МАМИНЫ ПРЕДКИ В СИБИРИ. Окончание
В июне 1941 года Дарья Георгиевна с Любой гостили в Новосибирске. 22 июня они помогали высаживать помидоры. И тут пришла война.
В 1941 году, когда началась война, бабушку направили на работу в г. Татарск Новосибирской области, на замену ушедшего на фронт редактора районной газеты «Ударник животновод». Расстояние от Новосибирска до Татарска около 500 км. Поехали в «Татарку», как называли обычно Татарск, вместе с 12-летней дочерью Лидой. Муж остался работать в Новосибирске, где сын, Валерий, ходил в школу. (Николая Степановича не мобилизовали на войну по возрасту.)
Жили в Татарке в комнатке при типографии и редакции. Мне кажется, что отношение Евгении Сергеевны к жизни, к работе в годы войны совпадает с настроением, описанным в «Обращении к старому городу» Елизаветы Стюарт, поэтессы, родившейся в Томске и большую часть жизни прожившей в Новосибирске.
...Глубокий тыл.
Сугробы стынут.
Угрюм передрассветный час...
С дежурства
улицей пустынной
Иду — ночной редактор ТАСС.
Я знаю всё, чего не знают
До срока те, что спят в домах...
Поземка путь переметает,
Курится белым снежный прах.
И не укрыться в целом свете,
Колючий снег сечет остро.
Иду одна. Несу сквозь ветер
Я сводки «Совинформбюро» —
С боями «местного значенья»
И городами, что сданы,
Со всею болью отступленья
Тех первых месяцев войны...
Наутро будут сводки эти
Читаться тысячами глаз,
Но я пока одна в ответе
За то, что скрыто в них сейчас:
За слезы всех ночей бессонных,
Зa невозвратность всех утрат,
За те десятки «похоронных»,
Что разошлет военкомат...
Пусть до рассвета людям спится,
Пусть горе медлит у окна!..
Поземка белая курится.
Иду в колючий снег. Одна.
Потом светлели сводки эти —
Все ближе был он, жданный час.
Я людям радость на рассвете
Несла — ночной редактор ТАСС.
Зима 1941-1942 года была очень холодная, тяжелая. Никаких запасов продуктов ни у кого не было. Даже в глубоком тылу людям постоянно хотелось есть.
Однажды, зайдя в аптеку за лекарством, Женя увидела за прилавком Леву, когда-то ухаживавшего за ее сестрой, Маргаритой, в Анжерке. Они разговорились, вспомнили жизнь в 1920-х годах. Лева научил Евгению, как без сахара подсластить чай. Надо очень осторожно капнуть в стакан каплю глицерина. Будет ощущение сладости. Много нельзя: это вредно и живот заболит.
Весной 1942 года Евгению Сергеевну перевели из Татарска в Новосибирск, в радиокомитет редактором «Городских известий». Радиокомитет находился в Доме Ленина, в центре города.
В конце 1944 года она была назначена заместителем председателя Новосибирского радиокомитета с освобождением от обязанностей главного редактора «Городских последних известий», но через год добавились обязанности начальника отдела политвещания [32]. В 1945 году Евгения Сергеевна Шарнина была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945».
Летом 1945 года Евгения Сергеевна получила телеграмму от брата Лени: «Еду восток буду Новосибирске такого-то числа». (В телеграммах обычно не писали предлоги, потому что они считались отдельным словом, а стоимость телеграммы рассчитывалась по количеству слов.) Всем было ясно, что войска перебрасывают на восток для войны с милитаристской Японией, значит, для Леонида Сергеевича война еще не закончилась.
