"На двоих у нас 90 лет педагогического стажа!". Семья Урманчеевых.

Урманчеева Налия Рамазановна, в девичестве Покоева - 1931 г.р. Сибирская татарка, родилась в с. Юрты-Константиновы.

Урманчеев Анвар Абдулганеевич, родился в 1928 г., д. Ново-Исламбуль Кривошеинского района Томской области.

 

 

От интервьюеров:

Интервью проходило трижды: говорили респонденты вместе, дополняя друг друга, информацию излагал каждый о себе.

Особенности произношения. Произношение звука «и» как «ы» (Мадина – как Мадына), «я» как «е» и звука «л» как звучного, двойного. (Равиля – как Равилле, Рахиля – как Рахилле, Халима как Халиме). Иногда – «а» как «я» (Гайнула – как Гайнуля, Халима - как Халимя). В целом речь правильная, богатая, акцент - только в интонациях и произнесении имен и татарских слов.

Семья образованная. Среди представителей обеих семей много учителей.

Кроме Налии Рамазановны и Анвара Абдулганеевича учителями были:

Минжамал Вакасовна Покоева, Мингалей Вакасович Покоев. Оба закончили Томский татарский педагогический техникум (на ул. Горького), теперь - Томский педагогический колледж (на Крылова). Педагогом также был Мурат Рамазанович Покоев, работал в г. Северске.

Абдулганей Камалетдинович Урманчеев тоже был связан с педагогикой: сперва был избачом, потом – преподавал русский язык в Новом Исламбулле и Нуркае. Преподавателем в Томском артиллерийском училище был Ярулла Галяледдинович Салехов.

Флюра Абдулганеевна Бахтиярова (Урманчеева) тоже работала учительницей - в Кемеровской области, в Кожевниковском районе, Коларово, потом обучала детей при Томской детской больнице. В школе № 6 г. Томска проработала до 2014 г, ушла на пенсию в 80 лет.

Налия Рамазановна и Анвар Абдулганеевич - оба закончили Татарское томское педагогическое училище (ныне – Томский педагогический колледж). Татарское училище в то время было необходимо, поскольку татар в Томске было много. Абдулганей Камалетдинович Урманчеев тоже был связан с педагогикой: сперва был избачом, потом – преподавал русский язык в Новом Исламбулле и Нуркае. Много детей из татарских деревень, которые не понимали по-русски, и нужны были педагоги, говорившие на русском и татарском языках.

Анвар Абдулганеевич Урманчеев:

 Обучался в училище в 1945 году, закончил в 1950. Позднее повышал квалификацию в Новосибирском государственном педагогическом институте. По специальности – географ, однако преподавал еще и математику, физику, химию, историю, а также труд и физкультуру. Был директором школы:

- до армии - в Шумбасской семилетней школе Пировского района Красноярского края (1 месяц, так как был призван в армию) - 1950 г.

- Елгинской семилетней школе Больше-Улуйского района Красноярского края – 1954-1960. Директор – с 1956 года.

Эти две школы были в татарских деревнях, дети были не русскоговорящие.

- Семилетней школе д. Сучково, Красноярского края. Школа русская. 

- Семилуженской семилетней школе (1964- 1970)

- Тимирязевской средней школе (в Дачном городке) – до пенсии в 1992 г.

Его педагогический стаж – 42 года.

  Налия Рамазановна Урманчеева (Покоева):

Была сперва распределена в татарскую школу, работала в:

- Елгинской семилетней школе Больше-Улуйского района Красноярского края – 1954-1959.

- Семилетней школе д. Сучково, Красноярский край. Школа русская.

- Семилуженской семилетней школе - 1964-1970.

- Тимирязевской средней школе (в Дачном городке) – до пенсии в 1986 г.

Ее педагогический стаж – 32 года. 

 История семьи.

Линия Покоевых, предков Налии Рамазановны.

