МАМИНЫ ПРЕДКИ В СИБИРИ
Моя мама и я - сибиряки по рождению, место своего рождения мы не выбирали. В этом смысле сибиряки невольные.
Хочу рассказать о том, как и когда предки моей мамы оказались в Сибири и что мы знаем о их жизни. Ответ на этот вопрос не такой простой, потому что в XV-XVII веках Сибирью считалась территория, начиная с восточного берега Волги. По крайней мере в 1698 году такую карту составил картограф Семён Ульянович Ремезов, знаток Сибири, архитектор, строитель каменного кремля в Тобольске. Карту Ремезова в хорошем разрешении можно скачать и рассмотреть на сайте «ГОРОДА И ОСТРОГИ ЗЕМЛИ СИБИРСКОЙ» [1] . Западная граница карты проходит через Ладожское и Онежское озера, охватывает Белое озеро, реки Вологду, Сухону, Шексну, города Ржев, Ярославль, Владимир и другие пограничные с «Сибирью» того времени области. Поэтому рассказ начинаю не с родителей, современных сибиряков, а с более дальних своих предков, по тем временам жившим на краю Сибири. В самом конце моего рассказа есть схема родственных связей предков моей мамы. Всех родных, о ком рассказываю, начиная с поколения бабушки, можно будет найти на схеме.
Наиболее ранним из найденных на сегодняшний день моим предком является прапрапрапрапрапрапрадед, Андрей Спиридонов(ич) Черноголов, государственный крестьянин Устюжского уезда Черной волости Никольского прихода деревни Копытовой.
Устюженский уезд (Устюжна-Железнопольский уезд, Устюжский уезд) — один из уездов Санкт-Петербургской губернии (1727), Новгородской губернии и наместничества (1727—1918), а затем Череповецкой губернии (1918—1927). Уездный город — Устюжна (Устюжна-Железнопольская). Устюжна называлась Железнопольской в честь местных рудознатцев и кузнецов. На карте Сибири Семена Ремезова есть эта территория (жаль, что Устюжна там не обозначена, только Устюг есть), получается, что Спиридон Черноголов жил на границе с Сибирью в понимании людей конца XVII века.
Государственные крестьяне в отличие от помещичьих крестьян считались лично свободными, жили на государственных землях и платили подати (налоги) в казну. Земля, на которой работали такие крестьяне, считалась государственным владением, но крестьяне имели право ее использовать. Таким крестьянином и был Андрей Черноголов.
Для контроля за сбором податей в стране проводились периодические (приблизительно один раз в 15 лет) переписи населения — ревизии. Часть документов по ревизиям сохранилась в архивах до настоящего времени. Это помогло найти сведения о предках.
Нашлись следы Андрея Черноголова вовсе не в Устюжском уезде, а на Урале, в Верхотурском уезде Пермской губернии. Вместе со своим старшим братом, Иваном, он был учтен в Кушвинском заводе второй ревизией 1748 г. среди приписных крестьян [2]. Петр I начал приписывать крестьян к заводам и они «рассчитывались» с казной работой на заводе, а также рубили лес, жгли древесный уголь для плавильных печей, подвозили уголь из леса к заводу, возили руду. На момент ревизии Андрею было 30 лет, а его брату, Ивану, 52 года.
В 1730-е годы были построены чугуноплавильный и железоделательный заводы и рядом образовались поселки для рабочих с теми же названиями: Кушвинский завод и в десяти километрах от него Туринский завод. Братья Черноголовы, Иван и Андрей, вероятно были одними из первых работников завода, ведь они прибыли из окрестностей Устюжны, которая славилась рудознатцами и кузнецами.