Леонид Шарнин был призван на войну Молчановским РВК, Новосибирской области, Нарымского округа, Молчановского района 1.08.1942. Служил в 354 стрелковой дивизии, в стрелковом полку 1199. Был награжден медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», орденом «Красная Звезда». [33]
Поезда стояли подолгу. Евгения Сергеевна приготовила обед, напекла Лене в дорогу пирогов. Посидели, поговорили и Женя забеспокоилась, что брат вовремя не вернется на поезд. И тут выяснилось, что Лене не нужно на поезд, он едет не на Дальний Восток, а просто на восток, то есть в Томск, домой. А Томск расположен северо- восточнее Новосибирска. Леонид Сергеевич всю жизнь шутил и всех разыгрывал.
У бабушки был врожденный порок сердца, сердечно-легочная недостаточность, но долгие годы она старалась по возможности не обращать на это внимание, в самом прямом смысле отдавала все силы работе. Работа редактора газеты круглосуточная, потому что днем собирается материал, а ночью набор, верстка, вычитывание, чтобы к утру газета дошла до читателя. В те годы не было компьютеров, наборщики вручную собирали буквы из ящичков кассы в слова, слова в предложения, заметки, статьи. Из всего этого получалась газета. Редактор должен был проверить не только отдельно каждую статью, но и проверить расположение материала так, чтобы стоящие рядом статьи не привели к смешной или нелепой ассоциации у читателя. Такого рода ошибка могла стоить работы, карьеры, а иногда и жизни. На радио были свои особенности. Это сейчас журналист сам разговаривает со слушателями, сам выбирает новости, о которых хочет рассказать. А тогда журналист писал текст, который в эфире читал диктор. Редактор контролировал текст и следил, чтобы последние слова одного сообщения и первые другого не объединялись в одно целое; дурной тон, если слова в серьезном тексте рифмовались. Нужно, чтобы вовремя обозначались паузы, правильно ставились ударения, следили за дикцией, произношением - были свои особенности работы радио. Однажды дикторы чуть не сорвали выпуск новостей. В тексте о сельском хозяйстве диктору встретилось незнакомое слово «нетель» и он произнес как «нЭтЭль». Напарник не мог сдержать смех и прыснул в микрофон. Но чем серьезнее ситуация, тем труднее было сдержать смех. Пришлось отключать микрофон, срочно прийти в себя и продолжить выпуск. А виноват за смех в эфире редактор передачи.
К тому же, рабочий день в столице заканчивался на несколько часов позже и нередко срочные новости приходили из Москвы среди ночи. Нужно было что-то убирать, что-то вставлять, переделывать работу снова и снова, чтоб к утру были напечатаны газеты и слышны были самые свежие новости по радио.
Долгие годы работы в таком темпе, с тяжелой нагрузкой, часто без сна подорвали без того не очень крепкое здоровье. Весной 1949 года Евгения Сергеевна попала в больницу. Сейчас новорожденных с таким пороком сердца оперируют в младенческом возрасте и они в дальнейшем живут жизнью обычных людей. А тогда не умели делать операции на сердце, не было материалов для «заплаток», не было оборудования, поддерживающего жизнь больного во время операции. Бабушка никогда не обращала внимания на свое здоровье и заболела настолько тяжело, что однажды утром, придя на работу, ее лечащий врач спросил у коллег: «В котором часу умерла Шарнина?». Но она выжила. Выжила, благодаря недавно появившимся антибиотикам, благодаря природному оптимизму, благодаря тому, что дочь Лида, пятикурсница-выпускница медицинского института, практически поселилась в больнице и ухаживала за матерью вместо подготовки к сдаче выпускных Государственных экзаменов.
После болезни Евгения Сергеевна не вернулась на радио, несколько лет до пенсии работала редактором Западно-Сибирского книжного издательства.
Работа в издательстве не такая напряженная, как в газете, но бабушка относилась к любому делу ответственно и строго. Однажды автор, которому отказали в печати его произведения, бросил в редактора тяжелую чернильницу. К счастью, не попал.
Дома хранится много книг, подаренных сибирскими поэтами и прозаиками с теплыми пожеланиями. Писали «чуткому редактору», «с благодарностью за работу над этой книгой», «другу, редактору, хорошему человеку — чтоб лет пятьдесят редактировала!», «другу, который и в беде не забывает товарища».
