Вместе с матерью она в войну поднимала троих ребятишек - Наталью, Василия и Марию.

Соколова Антонина Дмитриевна, мама автора. 

 

Да и работа в сельсовете брала много времени. Несколько окрестных деревень были подчинены Белобородовскому сельсовету, туда надо было доставлять документы и распоряжения, собирать справки, да мало ли каких еще дел было у сельсоветского секретаря. Иногда в соседнюю деревню подвода колхозная попутно захватит, но чаще приходилось своими ногами пробегать эти десятки километров между Чернильщиково, Песочной или Иглаково. 
       
       На полпути между Белобородово и Иглаково, на крутом яру правого берега Томи, как раз на излучине длинного плеса стояла избушка бакенщика Матвея Самсоновича Казина. И если из деревни в деревню идти не по берегу реки, а по верхней дороге, то никак не миновать этого домишки. Был он с виду неказист, но ухожен и уютен, обжит, одним словом. Жена бакенщика Зинаида Ивановна, женщина маленькая и уютная, несмотря на следы когда-то перенесенной оспы все еще красивая, заботливо вела небольшое хозяйство.
 Все у нее было ухожено - дом и двор, огород и скотина, до всего доходили руки работящей женщины.
       И гостям она была завсегда рада, многие проезжавшие по дороге останавливались попить водички у бакенщика и парой добрых слов перебросится с хозяйкой. Частенько и Тоня, секретарь, заглядывала к тетке Зине на своем пути. Она хорошо знала эту семью. Жили они здесь еще с войны. Матвей Самсонович устроился бакенщиком после долгих мытарств и скитаний по разным краям Томской области. В семье было три сына. Старший, Николай, служил где-то в Германии, в Восточной Пруссии, под городом Кенигсбергом.

 

 

Средний, Виктор, инвалид по зрению с детства, учился в музыкальном училище в Томске (прекрасно играл на баяне). Младший, Юрий, шестнадцатилетний подросток, помогал отцу по работе. Ремонтировали бакена, вечерами и поутру ездили зажигать и гасить судоходные огни, да и по дому не гнушался Юрка никакой работы. Дружно жили, не шиковали, но и не бедствовали, своя коровенка, куры, поросята, благо, что кормов вдосталь. Покосы вдоль реки везде разрешались бакенщику.
       Пробегала Тоня мимо этого домишки не раз и не два за последние годы, но никак не думала, что на всю жизнь свяжет себя с его обитателями. 
       А жизнь текла своим чередом и свои планы строила. Второй год уже, как война кончилась. И вот однажды жарким летним днем зашел в сельсовет бравый усач в ладно пригнанной военной форме, в начищенных хромовых сапогах, с целым рядом медалей на новенькой гимнастерке. Глянула на него Тоня, и екнуло сердечко у девушки. Да и парень замер и слова забыл, все смотрел - наглядеться не мог. Это был Николай, вернувшийся с войны, старший сын бакенщика Матвея Самсоновича Казина. Так вот и познакомились мои отец и мать. 

 

 

Казин Николай Матвеевич, отец автора. 

       Отслужив пять с лишним лет, перенеся ранение и невзгоды фронтовых будней, демобилизовался и прибыл в родные края сибиряк. А мирная жизнь диктовала свои условия, требовалась регистрация, устройство на работу, ну и постановка на различные виды учета. Одним из таких учетов был комсомольский. Вот на него-то и должен встать Николай, а так как ближайшая комсомольская ячейка находилась в Белобородовском колхозе, где ее возглавляла Тоня Соколова, то там и встреча их произошла.
       Все дальнейшее, казалось, будет как у всех во все времена: вечерние гулянья, свадьба, дети и работа, работа, работа. Да так оно и было, но вот только ни жизнь, ни работа не пришлись на деревню. Вдруг появились какие-то люди с теодолитами, ходили по окрестным лесам, измеряли, чертили, а следом за ними по неезженым лесным дорогам пошли грузовики с крытыми будками, в которых ехали и ехали тысячи людей. Шел сорок девятый год, кончалась первая половина двадцатого века, начиналось строительство Северска. 

Деревня Белобородово. Из фондов Музея города Северска. 