В 1738 году у Андрея Черноголова родился сын Анкудин, более близкий мой предок, прапрапрапрапрапрадед. Нам удалось обнаружить записи о трех сыновьях и одной дочери Анкудина, восьми внуках и пяти внучках. Четыре сына и внуки были также у Ивана Черноголова. Видимо в какой-то момент в заводском посёлке стало так много тезок Черноголовых, что потомков Анкудина стали называть Анкудиновыми детьми и Анкудиновыми внуками. А через некоторое время, при очередной, уже 5-й, переписи-ревизии «крестьян Кушвинской волости Верхотурского округа, приписанных к казенным Гороблагодатским заводам. 25 июня 1795 г.», будучи в возрасте 57 лет, Анкудин Андреев сын Черноголов был записан как Анкудин Анкудинов. В документе зафиксировано следующее [3]: «Умершего Андрея Черноголова жена, вдовствующая Ульяна Андреева дочь (по прошлой ревизии 79 лет, умре в 784 году), у нее сын Анкудинов Анкудин (57 лет), а по 4-й ревизии Черноголов» (по предыдущей ревизии ему 44 года). В переводе на современный язык эта запись означает, что в доме уже умерших Андрея и Ульяны Черноголовых живет семья их сына, Анкудина, записанного в предыдущую (четвертую) ревизию еще Ченоголовым. А в пятой ревизии Анкудин Черноголов меняет свою фамилию на (прозвище ) Анкудинов; и возраст его на момент 5-й ревизии 57 лет.
Мой прапрапрапрапрадед, Василий Анкудинов(ич) Анкудинов (ок.1761-12.04.1830), был непременным работником Кушвинского завода [4, 5]. Непременные работники набирались из бывших приписных крестьян горных заводов, и получали твердое жалование плюс бесплатный хлеб, освобождались от податей (прямых налогов). После 1847 года непременные стали называться урочными работниками, могли быть пешими и конными.
Сын Василия, Евстафий (Ефтифей) Анкудинов (1785-после 1850), был конным урочным работником, позже мастеровым [4, 6]. Это уже мой прапрапрапрадед.
Когда мы были маленькими детьми, старшие на 3-5 лет сестры и братья казались недосягаемо взрослыми, а представить своих родителей детьми было гораздо труднее, чем происхождение человека от обезьян. Теперь, в ХХI веке, я записываю годы жизни предка «1785-1850» и это сначала ошеломляет: какая невообразимая даль! Но быстро понимаю, что эти годы охватывают время жизни Пушкина и Лермонтова, практически современных нам людей. В этот период были написаны опера «Жизнь за царя» Михаила Ивановича Глинки, сказки Ганса Христиана Андерсена, «Фауст» Иоганна Вольфанга фон Гете, «Тарас Бульба» Николая Васильевича Гоголя. И время сжимается, сближая нас с предками и событиями тех лет. Почти вчера был 1812 год, следом восстание декабристов. Интересно, что знал и размышлял ли об этих событиях и людях мой четырежды прадед Евстафий?
Следующий предок, прапрапрадед, был мастеровым, а впоследствии купцом 2-й гильдии. «Продажа мануфактур, галантерейных, скобяных и москательных товаров, чаю сахару, крупчатки, муки, овса и проч. харчевых припасов, а также и крестьянских товаров». Так обозначено на фирменном бланке счёта из его магазина. Это Гавриил Евстафьев Анкудинов (25.03.1827 — после 1902). У него был дом, магазин, также ему принадлежали дома сыновей Захара и Алексея согласно справочнику «Вся Россия» за 1899 год. В архиве Городского округа Верхняя Тура хранится счет из магазина Гавриила Анкудинова. « Марта 1 дня 1892 года. Счет от Гаврiила Евст. Анкудинова Верхнетуринскому Благотворительн. Комитету. Отпущено в феврале по 17 купонам за №№ 2, 4, 6, 8, 9, 13, 15, 19, 21, 23, 26, 28, 29, 30, 320 и 33 Всего 14 пудов 30 фунтов на 22 руб 12 коп. Отпустил К. Анкудинов»
В ревизских сказках 1834 и 1850 годов Верхнетуринского казенного завода упоминается «Ефтифея Анкудинова сын Гаврило 6 лет» и соответственно «Евстафия Васильева сын Гаврило, 23лет; по последней ревизии 6 лет» [4, 6]. Помимо того, в метрической книге за 1827 год записано, что «у непременного Ефтифея Анкудинова 25 марта (родился) сын Гавриил.» [7].
Очередной предок, мещанин Алексей Гаврилович Анкудинов (1853-после1893), прапрадед. Мы узнали, что 27.10.1874 [9] он женился на Феодосии Ивановне Максимовой [10], жительнице Верхней Туры.