В конце 1950-х годов Евгения Сергеевна по состоянию здоровья ушла на пенсию.
Когда мы были совсем маленькими, плохо говорили и не могли произнести слово «бабуля». Получалось Буля. Так мы и звали свою бабушку, Евгению Сергеевну.
Ходить Евгении Сергеевне было тяжело, даже если дорога была прямой, не в гору. 10-15 шагов — и остановка из-за сильной одышки. Если что-то упало и надо наклониться — одышка. Когда мы были в детсадовском возрасте и отправлялись в путь с Булей, нам разрешалось пробежать вперед, до конца дома и бегом вернуться обратно. Потом мы делали еще 10 шагов и опять можно было пробежаться. Несмотря на одышку при ходьбе, Буля уверенно плавала, хоть и по-собачьи. Как-то мы ездили всей семьей гостить к маминому брату в Белгород-Днестровский (бывший Аккерман) в 1959-1961 годах, я вместе с Булей плавала в море, ухватив ее за шею. В то время я точно не умела плавать.
По словам мамы бабушка была прямолинейная, строгая к себе, домашним и коллегам. Говорила людям в лицо всё, что думала, «без лишней дипломатии». Бывало, что на нее сильно обижались. При этом очень со многими людьми она была в дружеских отношениях. Мама вспоминала, что домой постоянно кто-нибудь приходил ночевать. То из-за семейных проблем, то после пожара. Однажды коллега легла в больницу и пришел жить ее сын-школьник вместе с кошкой. Приходили «с ночевой» и соседские ребятишки, подружки мамы и друзья ее брата. Думаю, что хотя Буля и была идеалисткой: хотела построить светлое справедливое будущее, была всю жизнь на идеологической, пропагандистской работе, поддерживала решения партии, она понимала, что происходящее в стране не всегда правильно. По крайней мере, когда в 1937 году арестовали соседа, она просила своих детей быть внимательнее и добрее к детям, в семье которых случилась такая беда. В меру своих сил Евгения Сергеевна сопротивлялась окружающему абсурду, не отворачивалась от людей, боролась и за себя: смогла доказать ничтожность обвинений и ее восстановили в партии.
Бабушка легко находила общий язык с самыми разными взрослыми и детьми. С тех пор, как я себя помню, бабушка уже не работала. Вспоминаю, что к ней раза два приходила одна женщина с приветливой улыбкой и слегка растерянно-удивленным выражением лица. Она была взрослая, но почти не умела говорить и оказалась совсем глухой. Но бабушка с ней очень ловко о чем-то разговаривала. Когда я спросила, кто это такая, бабушка сказала: «Это Марфуша, мы с ней вместе работали». Позже я узнала, что Марфуша работала уборщицей в радиокомитете.
В последние годы Евгения Сергеевна не могла уходить далеко от дома, поэтому выходила на улицу и сидела около крыльца. Во дворе она подружилась с мальчиком Сашей лет восьми. Они часто подолгу разговаривали. Когда бабушка заболела, он пришел ее навестить, но Сашу не пустили в комнату — состояние было тяжелое. Он убежал и вскоре вернулся с зажатой в кулаке сливой. Попросил скорее дать ее Евгении Сергеевне. Мы пообещали выполнить просьбу. Часа через два Саша снова прибежал и строго спросил: «Ну как? Съела? Уже стало лучше?»
Она любила животных и они это понимали. Когда жили на Октябрьской, у дома была своя территория, огород. Мама рассказывала, что одно время, еще до войны, они держали кур. Среди них была одна черная курица-умница. Она любила Булю, бежала встречать ее к калитке, запрыгивала на колени, когда бабушка читала и позволяла себя гладить, как кошка.