                                            СЕВЕРСК НАЧИНАЛСЯ

       

       Молодая семья без долгих раздумий включилась в эту бурную жизнь.
А работы было невпроворот, руки все годились, пригодились и руки  сельского секретаря и молодого фронтовика, да и многих, многих других. Работе не помешало и прибавление в семье - полгода прошло, как появился ребенок. Родился я. 
       Первые годы жизни прошли у меня в избушке деда. Себя и окружение я начал воспринимать года в два, и одно из ярчайших и совершенно незабываемых воспоминаний у меня связано с бомбежкой. Весенней бомбежкой. В один из ледоходов, в начале пятидесятых годов, на перекате между Белобородово и Иглаково образовался большой затор, лед, по рассказам родителей и бабушки, встал намертво, начало топить Томск. Тут уж не до сантиментов. В горячке событий кто-то, в верхах, мысля по-военному, предложил обстреливать затор из минометов. Сказано - сделано. Вот как рассказывала мне бабуля про те горячие денечки: «Долго ли притартать несколько труб на берег реки и пульнуть пару-тройку мин в ледовую плотину. Ну, доставили, ну настроили и пульнули. Да не пару раз, а основательно, но результата - ноль. Мины, свистнув в высоте, булькнув через лед, бесследно исчезали под затором, а некоторые даже и не взрывались, чем сильно озадачили все руководящие головы. Стали думать дальше. Опять же сильно не раздумаешься - вода-то напирает. Решили – раздолбаем его, затор, то есть, бомбами. Дали команду «славным соколам», те не заставили себя ждать, прилетели двумя тройками (правда бабушка не знала, что за самолеты были, и уточнения сделал отец много позже - как фронтовик он сразу узнал «Тушки-4» - пикирующие бомбардировщики), осмотрелись - и ну пикировать на затор». Вот этот-то момент я сам помню: стоял страшный грохот, завывание пикирующих самолетов, взрывы рвали воздух, стены дедовской избушки тряслись, звенели стекла в окошке. Я бился в истерике на руках у бабушки от дикого страха. И только после того, как бабушка бегом отнесла меня в монтажные мастерские, располагавшиеся чуть выше по реке, где работал отец, а там тоже стоял грохот, но привычный, заглушающий взрывы, я успокоился, но запомнил эту бомбежку на всю оставшуюся жизнь.
       Однако и героические усилия летчиков не дали результатов, затор только на следующий день взрывники динамитом разбили, но след самолеты оставили - три бомбы, не взорвавшись, остались лежать на дне реки. Через много лет две из них нашли, а одна так и притаилась где-то в излучине Томи. Да и с минами не все так просто закончилось. Много их растеряли при обстреле. Счет выстрелов и взрывов не сходился. Тогда дали объявления, что за каждую найденную мину будут платить премии: народ-то ушлый в Сибири, мигом «ноги минам приделают», а так хоть какая-то надежда есть, что вернут, если найдут. И ведь возвращали некоторые. До курьезов доходило. Один попадейский мужичок мину-то нашел и про премию слышал, но как быть в этом случае, не знал. Ну, он, недолго думая, запихнул ее голубушку в мешок, сам в лодку - да в Томск. А там то ли в милицию, то ли в военкомат заявился и спрашивает: «Здеся, чё ли, деньги за мины потерятые выдают?». Ну, в органах обрадовались, кричат: «Здесь! Здесь! Где мина-то лежит, сможешь объяснить?». А по инструкции от вояк, найденную мину нужно было обозначить и сообщить о находке. Саперы после этого сообщения приезжали и обезвреживали найденную мину. Ну и премия нашедшему выплачивалась. А мужик-то про эту инструкцию, как я уже сказал, - «ни сном, ни духом» и по простоте прямо и заявляет: «А зачем объяснять, вота она, туть голуба», и мину-то из мешка шварк на стол главному. У властей и глаза на лоб в первый момент, а во второй и вообще - все власти «как корова языком слизнула», только окна да двери хлопали. Дело, конечно, кончилось миром. И мину оприходовали, и мужика отблагодарили, но только после того, как саперы мину увезли, мужику хороших кандюлей в коридоре навешали, и правильно - знай инструкции, не пугай людей. Но потом премию, все же, выдали. Заслужил. 