С тех пор, как я начала интересоваться генеалогией, удалось найти несколько ранее незнакомых родственников от трех- до шестиюродных сестер и братьев. Мы обменялись сведениями о предках и сохранившимися фотографиями. В одной из семей была фотография 1890 года Алексея Гавриловича и Феодосии Ивановны Анкудиновых с детьми.
У них было 6 дочерей и один сын и мы через запросы в архив смогли узнать даты рождения и имена всех детей: Анна (1875г.р.), Елизавета (1878г.р.), Любовь (1882г.р.), Мария (1884г.р.), Александр (1885г.р.), Евдокия (1888г.р.) и Капитолина (1889г.р.). На фотографии моя прабабушка, Любовь, стоит справа, рядом с матерью, ей 8 лет.
Двигаясь по прямой линии моих предков от Черноголовых к Анкудиновым, перехожу к рассказу о третьей дочери Анкудиновых, моей прабабушке, Любови Алексеевне Шарниной (19.08.1882 Верхняя Тура Пермской губ. — 01.01.1922 с. Подгорное Томской губ.), которая не помышляла стать сибирячкой в современном понимании границ Сибири, но по воле судьбы оказалась в Нарымском крае.
Как вы помните, город Тура возник в 1735 году как поселок вокруг казенного Туринского чугуноплавильного завода, который был пущен в строй в 1737 году. Позже, когда начал строиться Нижнетуринский железоделательный завод (в 1754), Туринский завод стали называть Верхнетуринским. Оба завода располагались в Верхотурском уезде Пермской губернии, на восточном склоне Среднего Урала.
В Верхнетуринском заводе и родилась моя прабабушка, Любовь Алексеевна Анкудинова. Родилась 19 августа 1882 года. Крестными были сестра и брат ее отца Мария Гавриловна и Константин Гаврилович, это его автограф сохранился на счете из магазина Гавриила Анкудинова.
Запись о рождении Любови Алексеевны Анкудиновой в Метрической книге Николаевской церкви Вевхнетуринского завода в 1882 году. [11]
Семья жила в своем доме. Какой бизнес был у отца Любы, мещанина Алексея Гавриловича Анкудинова, точно не известно, но в доме ее деда, Гавриила Евстафьевича, был собственный магазин, о чем я рассказала выше.
Отец Любы, Алексей Гаврилович, скорее всего, как и ее дядя, Константин Гаврилович, занимался вместе с отцом торговлей. Мать, Феодосия Ивановна, воспитывала детей, которых было семеро.
Про детство Любы не осталось семейных воспоминаний. Можно предположить, что она получила домашнее образование и (или) училась в гимназии. Возможно, что помогала в магазине, знала основы бухгалтерского дела.
В те времена было принято выдавать дочерей замуж в возрасте 16-18 лет, причем за людей своего круга, сословия. Родители отдавали дочь в дом мужа вместе с приданным - со всем необходимым для жизни: одеждой на все сезоны, посудой, постельным бельем, деньгами. Родители дочери с детства начинали складывать для неё сундук с добром. А девочка, подрастая, училась шить, вышивать, вязать и добавляла в свой сундук салфеточки, скатерти, белье. Непросто было семье Анкудиновых, ведь надо было готовить целых шесть сундуков! А женихи смотрели на потенциальных невест с точки зрения качества приданного. Если у отца барышни дела шли в гору, дочь одна, то от женихов «отбою нет» и можно выбрать такого, чтоб понравился и родителям, и дочери. А если у тебя шесть дочерей, город небольшой, то где возьмешь такого делового, молодого, да чтоб дочери был мил, да чтоб дочери с ним жилось безбедно, не хуже, чем в родительском доме. Бывало так, что родители молодых людей были знакомы, бывали друг у друга в домах, у детей были взаимные симпатии. Но могло быть и как в народной песне «Матушка, что во поле пыльно?», где мать фактически предаёт дочь, отлучая от родной семьи и отдавая её в новую самостоятельную жизнь.
Русская народная песня "Матушка"
- Матушка, матушка, что во поле пыльно?
Сударыня матушка, что во поле пыльно?
- Дитятко милое, кони разыгралися.
- Матушка, матушка, на двор гости едут,
Сударыня матушка, на двор гости едут!..