У Евгении Сергеевны был твердый характер. Мы знали это с детства. Если она что-то решила, уже с пути не свернуть, спорить и выпрашивать бесполезно. Например, она была уверена, что соблюдение режима дня и строгое воспитание дисциплинирует и обернется для нас пользой, когда вырастем. Например, дети должны ложиться спать не позже 21:00, даже школьники младших классов. Дети лет до десяти не должны сидеть за столом вместе со взрослыми гостями, даже в день рождения родителей. Если ребятишки ходили в гости поиграть, их всегда спрашивали: «на какое время тебя отпустили?». По истечении времени гостю сообщали, что пора домой. Если пришел взрослый, мы должны были поздороваться и уйти с глаз долой, бесшумно заниматься своими делами; никаких общих разговоров, никаких вопросов, пока тебя не спросят. О воспитании я бы сейчас поспорила с бабушкой...
В 1964 году Буля и мы с сестрой Таней жили месяц в деревне Мочище, на Оби, родители сняли нам комнатку-сарайчик. Бабушка дышала сосновым воздухом, мы ходили в лес и на реку. Хоть Буля была суперстрогая в вопросах режима дня, она отпускала нас одних в лес или на реку на два часа. Ориентировались мы по солнечным часам: приходили на берег, ровняли площадочку, ставили посередине вертикальную палочку и отмечали положение тени второй палочкой. Мы знали приблизительно, на какой угол повернет тень через два часа. Таня немножко держалась на воде, я совсем не умела плавать, но нас спокойно отпускали одних на большую реку с сильным течением.
Летом 1963 года Буля была в санатории Речкуновка, под Новосибирском. В поселке она познакомилась с человеком, разводившим собак породы боксер и купила у него щенка. Гулять с собакой она не могла, но очень хотела собаку и обещала, что дома будет за ней следить. Действительно, она кормила Динку строго по часам, и та даже не догадывалась, что можно прийти в кухню в то время, когда мы за столом, не то, что выпрашивать у хозяев кусочки. Естественно, нам было строго сказано, что пока мы едим, собака не должна даже к порогу кухни подходить.
Хоть Буля осталась сиротой в 16 лет, имела слабое здоровье, а потом долгие годы была на ответственной работе почти круглыми сутками, она многое умела. Например, очень быстро лепила маленькие аккуратные пельмени и ставила их на доске ровными рядами, как солдатиков на параде. Мы с Таней вдвоем еле успевали раскатывать для Були пельменные сочни. Пекла пироги, кексы, умела делать обычное и слоеное тесто, вязать крючком и на спицах, вышивать не только крестиком и гладью, но и делать мережку, владела техникой ришелье, могла шить. Бабушка читала нам на ночь книги, играла в слова, в шашки, лото, домино и в карты. Она пыталась лет в шесть научить меня вышивать, но когда я втыкала снизу иголку в пяльцы, она вылезала совсем не в том месте и впивалась в палец. Зато вязанием, благодаря бабушке, я овладела легко.
После окончания 3 класса, в 1966 году, бабушка взяла меня с собой на Урал, в гости к деду Гене, бабушкиному младшему брату. К тому времени меня уже не удивляло, что у взрослых могут быть братья сестры, родители, тети, дяди. Только немного странно было, что сын деда Гени, Сережа, был всего на четыре года старше, а приходился дядей.
До Свердловска мы ехали сутки на скором поезде «Сибиряк». Там пересели на другой поезд. Он был похож на электричку, только локомотив был с черным дымом и двери не закрывались автоматически, как у наших электричек. Ехали довольно долго, может, часа два-три (так запомнилось, может, не верно), мимо станции со смешным названием Мурзинка, и приехали в Невьянск.
Я выросла в городе, «на асфальте», до поездки никогда не бывала в таких домах: с русской печкой, с воротами под специальной крышей, с умывальником-мойдодыром, с сарайками и деревянным тротуаром, разделяющими огород и двор. В будке жил черный пес Пират. В доме была кошка с котятами и печь-голландка. Над комодом в рамке под стеклом висела большая вышивка - Невьянская башня в венке цветов. В огороде росло высокое дерево вишня и еще неизвестная мне ягода ирга.