       Может и байка это, но уж больно на правду похожа. Но я отвлекся.
       А жизнь в округе шла, летела, бурлила. Люди прибывали и прибывали.
Тысячами везли заключенных, тысячами строительные войска, тысячами подъезжали вольнонаемные, и все это размещалось, распределялось по жилым поселкам, воинским частям и лагерям. Но рабочих рук все равно не хватало, и даже для совершенно неквалифицированной работницы, каковой являлась бывшая колхозница, нашлось дело. Устроилась она в О. Р. С. (отдел рабочего снабжения при строительстве). На первых порах инкассатором. Ездила по лагерям, по воинским частям, по рабочим столовым (всего этого в округе много было), собирала выручку. Работа простая, но иногда и опасная, а на такие случаи ей придана была машина и охрана. Правда, честно сказать надо, по воспоминаниям мамы таких особых случаев собственно и не было. Только один раз припозднились в лагере на Парусинке, выехали из зоны позднее обычного и на дороге встретили колонну заключенных (несколько сот человек), возвращавшуюся с работ. Дорога узкая, разминуться нет никакой возможности, а зеки при виде инкассаторской машины начали волноваться, кричать, свистеть, улюлюкать. Возбуждались сильнее и сильнее, и когда уже казалось, что охрана колонны теряет контроль над людьми, начальник конвоя приказал открыть огонь из автоматов. Стреляли поверх голов заключенных и всю колонну положили на землю, а была поздняя осень, слякоть, дождь со снегом, но кто на это смотреть будет в такой ситуации. Согнали всех заключенных с дороги, пропустили машину. От тех времен у меня, маленького ребенка, память сохранила отдельные фрагменты жизни. Наиболее яркие, иногда смешные, иногда трагичные. Таким трагичным событием была смерть водителя маминой инкассаторской машины, Павлика. Этого молодого, веселого парня я любил, как может любить ребенок доброго и ласкового взрослого человека. Не раз и не два я оставался с ним дома, как с нянькой. Да он и нянчился со мной тогда, когда по каким-то делам мама уходила, а меня оставить было не с кем. Тогда в поселке «Березки» детских садиков и яслей еще не было. К тому времени мои родители получили собственное жилье, комнату в бараке на ул. Пионерской и, когда меня забирали домой от бабушки Зины из избушки бакенщика или от бабушки Дуни из белобородовкого дома, то роль няньки и выполнял Павлик. Был он военным водителем. С инкассацией выезжали во второй половине дня, а до этого Павлик коротал время в играх со мной. Вот так, в один из дней выехали мама, Павлик и кто-то из охранников в рейс, а вернулись уже без Павлика. Глупый случай оборвал жизнь молодого парня. При посещении территории лагеря охранник обязан был оставлять оружие (револьвер «наган») вне зоны и, как всегда, оставил его на руках у водителя инкассаторской машины, а Павлик то ли баловался с ним, то ли неосторожно обошелся, но прозвучал роковой (а иначе и не скажешь) выстрел. Пуля попала прямо в сердце.
       Все, кто знал этого мальчика, любили его, любил его и я, наверное поэтому он и остался в нашей памяти как просто Павлик. Похоронили его на старом Белобородовском кладбище, и еще многие года и я, и мама ходили к нему на могилку со скромным памятником в виде автомобильной баранки. Но время сравняло могилы старого кладбища с землей, а вот память осталась на всю жизнь. Этими строчками я хочу отдать должное этому юноше за его доброту, за его любовь. И пусть я не помню, ни откуда он был, ни даже его фамилии, но я уже никогда не забуду его самого.
       Однако светлых дней из того времени было гораздо больше. Оно все, то время, было светлым, было детство.