 Налия Рамазановна. Мой дед, Вакас Баязитович Покоев, жил в Юртах Константиновых (ныне – Яшкинский район Кемеровской области – Т.Н.). Но он был не калмак, а сибирский татарин. Дед работал ямщиком. Он ямщичил по Сибирскому пути (Шелковая дорога), ездил по этой дороге до Китая, останавливался в Благовещенске, и там увидел очень красивую девушку – дочь станционного смотрителя. Они очень богато жили. Дедушка по согласию (своей невесты) украл ее. Было это в году… не знаю, не помню. Дед был примерно 1870 года рождения... Вот и считайте.

Дед был очень красив - высокий, статный, кудрявый. Лицо у него было с ярко выраженными чертами как бы русского типа.

Его избранницу звали Гайша. (Полное имя - Бибигайша). Она была, возможно, не сибирячка, а родом из Казани, голубоглазая и светлокожая. Бабушка рассказывала, что она родом из Казани, ее привезли в Благовещенск. И богатая. Помню, у нее была очень красивая одежда. Мне было лет 6-7, когда я видела эти вещи. Я помню ее золотые татарские серьги. Эти серьги потом ушли к моей тете Минжамал, она носила эти серьги. И документы в основном хранятся в этой семье.

 Когда дед бабушку  Гайшу украл, он привез свою невесту в Юрты-Константиновы, и тут делали "никях" – свадьбу. 

 У Вакаса Баязитовича и Гайши (Бибигайши Мухамедзяновны) Покоевых было 7 детей.

Рахилля

Минжамал

Рамазан, 1908 г.р. мой отец, третий в семье ребенок.

Мингалей.

Ибрагим, он умер от воспаления легких в возрасте 17 лет.

Гульбустан.

Мадина, последняя дочь.

Все  дети, кроме одного, – выжили, дожили до взрослого возраста. Рамазан и Мингалей пропали без вести во время войны.

 Мадина Вышла замуж за Фаткуллу Абдрашитова. Он вернулся с финской войны, на которой сильно простыл, заболел и вскоре умер.

 Мою мать звали Каданбану, ее девичья фамилия - Абдрашитова. (Родилась в 1908 г. - умерла в Тимирязево в 2002 г.) Она также происходила из богатой семьи, и отец тоже ее украл, чтобы жениться на ней. Они любили друг друга. 

Сохранились письма, которые отец писал ей с фронта - Полевая часть, 517 стрелковый полк. Он ей писал по-арабски. Мой отец владел русским, татарским, арабским, умел писать по-латински. То есть, как минимум, три языка знал. Где они с братом научились говорить по-арабски? Дед Вакас возил старших детей Мингалея, Рамазана и Минжамал в медресе. Это татарская мусульманская религиозная школа. Там они учились арабскому языку. Школа была далеко: неделю туда везет, неделю обратно. Мой отец был очень грамотный. Сохранилось свидетельство об окончании Тайгинской районной колхозной школы, ветеринарного училища то есть. Он был ветеринар. Учился отлично - единственная четверка (русский) в аттестате.

У Рамазана и Каданбану Покоевых были дети

Рифхат (1928-1978),

Налия (1931 г.р.),

Мурат (1940 г.р.).

Фамилия Покоевы  - редкая. Вообще я искала однофамильцев, и что-то не часто их встречаю.

- Я знала одну семью Покоевых в Северске. Земфира. 

Земфира Муратовна Покоева, которая живет в Северске - это дочь моего младшего брата Мурата. То есть она жила в Северске, сейчас она уехала в Англию. Сам Мурат также учитель.

Семья Абдрашитовых.

Вся семья Абдрашитовых, то есть моей мамы, также была из Юрт-Константиновых, как и семья отца. Каданбану была из богатой семьи. Поэтому ее за отца не отдавали. И отец свою невесту тоже украл, как дедушка бабушку Гайшу.