Мы с дедом Геней и Сережей несколько раз съездили на мотоцикле по чернику и по грибы. Шишковать меня не взяли, хотя мне очень хотелось увидеть, как шишки с кедров добываются. Возможно, мешок шишек просто купили, а с мешком я бы не поместилась в люльке мотоцикла. Шишки были смоляные и чтобы растопить смолу их положили в чугунок и поставили в печурку — маленькую духовочку в боковой стенке русской печи. Смола растаяла и стекла на дно чугунка. Был волшебный запах на весь дом, а мы щелкали орешки из теплых шишек. Кстати, по тому, как люди щелкают орешки, можно определить уральцев. Если грызут орешек поперек, по экватору, то уральцы. А если ставят орешек на зубы вертикально, и разгрызают по меридиану, то нет.
С Маргаритой Владимировной, мамой Сергея, мы гуляли по городу и подходили к заводу, на территории которого находилась та самая падающая башня. Я ничего не знала тогда про Демидовские заводы и было странно, что красивую башню, хоть и облупленную, окружают заводские корпуса, да еще и забором высоким с проволокой всё огорожено так, что её не разглядеть.
Когда пошли гулять, у меня возникли сомнения в том, что Невьянск -это город. Потому что дома в основном были деревянные, одноэтажные, как на картинках про деревню. И на большинстве улиц не видно асфальта, зато часто бегали курицы. Успокоило наличие завода. Значит, все-таки город.
Бабушка все свободное время разговаривала с дедом Геней, гулять с нами не ходила. Не давало больное сердце.
Маму Маргариты Владимировны звали Мария, кажется Степановна. Она очень вкусно пекла в русской печке разные пышки-пончики. Именно вкусно пекла, потому что еще на стадии выпекания вкусно пахло. И еще выращивала в консервных банках домашние цветы: фиалки, герань, алоэ. Потом ходила с ними на базар, за что дед Геня ее осуждал. Я случайно услышала как он рассказывал об этом моей бабушке. Мне было не понятно, как это может портить репутацию деда. (Он тогда работал председателем городского общества «Знание».) Но и выращивать цветы на продажу мне бы никогда не пришло в голову. Во-первых, я бы ни за что не догадалась, за сколько можно продать банку с фиалкой. А потом, если не продашь, то куда их девать? На подоконниках свободного места не было.
Гены предков-купцов не передались мне или советское воспитание их подавило в зародыше, «ликвидировало как класс».
Получился рассказ не совсем про Сибирь и сибирячку с 13 лет - Булю, но мы с ней вместе ездили на Урал. Она съездила в родные места, попрощалась, и 16.03.1967 Евгении Сергеевны не стало. Большую часть жизни она прожила в Сибири, но в душе, по-моему, оставалась уралкой. Даже шахматную ладью она по-старинному называла «тура», наверное, вспоминая родной город, Нижнюю Туру. Пожалуй, только начиная с моей мамы, мы считаем себя сибиряками. Хотя кедровые орешки грызем по-уральски.
Если бы я писала свой рассказ до 2021 года, то на этом было бы его окончание. Но в канун 2021 года в результате генеалогических поисков мы познакомились с еще одними родственниками, уехавшими с Урала в годы революции в Томскую губернию. Речь о семье родного брата моего прадеда, Афанасия Ивановича Шарнина (1875-1930) [34]. Семья Афанасия многие годы жила в Кемерове, вплоть до начала 2000-х. Ни мы, потомки Сергея, ни потомки Афанасия ничего не слышали друг о друге. На Урале Афанасий Иванович Шарнин работал бухгалтером.