                                                  БЕРЕЗКИ
       А поселок наш преображался. Еще с полной нагрузкой работала лежневка вдоль северного края болота, а уже бетонировалась улица, названая в честь Лаврентия Павловича Берии (в просторечии - Берия), устанавливались красивые фонари, сажали вдоль улицы молодые тополя. Да и другие улочки и переулочки поселка вместе с наименованиями обретали цивилизованный вид. Дощатые тротуары менялись на бетонные плиты, бетонные асфальтировались. Наводилась чистота, кстати, характерная для городка на протяжении всей его истории, ну, может, за исключением последних годов. Открылась первая столовая, первая поликлиника, первый гастроном. Открылся клуб «Родина».

 

Клуб "Родина". Из фондов Музея города Северска.

Для нас, ребятишек, это был волшебный дворец - не только кинофильмы, не только концерты, но и различные творческие кружки, кукольный театр, зооуголок и конечно новогодние елки. Попасть на елку в клуб «Родина» было огромным счастьем. Мне вот, к сожаленью, только раз довелось побывать там на елке, но и этого раза хватило, чтоб помнить по сию пору. 
       Однако не только культурными центрами был занят досуг карапузного сословия поселенчан. Ах, просторно было молодой поросли первостроителей! Тут тебе и лес, и болото, и озера, да и река не за тридевять земель. Но мы обходились своими бараками, своими сараями, своим болотом и небольшими озерцами. Там тебе и стол, и дом в летнюю пору. Целыми днями не уходила пацанва с улицы. Надоедало катание на самодельных плотах - бежали всей гурьбой смотреть, как зечки (заключенные женщины) копают канал. Было их несколько сотен, а может и тысяч. Черные, как мураши, копошились они за цепью солдат с собаками и автоматами, лопатами перекидывая землю и все глубже зарываясь в нее. Канал рос, прямой и длинный, тянувшийся от реки вдоль улицы Комсомольской. Земляные бока его стремительно одевались в бетон, а следом настал момент, когда пролетел слух, что в канал будут запускать воду. Тут уж точно - тысячи зрителей собрались на берегу только что отстроенного канала и с нетерпением ждали, когда вода начнет его заполнять. И вот издалека, от самой реки, где находилась большая насосная станция, стал нарастать гул человеческих голосов. Он волной катился по толпе, сгрудившейся вдоль берега всего канала, он следовал за волной воды, катящейся по его дну.