Семью Абдрашитовых потом раскулачивали. Но не выслали, дед Абдрашитов убежал в Кемерово и жил там. У мамы моей была мачеха, ее звали Нургаян. Дети в этой семье? Были сестры. Их звали Зулейха, Марьям и Фатима. Зулейха и Марьям уже умерли. Фатима жива, живет в Кемерово. Еще у мамы были братья Гайнулла и Лукман. Оба брата воевали, вернулись. Гайнулла был офицер, попал в плен. Но выжил, вернулся. Умер он во время просмотра фильма о войне. Показывали немецкий концлагерь, и у него случился сердечный приступ. Умер прямо перед телевизором. 

Оба брата женаты. У Гайнуллы трое детей – Галия, Игорь и Олег. Лукман взял за себя татарку из Теплой речки.

 

Линия Урманчеевых и Саляховых, предков Анвара Абдулганеевича.

 Линия отца, Абдулганея Камаледдиновича Урманчеева. 

Анвар Абдулганеевич. Дед мой по линии матери – Галяледдин Саляхов, 1870 г.р. Он приехал из-под Казани, с Бандюжского металлургического завода. Это в районе д. Челны, ныне – г. Набережные Челны. Он приехал в Кривошеинский район примерно в 1908 году, и основал с. Новый Исламбуль. У него была жена, ее звали Хасниямал.

На момент приезда у них были дети:

Абдулла,

Фатима и

Гарифа, моя мама. Она была совсем маленькая, 8 или 9 месяцев ей было.

Здесь, в Ново-Исламбуле, родились:

Хадича,

Ярулла, который потом  учил в артучилище, в ТАУ. Сопровождал выпускников до фронта.

Халима,

Хамида,

Ахмадулла (мама его родила в 47 лет, дядя этот покалечен на фронте, ходил на деревянной ноге).

От кого я это знаю? Бабушка рассказывала. Дед рассказывал меньше. 

Мой дед – первооснователь с. Новый Исламбуль. Исламбуль с татарского переводится как "Исламу быть". Народ был исламской религии. Потому село так и назвали.

Дед приехал с семьей, и поехали они в Сибирь сами, никто их не принуждал. Приехали, потому что землю давали крестьянам, по реформе. Ехали сюда на лошадях. Переселился он с женой и детьми, маму привезли в 8 мес. возрасте. Приехали они туда зимой, начали расчистку территории, рубили деревья. И эти деревья пошли на строительство домов. Облюбовали место. Рядом дер. Жуково была, наполовину татарская, она уже существовала в то время, как дед приехал. Еще Нуркай, тоже переселенческая. Между Нуркаем и Исламбулем расстояние - 4 км. Нуркай была деревня большая. Зима была, и соседи приходили в гости друг к другу. Это не то, что сейчас - не знаешь, где у соседа дверь в дом находится.

 Линия отца, Абдулганея Камаледдиновича Урманчеева.

Дед Урманчеев жил в Калтае Томского района. Это сибирские татары. С Калтая они переехали в Томск. Дед работал приказчиком в Томске.

Деда по отцовской линии звали Камалледдин Урманчеев, бабушку – Нарзия. Она умерла, когда отцу моему, Абдулганею, было 9 лет. Дед женился на второй женщине. Я не помню ее имени. В этой семье от Нарзии были дети:

Бадигильджамал

Абдулла - он был у Эйхе (Р.И. Эйхе, 1-й секретарь ВКП(б) по Западносибирскому краю) заместителем, и когда Эйхе взяли, то Абдуллу тоже. Он без вести пропал. Потом реабилитировали, но не выяснишь, где он теперь похоронен.

Абдрахман,

Халима,

Абдулганей, отец Анвара Абдулганеевича.

От второй жены был Шейхулла.

Абдулганей, отец мой, был человек образованный. Он закончил педучилище татарское, они учились вместе с Минжамал, теткой Налии.

Отца Анвара, Абдулганея, назначили сперва избачом в Зырянский район, пос. Тукай, потом в Новый Исламбуль, там он женился, я родился. Потом его назначили в Нуркай, учителем. Школу в Исламбуле построили в 1937 г, это была семилетняя школа. И его снова назначили в Новый Исламбуль. У отца дом был напротив. Его назначили в школу руссковедом. Русский язык преподавал. (Учителей в татарские школы не хватало. Именно с этим и были связаны многочисленные переезды – ТН).