Памятная книжка Пермской губернии за 1915 год — Стр. 107
Он был женат на Клавдии Павловне Глумовой, имевшей дворянское происхождение. Еще до революции 1917 года Афанасий однажды не выдал полиции мужа кухарки, революционера. А после революции тот, в свою очередь, спас Афанасия: узнал его в группе приговоренных к расстрелу и освободил. Но дом сожгли и пришлось бежать. Эти события произвели ужасающее впечатление на Афанасия. Он до самой смерти боялся, что похожие обстоятельства могут повториться. Благодаря Афанасию Ивановичу, в семье его потомков сохранился альбом со старыми фотографиями. Не все они с подписями, видимо фото самых близких людей не были подписаны, члены семьи их хорошо знали. Некоторые фотографии оказались одинаковыми в наших семьях, что помогло понять, кто на них изображен. Процесс расшифровки фотографий продолжается.
Думаю, Афанасий Иванович не мог не знать, что вдова его брата с детьми жила в Подгорном, но на всякий случай отношения с племянниками были прерваны. С другой стороны, племянница Афанасия, Евгения, вступила в партию и ей нельзя было рассказывать о дяде, женатом на дворянке и о предках-купцах. Так и жили несколько поколений родственников, не зная друг о друге в течение ста лет в Кемерове и в Новосибирске на расстоянии менее 300 км.
На сегодняшний день это все известные мне родственники по материнской линии, которых судьба связала с Сибирью.
2024 год. Схема родственных связей маминых предков. (см. Приложение)
Список источников
1. https://ostrog.ucoz.ru/ist_rel/3_11.htm
2. РГАДА, ф.350. оп.2. д.899. л.л.230, 240 об., 241 об.
3. ГАПК, ф.111, оп.1, д. 2974, л.65
4. ГАСО, ф. 24, оп. 23, д. 6149, л. 298об-299
5. ГАСО ф.6 оп.3 д.58 л.141
6. ГАСО ф.179 оп.1 д.168 л.22об-25
7. ГАСО, ф.6 оп.3 д.50 л.605об;
8. https://vk.com/@-87078715-dokumenty-rasskazyvaut
9. ГАСО, ф. 6, оп. 20, д. 92, л. 100об-101
10. ГАСО, ф.6. оп.3 д.97 л.785об.-786
11. ГАСО ф.6 оп.20 д.111 л.68об-69
12. https://yandex.ru/video/preview/10476420136698958132
13. Уральский Торгово-промышленный адрес-календарь на 1899г.- Пермь,1899- стр.132
14. ГАСО, ф.6, оп.20, д.330, л.155об-156
15. ГАСО, ф.6, оп.20, д.332, л.116об-117
16. ГАПО, ф.111, оп.2, д.926
17. ГАПК,ф.111, оп.2, д.1448
18. ГАСО, ф.435 оп.1 д.1735
19. ГАТО, ф. р- 243, оп.2, д.44, лл.140об.-141
20. Боль людская: книга памяти жителей Томской области, репрессированных в 1920-х – начале 1950-х гг.: [в 3т. Т.1]; Составитель В.Н. Уйманов -Томск, 2016 - стр. 59;
21. ПГАСПИ ф.643-2, оп.1, д.26291
22. ГАСО ф.6 оп.19 д.744 л. 97об.-98
23. https://www.ohot-prostory.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1522
24. СПбФ АРАН ф.291 оп.2
25. ГАСО, ф.6, оп.19, д.612, л.119об-120
26. Газета «Земля Чаинская» от 20 января 2018 No3 (8301); с сайтаhttps://prosiberia.tsu.ru/
27. ОГКУ ЦДНИ ТО, ф.1, оп.1, д.149, л.32; д.940, л.276об.
28. http://bsk.nios.ru/enciklodediya/knizhnaya-torgovlya
29. http://kraeved.ngonb.ru/node/5018
30. ЦГА СПБ ф.р-7384 оп.38 д.907
31. Октябрьская ЖД, отдел архивов, ф-50 (связка 33),оп. 1ЛД, д.808
32. Журналистская энциклопедия Новосибирской области. - Новосибирск, 2008. - С. 419
33. https://pamyat-naroda.ru/heroes/person-hero44643516/
34. ГАСО,ф.6, оп.20, д.312, л.140об.-141