        Перемены в жизни городка были разительны. Еще более примечательны они были тем, что происходили прямо на глазах. Только вчера тут шумел вековой сосновый бор, а вот застучали топоры, запели пилы, и среди корабельных сосен вырос кинотеатр, на склоне откоса раскинулись скамейки летней эстрады, в глубине сосняка расположились шикарный ресторан, бильярдная с читальным залом вкупе и просторная танцплощадка. И вот это уже не дикий лес, а прекрасный, благоустроенный парк. Посыпанные кирпичной крошкой тропинки пронизали его из конца в конец, красивые фонари осветили аллеи с уютными скамейками, а для молодой поросли горожан закрутились карусели, закачались качели, и пошло веселье.
       Да только ли такие примечательные объекты стремительно появлялись в поселке! Еще более стремительно рос сам поселок, быстро превращаясь в небольшой городок. Появлялись улица за улицей. Вот была Пионерская с длинными бараками да редкими брусчатыми двухэтажками, а немного погодя уже вытянулась улица Горького, где по правую сторону стояли еще деревянные дома, а по левую уже красовались шлакоблочные, а вот и «Берия» вытянулась во всю длину, практически вся застроенная каменными двухэтажками. Но уже вставали большие, четырехэтажные, красавцы на улицах Сталина и Ленина. Они параллельно росли вдоль Томи, все больше и больше придавая поселку вид настоящего города.
       В окрестностях же текла своя жизнь. Она тоже круто изменилась - из неторопливой, деревенской все более и более превращалась в производственную. Большинство селян, как мужчины, так и женщины, ушли работать на новую стройку. В дневные часы деревня пустела, только ребятня носилась по пыльным улицам. Постепенно стали исчезать из жизни села коровы, уже не слышался по утрам громкий свист и щелчки бича деревенского пастуха, уже не мычали протяжно буренки, возвращаясь по вечерам к своим хозяйкам. 
       Да и зачем нужны коровы, когда в магазинах можно было купить все. Снабжение новостройки было прекрасным. Уж из каких запасов и кладовых в послевоенное время доставалось это изобилие, но на прилавках еще немногочисленных магазинов было все, что пожелает душа. Самые верхние полки витрин были уставлены банками с крабами (ну кому нужна этакая дрянь?), мясные туши разделывались прямо за прилавками - на огромных чурбаках, страшенными топорами. И какая-нибудь богато одетая дама или скромная домработница (а в ту пору и их было много в поселке), прихотливо выбирала или вырезку, или грудиночку, а то и окорочок целиком. В рыбном отделе тоже было, из чего выбирать. Не квелая мойва да вонючая путассу с непонятными зубатками заполняли холодильники, а отборная осетрина, стерляди, нельмы и муксуны вальяжно топырили лопатистые хвосты. И красная икра продавалась не малюсенькими баночками, а на разновес, из бочек, в большущие кульки из провощенной бумаги. Осетровая и белужья икра тоже не в наперсточные фикульки упаковывалась, а стояла в огромных банках на самом видном месте. Самыми ходовыми морскими деликатесами были килька каспийская и селедка атлантическая, правда и красная рыбка не минула участи быть выставленной на тех прилавках. 
       Гастрономы тех времен - это были дворцы гурманства. С колоннами вдоль стен, с лепниной карнизов и розеток, с агромадными шарами светильников, с царственными входными порталами. Да разве можно описать, не захлебываясь от восторга, содержание тех магазинов? Как, какими словами описать отделы бакалеи, папиросный, а уж тем более, винный? И чего только не было в тех гастрономах, тех универмагах - было все! И все это носилось, елось и пилось.
       За непомерно тяжелую работу люди получали достаток, и это было правильно, иначе нельзя было, дело поднималось исторической важности, мирового значения. И подспудно, не зная всех подробностей, да их и знать не полагалось, люди понимали это. Понимали и работали, работали днями и ночами  - в сушь и слякоть, в жару и стужу.
       Работали и Николай с Тоней. Николаю пришлось поработать и на лесосплаве, и в монтажной организации, и комендантом здания управления капстроительства. Даже одно время, как человек прошедший войну и умевший обращаться с боеприпасами, он был поставлен смотрителем за складом взрывчатки, требующейся для строительства. С этим периодом его трудовой деятельности связан один печально-забавный случай. А дело было так: как водилось в те времена, сейчас этого, конечно, нет и в помине, что охраняю - то и имею. Вот и Коля решил воспользоваться подручным материалом для пополнения домашнего стола свежей рыбкой, вспомнив времена военные, когда таким методом пользовались повсеместно. Задумано-сделано. Сел вечерком бывший боец на завалинку, покумекал да и принялся за изготовление снасти.
       Отрезал кусок брезента, на него насыпал порошка взрывчатого, все это завязал узелком, пристроил взрыватель со шнурочком запальным, для сохранности в воде, сверху полил все гудроном и привязал камушек, чтоб узелок утонул. Прихватив сей нехитрый снаряд, вечерком с младшим братишкой Юркой сели в лодку и погребли через реку, держа чуток наискось течения, чтоб провести испытание выше по реке. Метрах в двадцати от противоположного берега, пересадив брата на греби (большие весла для передвижения лодки), сам Николай занялся бомбой, а это именно она и была. Устроившись на корме лодки, он поджег запальный шнур и бросил снаряд в воду. Дал команду брату грести потихоньку вниз по течению, сам, развалясь на сидушке, безмятежно закурил и стал ждать результата. Расчет был простой: взрыв, оглушенная рыба всплывает, и ее только остается собрать в лодку ниже по течению. Вначале вроде все шло по плану, но вдруг внимание Николая привлекли какие-то нечленораздельные звуки, издаваемые братом. Тот мекал-бекал и махал руками в сторону кормы. Николай непонимающе уставился на брата, а потом медленно перевел глаза на корму. Сразу за срезом, в полуторах метрах, плыла его бомбочка, тихо дымя запалом. Ну не рассчитал Коля плавучесть, камушек легкий привязал - вот и сплавлялись рядышком. Тут уж фронтовая выучка помогла - одним прыжком метнулся он в передок лодки, братишку с банки (сиденье в лодке) смахнул и только успел развернуть лодку к берегу и сделать несколько мощных гребков, как прозвучал взрыв. Поднялся огромный фонтан воды, лодку вместе с незадачливыми браконьерами вынесло в кусты, и наступила тишина. Долго приходили в себя Коля с Юрой и надолго запомнили эту рыбалку. На всю жизнь. Уже в старости, за несколько лет до своей смерти, впервые рассказал мне отец про этот случай, ругал себя всячески. Вот и я не знаю, как оценить рассказ - вроде и смешно, и поучительно, но остается какой-то нехороший осадок. Но из песни слов не выкинешь. Чего в молодости не сотворишь, за что в старости стыдно станет? Так уж водится в нас, и ничем этого не вытравить. И общественный строй меняется, и власти чехардой скачут - а мы всё такие, какие есть.