 Абдулганея часто направляли на новое место. Отправили еще в Кемеровскую область, в д. Зимник и в д. Искитим. В Искитим они приехали – я уже был, брат там родился. Жили плохо, дров не было, они мерзли. Дед Галяледдин привез их назад в Ново- Исламбуль.

Отца призывали в трудармию в 1941 году, потом вернули - он был учитель, снова взяли в армию в 1943 году, и 28 декабря 1943 г. он погиб в дер. Погостино Витебской обл., Белоруссия. Он лежит в братской могиле возле школы.

 С Гарифой Саляховой он познакомился в Ново-Исламбуле. Они поженились в 1928 году в Ново-Исламбуле.

Абдулганей Камалдинович и Гарифа Галяльдиновна имели 4 детей - три сына и одна дочь.

Анвар был старший, 1928 г.р., за ним шли 

Рифхат (1930 г.р.),

Флюра, (1933 г.р.) и

Рафаиль, 1937 г.р.

Братья уже умерли, живы Анвар и Флюра.

 Семья респондентов. 

Анвар Абдулганеевич и Налия Рамазановна поженились в конце 1953 года. У них три дочери.

Рамиля, 1954 год

Альфия, 1956 год.

Равиля, 1960 год. 

В настоящее время 5 внуков и 9 правнуков.

Все дети родились в д. Елга.

Налия Рамазановна и Анвар Абдулганеевич.

Материалы интервью.

Вклад семьи в победу над фашизмом. Жизнь в годы войны.

Когда началась война, то Налии Рамазановне было 9 лет, а Анвару Абдулганеевичу - 12. У обоих на фронт призывали родственников.

Налия Рамазановна. Отец и дядя воевали. 169 (166?- ТН.) дивизия. Их было 14 тыс. человек, а осталось всего 169 человек. Мой отец и мой дядя погибли, защищая Москву.

- Вы помните начало войны?

Налия Рамазановна. Я пишу мемуары, но по мере того, как вспоминаю. На память приходит что-то - и напишу. О начале войны я узнала в тот же день. В Юртах Константиновых было одно радио, в сельсовете.

Анвар Абдулганеевич. По телефону… Радио не было.

Налия Рамазановна. Может и по телефону. В общем, в сельсовете. Тетя Минжамал работала и учительницей, и секретарем. Потом, когда на фронт забрали секретаря, Сальникова, и тетя все известия узнавала.

- Было ли настроение, что надеялись на скорое окончание войны?

Налия Рамазановна. Да. Была же финская война. Муж моей тети участвовал в финской войне. И папа мой тоже - только вернулся с финской войны. Опять взяли в лагеря под Юргой. И потом пришло известие, что их отправляют в Томск и оттуда на фронт. В лагеря же его призвали на сборы, это было до начала Великой Отечественной войны. 22 июня он сообщил, что их отправляют в Томск. Наверно, он написал, не передал с кем-то на словах, ведь до Юрги 100 км. И самое страшное, что там была почти вся деревня, мужчины. Женщины и старики снарядили баркас. Такую большую лодку. Погрузились по реке и поехали в Томск. Дети, старики, женщины. Моей маме было 33 года, мне – 9 лет, брату – 9 месяцев, старшему – 12. И вот мы трое поехали. Из нашей семьи также взяли моего дядю Мингалея, он работал директором школы в Тохтамышево, оттуда его и взяли.

Лагеря, где был мой отец, располагались в районе шарико-подшипникового завода. Там были казармы.

Над Томью стоял страшный плач. Поехали до Томска на баркасе, автобусы же не ходили. Баркас остановился там, где сейчас старый коммунальный мост. Оттуда уже пришли все до конца Иркутского тракта. Я шла босиком, откуда туфли-то тогда были?

Наши мужчины жили в цехах (или казармах) шарико-подшипникового завода. За изгородью была поляна. Помню, папа отпрашивался, выходил к нам и угощал нас сухим пайком. Потом узнали команду «грузиться». Отправляли в сторону Второго Томска. Оттуда отправляли.

Мы стояли у казарм и смотрели, как они уходят. Грузились они на подводы. Помню, как отец сидел на тележке. На лошадях в повозках их и отправили. Мы его узнали, кричали и плакали. А вот провожать до вокзала нам не разрешили. А дяди Мингалея не было – их отправляли в другое время.

На фронте два брата встретились. Они писали письма – на татарском латиницей и по-арабски, и то, что латиницей, мы перевели. Есть еще их письма, в школьном музее, мы  их туда отдали.

Папин адрес: 517 стрелковый полк, ветлазарет. Папа ведь был ветеринаром. Так он и в мирное время скотину лечил, и сражался – лечил коней. По содержанию – они ничего не писали о войне. Наверное, нельзя было. Военная тайна. Про войну нельзя. Больше – «жив-здоров». Вот письмо Мингалея с дороги, июль 1941 года: «Родные мои. Я жив и здоров, надеюсь, вы тоже живы и здоровы. Я еду далеко. Если буду жив, обратно вернусь. Проехали город Казань. Большой и красивый город. Везде говорят по-татарски. В окно маленьких детей увижу – дочь Светлану вспоминаю. До Москвы осталось недалеко. 6-го будем там, или ночью. Письмо получилось небольшое, во время езды писать трудно, только во время остановок. Следующее письмо уже из Москвы напишу. С приветом. Сын Мингалей Покоев». 6 июля 1941 года тоже Мингалей пишет: «Дорогому папе и любимой маме скучающий привет шлю. Жене Мархабе и дочери Светлане тоже большой и сильно скучающий привет шлю. (Потом всех родных перечисляет и даже соседей). Я очень скучаю и всем родным шлю привет. Заканчиваю приветы. Сам жив и здоров, надеюсь, и вы живы и здоровы. Новостей особых нет. Все еще едем. Сын Мингалей». А это уже август: «Видел брата Рамазана (это они уже на фронте), он тоже скучающий привет передает. Вчера, 16 августа, с братом Рамазаном встретились и долго сидели, разговаривали. Из Усть-Сосновки Антонов тоже подходил. (Видите, все сибиряки – Н.Р.). Если хотите узнать обо мне, то воюю, жив-здоров. Встретился с односельчанином Зайдуком, он тоже жив-здоров. (То есть всем односельчанам сообщает, кому может, о судьбе родных - Н.Р.)». 3 сентября, 1941 год. «Сообщаю, что жив и здоров. Получил сегодня 2 письма, написанные 14 и 17 августа. Очень обрадовался. Письмо получишь – большая радость. В письме 5 рублей денег (это тетя отправляла - Н.Р.). Брат Рамазан через знакомого парня передал привет. Он жив-здоров. Я ему ваши письма отправляю. Пишу мало. Времени нет. Как только свободная минута – пишу письма. Очень скучаю и целую, Мингалей Покоев». А как идет война, они не писали - ни отец, ни Мингалей. Вот письмо от 15 августа. «На этом кончаю писать, будьте живы и здоровы, скучаю, целую – Мингалей Покоев».

Вот 24 сентября – тоже пишет, «пока жив-здоров», между собой письма писали «От брата Рамазана получаю письма, он жив-здоров, он вам также много приветов передает. Папа с мамой пусть не беспокоятся, встретимся еще». Потом письма прекратились. Последнее письмо – 24 сентября 1941 года было. Так и пропали без вести оба в этой дивизии, защищая Москву. 14,5 тысяч сибиряков, а в живых осталось 517 томичей. Оба не знаем, где именно они погибли. Эта дивизия попала в окружение, и из окружения некоторые убегали, прорывались, возвращался один в деревню - рассказывал, как уходили.