                                  ПЯТИДЕСЯТЫЕ, ПЯТИДЕСЯТЫЕ
       Однако и поработать довелось неплохо Николаю. В начале пятидесятых годов перешел он работать на совершенно новое производство, на атомный реактор. Образование, по тем временам, у него было вполне нормальное, за спиной пехотное училище, несколько лет войны, ранение, работа на вспомогательном производстве. В общем, пришелся ко двору на новом месте. Участок, куда направили работать Николая, был опасным, но простым. Нужно было принимать, сортировать и хранить начинку атомного реактора, после ее отработки внутри него. Технологию описывать - смысла нет, можно сказать только, что с новой работой пришел в семью и новый достаток. Жить переехали в двухэтажный дом на углу улицы Полевой, получили сразу две больших комнаты, правда, в коммунальной квартире, купили автомобиль «Победа», получили участок в Иглаково - для огородных посадок, где Николай Матвеевич (так с некоторых пор все окружающие стали величать бывшего Колю Казина) начал строить собственный дом.
       Большие изменения происходили в жизни и у Тони Соколовой. Поработав инкассатором, она перешла работать кассиром в первую столовую, а позже закрепилась на должности старшего кассира, но уже Управления рабочего снабжения всего комбината, и проработала на этом месте четверть века. Первые годы УРС располагался в большом двухэтажном здании в начале улицы Берия. Напротив -Управление капитального строительства комбината, наискосок - первый детский сад, а рядом, опять же первая, столовая. Что же это была за столовая! Даже став взрослым, я воспринимал ее как величественное здание, а когда был ребенком, она мне казалась сказочным теремом. И не мудрено было принять ее за таковую. Высокое крыльцо возносило страждущих вкусить пищу к входному порталу, за которым длинный коридор приводил в большой зал, разделенный на три части величественными колоннами. Тяжелые темно-бордовые портьеры украшали высокие окна и двери. Витиеватые бра, прихотливо развешанные на колоннах и в простенках, создавали интимный уют, а огромные стеклянные плафоны потолочных светильников добавляли парадность в освещение зала. И если добавить сюда прекрасно приготовленную пищу, то складывалось впечатление, что это совсем не столовая, а ресторан высшей пробы. Да, пожалуй, многие рестораны тех времен и до десятой части роскоши этой столовой не дотягивали. 
       Но город рос столь стремительно, что, порой, уследить за изменениями было не под силу даже пытливому и шустрому детскому глазу. Вот ведь совсем недавно мы бегали на речку (Томь) купаться без всяких ограничений, но появились стройбатовцы, нарыли ям, установили столбы, и вот уже колючая проволока густо оплела весь берег. И если первое время малышня, вроде меня, лазили купаться под эту проволоку без всякого спроса, то появился второй ряд колючки, третий - и река закрылась для вольного племени деревенской детворы. Взрослые проходили по специальным пропускам, через специальные КПП, а нас, мелюзгу, все забыли. Нашим уделом стали небольшие болотные озера, большие лужи и каналы. Только вот в каналах тонули мальцы, не учтя стремительного напора воды, крутых, скользких бетонных берегов, арматуры под водой, местами торчащей из бетона.
       Мы мстили за нашу несвободу своими силами, досаждая охранникам периметра (так стала называться колючая проволока, огородившая весь поселок и округу) разными гадостями. Одной из самых любимых проказ было пускание ракет. На первых порах охранники растянули вдоль ограждения тонкую проволоку и установили ракетницы, в надежде, что «шпиёны, когда полезуть на оградку, зацепютси и пульнут ракету-то в воздух, вот тут-то нам их и ущучат доблестные стражи!». Только почему-то эта система была развернута внутри зоны, в нескольких метрах от колючки, и совершенно не защищена от посягательств хулиганов. А мы были тут как тут. Подползали в высокой траве или кустах и палками дергали пусковую проволоку, происходил выстрел, и ракета веселым, ярким шариком взвивалась в небо. Бедные солдатики охраны бегали туда-сюда, а мы злорадствовали: "Вот так вот не давать нам на речку ходить!".
       Но не только хулиганскими помыслами были заняты наши головы, много было и по-настоящему радостного в жизни городка. Открывались школы, магазины, больницы. Открылся новый кинотеатр «Мир».