Анвар Абдулганеевич. Мой отец был очень высокий. Наверно, 180 см. Весна в 1941 году была долгой. Соответственно, и сев затянулся. Отец, как учитель, был агитатор. Ездил в поля. Там и узнал о начале войны. На фронт его призвали в сентябре 1941 года. Также забрали из школы директора, 2-х молодых учителей. Так в начале учебного года школа осталась практически без учителей. Женщины были – они и стали работать за всех.

Был пароход, он назывался «Пожарский». Отец уехал в Бердское. Там он учился на минометчика, потом его послали в строительный батальон в Новосибирск, строили дома, казармы – то есть всякие необходимые вещи. Я ездил к отцу в 1942 году, по пропуску. В начале 1942 года. Потому что народный комиссариат просвещения распорядился вернуть учителей из тыловых войск. Отец некоторое время работал, и потом его снова взяли на фронт. Он писал письма домой, но они не сохранились. Отец погиб в Белоруссии, в деревне Погостино в Витебской области. Мама горько смеялась, мол, бросился на врага со своим высоким ростом. Потом учительница оттуда писала: деревня несколько раз переходила из рук в руки. Нас осталось четверо. Мне было 12, потом шли младшие дети: 10, 7 лет и 4 года – вот такие дети. Анвар, Рифхат, Флюра и Рафаиль. Сейчас живы только я и Флюра, она учительница в Томске была до 80 лет. Я тоже работал до 64 лет.

- Как работали в деревне в годы Великой Отечественной?

Налия Рамазановна. Днем и ночью. Работали на сенокосе, на уборке урожая. На лугах я косила сено, литовкой. Потом сено сушили, убирали. Подумать даже - разве так сейчас работают дети 10-12 лет? А вот пришлось. Мама работала дояркой. Колхоз был большой, хотя одна деревня – Юрты-Константиновы. Мужчин не хватало, так женщин отправили на лесоповал. Надо было готовить лес для фронта. Маму мы практически не видели. Только в окно смотрели по ночам. Но рядом жили дедушка и бабушка, была пасека. До 43 года хорошо жили. Потом, как похоронки пришли, они друг за другом умерли. Сразу стало много голоднее. Бабушка хоть из трав, но горячее варила. Чем и питались.

 Из ржаной муки делали болтушку. Повариха на лугах (у нас луга красивые, озер много!) такое варила. Ну, хорошо, если дома есть корова. Добавляли луговой лук (ботун), хлеба не было, так всякую траву ели. Пучки (их много на лугах), ягоду брали – красную и черную смородину, боярку, черемуху. Все на подножном корму. А грибы не ели – татары не знали, что это такое. Грибы мы узнали только в Сучкове, в Красноярском крае.

4 года мы не учились

Анвар Абдулганеевич. Нет, зимой учились. Летом работали…

Налия Рамазановна. Да…Учится закончишь – уже стучатся бригадиры: работать в поле. Дисциплина была отличная, почему-то все так относились, серьезно. Вся работа легла на плечи детей, стариков. Брат мой на двух лошадях косилкой во время сенокоса косил сено, а в уборочной - овес, рожь. Ему было 15 лет. Мы вязали снопы и клали их в скирды. А потом возили на тока, и конной молотилкой их молотили. Весной и летом, осенью - много работы. С октября учиться начинали, сентябрь весь на полях. А зимой, после учебы, гнали - сортировали зерно. На семена, на трудодни (это цифры, сколько за день колхозник заработает. Палочками отмечали). Скосил столько – один трудодень, больше – то два.

Анвар Абдулганеевич. Зароды на волокуши ставили. На быках – лошадей же не было, на волокушах возили сено к зароду. Волокуша – три березки, две как оглобли, а еще одна потом поперек. Зарод – 100 центнеров, а сверху – 80.

Стог - на стогу стоит человек, старик или женщина. Вилы для сена деревянные. Очень трудная работа. Зарод – с сеном, а скирды – это хлеб, снопы. Возили снопы на телеге. Ток у нас был крытый, иногда - нет. Дерн надо было очистить до земли, убирали траву. Ставили снопы и сверху один – зимой молотили, потому что летом не успевали. Весной есть нечего, ходили по полю – оставались колосья, зерна. Приносили домой подобранное и мололи на ручных мельницах. Жернова были деревянные с набитыми железяками, чтобы получить хотя бы для каши. Мука не получается, но для каши получается. И траву ели, медуницу - охапками, крапиву. Бабушка, когда была жива – принесешь луговой лук, она как-то мерзлую картошку толкушей истолчет, и получалось каким-то образом тесто. Снаружи картошка, а внизу лук. Из саранок вкусная каша получалась. Саранку - дедушка делал такие лопатки, остов называлась – острая узкая лопатка. А цветы у саранки желтые, вернее, оранжевые. Еды не хватало.

Налия Рамазановна. Если корова была, то масло надо было сдавать на закуп – налог. От коровы несешь на молоканку, 120 кг за год. Мясо с овечек и еще полторы шкуры с одной овцы, мол, еще с ягнят. Обязательно надо было выплатить налог. Люди, которые собирали налоги, – страшно было их встречать. Минжамал тоже ходила, собирала комиссию. Дед ругался: «Последнее у людей забираете». А что делать? Если погибал человек (на фронте, солдат), давали 12 рублей за потерю. Но с них обязательно подписывались на займы. Варежки и носки вязали для армии. Этим занимались старухи, а у нас была другая работа. Варежки вязать – это добровольно. У Минжамал была грамота – за то, что из зарплаты перечисляла в фонд обороны. Жалко, что грамота не сохранилась.

У горожан мы сами меняли – помню, обменивали утюг паровой, на угле. За утюг дали 1 вилок капусты. Сменяли самовар, скатерти.

Дрова заготавливали сами.

Анвар Абдулганеевич. Как уроки делали? Ходили на тот берег, накалывали лучины и разводили в устье печи. От нее шел свет, и мы при этом свете делали уроки.

Налия Рамазановна. А мы железную печку натопим, откроем дверь - при этом свете уроки делали. Тетрадей не было. У тети Минжамал было много книг. Она давала, мы писали между строчек, на чистых местах. Так уроки делали. Чернила делали из свеклы. Перья были настоящие - металлические, на палочках. Заматывали веревочками. А чернила на морозе мерзли – ведь школа была за 8 км. Надо было ехать, иногда – на лыжах. Еще делали чернила из сажи. Чернильницы были непроливайки. Плохо было ходить пешком, особенно весной. Из одежды были старые немецкие телогрейки и калоши-шахтеры. Телогрейки – это кто с фронта возвращались, то шмутье везли. И вот в этой телогрейке были в школе. Ой, боже мой, эти времена! Детства у нас не было - голодные, холодные, но все равно жили дружно. Вот что хорошо. На нашей улице были одногодки мои, вместе учились, вместе везде. На фотографии – это уже после войны, в совхозе им. Ленина (сейчас – пос. Ленинский).

Школа средняя была в Ленинском. Учительница, что на фото, вела русский. Немецкий вела бабушка из Ленинграда, ей было 70 лет. Мы не ходили на него, говорили, что это фашистский язык. Учиться мне в 5 классе было трудно. В Юрт-Константиновых мы учились на татарском, русский я плохо знала. Я могла хорошо знать урок, но не рассказать, а учительница разрешала мне по-татарски отвечать, или (вместо устного ответа) писать по-русски, мне было проще. Школа-то была русская. Это была семилетка, и очень хорошие учителя. Не было ни драк, ни обзывания. Война, что-ли, нас так закалила? Я на фотографии с длинными косами. Мыла нет, а резать нельзя - не положено у татар ходить без волос. Мыли волосы щелочью, баня топилась по-черному, таскала воду из болота, вода с головастиками и лягушками, ты отгоняешь их. Иногда в ведро налезут лягушки. Золу замачиваешь, а потом постоит - соберем и водой разводим, чтобы волосы не сжечь. Гребешков не было, так волосы у меня были – не расчесать. Разумеется, вши были. И платяные, белые такие, и в голове, серые. И потом, когда в училище учились, из деревень приезжали – вшивые. Бани не было, мыться негде было, только прожаркой в Громовской бане, в подвале была. Гниды-то ой - их не убьешь. Из них появлялись мелкие (вши). Гниды обирали.