Кинотеатр "Мир". 1962 год. Источник 

Два больших зала, огромное фойе, украшенное богатой лепниной, в котором располагалась эстрада и лестницы на галерею второго этажа с богатым буфетом. Перед сеансом играл оркестр, и выступали артисты. Кинофильмы демонстрировались в течении всего дня с утра до вечера сразу в обоих залах, но тамбур перед кассами всегда был заполнен желающими попасть внутрь кинотеатра. 
       Однако не только в кинотеатрах смотрели жители городка кинофильмы. Появились первые телевизоры, правда маловато, и посмотреть, как работает диковинка, собирались по нескольку квартир на сеанс, но смотрели сквозь линзу на крошечный экран с каким-то трепетом и удивлением. "КВН" - это не клуб веселых и находчивых, это было чудо.
       Чудом выглядел и новый дом культуры. Украшал он собой просторную площадь, которая превратилась в главную, как только убрались строительные леса с окружающих зданий, и открылся памятник Ленину.

Демонстрация перед ДК им. Н. Островского. Из фондов Музея г. Северска. 

   ДК им. Н. Островского. Из фондов Музея г. Северска.  

 

И если первые демонстрации проводились просто на улице Берия, затем на перекрестке Берия и Сталина, то последующие годы все праздники встречались именно на этой площади, вплоть до открытия нынешней центральной.
       Город разрастался, люди переезжали из бараков в коммуналки, из коммуналок в отдельные просторные квартиры. Вот и мои родители из коммунальной квартиры на Полевой переехали в отдельную огромную квартиру в новостройке, в доме на улице имени Сталина, рядом с кинотеатром «Мир». Как много было непознанного и интересного в новом районе для мальчишки! Заканчивалось строительство гостиницы. Открывались магазины: большой «Книжный», «Культтовары», только не тот, что рядом с кинотеатром «Мир», а самый первый, напротив ДК. В нем в продаже стояли телевизоры уже без линз, а один из них постоянно работал днем (наверное, для рекламы), и вся местная детвора толпами бегала в этот магазин смотреть мультфильм «Белоснежка и семь гномов». Пускай не всегда было слышно, а часто и посмотреть удавалось урывками, но все равно каждый день прибегала сюда ребятня. Другим местом притяжения в жаркие летние дни был парк, где вовсю работала большая детская площадка, огромные качели, парашютная вышка, стадион. Несколько сеансов в день проходили в летнем кинотеатре «Дружба». По улицам пошли первые автобусы, это были юркие «Машки» - ГАЗ-51 в пассажирском варианте, в областной центр теперь уже добирались не на уродливых «Коломбинах» - будки на грузовиках, а на больших, красно-белых автобусах ЗИЛ, они же обслуживали пассажиров и внутри городка, а так же развозили рабочих по объектам.
       Вместе с поселком росли и мы, его сверстники, незаметно подошло время мне идти в первый класс. Думали, думали мои родители и определили меня в новенькую школу №85. С каким нетерпением я ждал начала занятий! Была куплена форма темно-серой шерсти, фуражка с кокардой, кожаный добротный ремень. И до чего же добротным он был! Добротно ремешок изживал мои закидоны - как в учебе, так и просто в жизни. Несколько дней ходили мы с мамой покупать учебники, тетради, разные перышки, карандаши и ручки. Такое это было наслаждение - смотреть и выбирать эти канцелярские штучки. (Вот так с тех пор и осталась любовь на всю жизнь к канцтоварам, особенно к ручкам, карандашам и краскам с кистями.) Да и книги не были забыты в те прекрасные дни. Только-только научившись читать, я с головой окунулся в сказочный мир книг. И окунувшись, так там и остался на всю жизнь.

 

 

За хлопотами быстро пролетели последние дни августа, и вот наступило первое сентября. Тщательно подготовленная с вечера форма, с самостоятельно подшитым подворотничком (нас, мальчишек, готовили к армейской службе с младых лет) одета и подогнана, ботинки начищены, ранец уложен, фуражка надета на стриженую под ноль голову, пошли. Мелкий дождь не портил настроения, а перед школой, в толпе таких же радостно-возбужденных мальчишек и девчонок, вообще перестал замечаться. Отзвучали приветственные слова старших школьников, строителей, кого-то из руководства города и вдруг, во время напутствия директора школы, прозвучал оглушительный взрыв. Поднялась паника, раздались крики и плач детей, однако, довольно скоро, все улеглось, было объявлено, что взорвался газовый баллон на соседней стройке, и ученическая линейка закончилась традиционным первым звонком.

Окончание