 Анвар Абдулганеевич. В 1942 году в Ново-Исламбуле закрыли 7 класс, дело было зимой. Я пошел учиться в татарское педучилище, в Томске.

Учился. Хотел учиться, а у нас закрыли подготовительный класс. Пришлось идти в Томск, жил у дяди. Жили в грязи, голодно. Я молодой был, не выдержал, сбежал в марте. Из Томска шел пешком, хорошо, что еще не таяло. Я голодный был, картошка кончилась. Обменял на ведро картошки полотенце, надо было все сварить. А я сварил только немного, поел, а остальное в вещмешок сложил и пошел. Она замерзла, естественно. Дошел до Ново-Никольского.

Я по дороге тогда отца встретил, он домой пришел из трудармии, из Новосибирска. Тогда вышел указ демобилизовать учителей из трудармии. И вот в Кривошеино он был на конференции - еще 12 км надо идти.

Вернулся я домой, весь завшивленный. Печка русская, я стою, греюсь, а бабушка и мать охают - вши на тепло повылезли. Баню затопили. Мама с бабушкой еле отмыли, обобрали меня.

Было мне тогда лет 13-14. Очень худой. Меня записали в колхоз. Я работал во время посевной. Пахал, боронил, сеял. Летом пошел опять зароды ставить. Тяжело было работать. Но смечем стог, потом запрягаюсь - и с песнями. И лес заготавливали. В Кривошеинском районе есть Ергай. Там были сталинские лагеря. Бараки, в бараках - топчаны. Возвращаешься домой весь сырой, просушиться негде. Надо было свалить дерево, обрубить сучья. За это колхозу давали деньги. Нам, кажется, не давали. Не помню. Косили косилкой. Боялись, что во время жатвы будет дождь. Так до 1945 года.

Потом опять в Томск поехал, в педучилище поступать.

Одежда – я поступать уже после войны поехал. У меня фуфайки не было, а была из овчины шуба. Везли картошку из дома, а шуба сверху лежала. Колесо попало в яму, и шуба упала прямо в лужу. 

 Налия Рамазановна. Война шла. Известия были печальные, похоронки шли, от голода в деревне умирали старики, дети, Даже могилки копать было некому. Моя тетя Минжамал собирала женщин, чтобы хоть как-то закопать мертвых. Маме раз дали из колхоза быка, и мы поехали за 2-3 км. Загодя дрова не готовили - некому и некогда. Напилили, а бык не хочет тянуть с дровами, его хлыстом, а он ляжет - и никак. Несколько раз распрягали быка. Затемно возвращались. Термометров не было, температуру определяли по ощущениям. Если отморозишь уши или щеки, значит - мороз. 

 - Как узнали о Победе?

Налия Рамазановна. Война шла... Возвращавшиеся с фронта инвалиды работать не хотели. Восстанавливать надо было все, а приложить руки они не хотели - гуляли, прохлаждались. Хотели быть бригадирами, председателями. Они видели хорошую, западную жизнь. Мы с мамой как раз везли колья и жерди. Для того, чтобы по весне огородить огород. За зиму огородная изгородь ушла на дрова. Глядим, народ бежит, кричат: «Победа! Победа!». Мы с мамой легли на траву и плакали: война-то кончилась, а папы-то нет, и не будет, получили похоронку. Тут и маленький Мурат подбежал к нам, мы все сели на травку и плакали.

Анвар Абдулганеевич. В клуб собрались все, народ радуется. Но и плакали, мы с братом тоже плакали. У нас в войну 2 или 3 семьи умерли, а детей - в детдом. У кого коровы и картошки не было, тем плохо было.