-Дитятко милое, не бойся, не пугайся…
- Матушка, матушка, на крылечко идут,
Сударыня матушка, на крылечко идут!..
- Дитятко милое, я тебя не выдам!
- Матушка, матушка, в нову горницу идут,
Сударыня матушка, в нову горницу идут!..
-Дитятко милое, не бойся, не пугайся…
- Матушка, матушка, за столы садятся,
Сударыня матушка, за столы садятся!
- Дитятко милое, я тебя не выдам!
- Матушка, матушка, образа снимают,
Сударыня матушка… Меня благословляют…
- Дитятко милое, господь с тобою!
Не знаем, как было на самом деле, но жила-была в соседнем городе, в Нижней Туре заводская династия Шарниных. Сведения о ней собрал и поделился ими мой шестиюродный брат, Александр Шлемов, живущий в Нижней Туре. Предки были мастеровыми, кузнецами Нижнетуринского завода с его основания, точно так же, как Анкудиновы с основания Верхнетуринского завода. В Нижнюю Туру Шарнины пришли из Каменска-Уральского. Родоначальник Нижнетуринских Шарниных — Евтифий Шарнин (1689- после 1727). Шарнины успешно трудились и прапраправнук Евтифия, Иван Иванович Шарнин (1848-до 1901), стал купцом [13].
Уральский Торгово-промышленный адрес-календарь на 1899г: «В Верхотурском уезде, торговые фирмы, мануфактура - Шарнин Иван Иванович, Нижнетуринский завод».
Старший сын купца Ивана Ивановича Шарнина, Сергей Иванович Шарнин - мой прадед. У Сергея Ивановича была жена и две дочери. Вскоре после рождения младшей девочки, Маргариты, жена Сергея Ивановича, умерла.
Мы не знаем, были ли знакомы семьи Анкудиновых и Шарниных раньше, но 9 ноября 1898 года, шестнадцатилетнюю Любовь Алексеевну Анкудинову выдали замуж за купеческого сына, Сергея Ивановича Шарнина. Поручителями по жениху были купеческий сын Афанасий Иванович Шарнин (деверь Любе, родной брат Сергея) и сельский обыватель Иван Федорович Белоусов (муж золовки, муж сестры Сергея, Юлии). Поручителями по невесте — Нижнетуринский обыватель Иван Фотиевич Вилохин и Кушвинского завода обыватель Александр Александрович Никитин. Обряд венчания совершали священник Георгий Воецкий с псаломщиком Антонином Юшковым [14].
Только Любе исполнилось 16 лет, как уехала из родного дома за 30 км в Нижнетуринский завод, стала женой Сергею и мамой двум девочкам: Ларисе и Маргарите. Маргарите было полтора года, Ларисе не исполнилось и трех. Люба привыкла дома заниматься с младшими сестрами, поэтому не было больших проблем и с падчерицами. Она была молодая, веселая и даже прыгала с ними на скакалке, как вспоминала ее младшая дочь, моя бабушка.
Через два года после свадьбы, 16.08.1900, родился Леонид Сергеевич Шарнин [15], в 1903 — Ольга, в 1905 — Евгения, 17.06.1907 — Геннадий. За это время 1904-1905 началась и закончилась Японская война, произошла Первая русская революция, началась аграрная реформа П. А. Столыпина.
9 декабря 1907 года в семье происходит трагическое событие: погиб «от огнестрельных ран» в возрасте 36 лет Сергей Иванович Шарнин.
В 25 лет Любовь Алексеевна осталась одна с шестью детьми от полугода до 11 лет.
Л.А. Шарнина была сильной женщиной. Первое время продолжала дела Сергея Ивановича. Остались смутные семейные воспоминания, что в возрасте 4-5 лет умерла ее дочь Ольга. (По крайней мере, о ней не осталось никаких упоминаний от старших родственников. В архиве запись о смерти не искали.)
Любови Алексеевне пришлось зарабатывать на жизнь [16]. В документах О проверке торговли по Н-Туринской волости Верх. уезда за 1910г. есть запись о наличии лавки, но доход не указан: «Н.Тур.завод - вид товара: пивная лавка - владелец заведения: Шарнина Любовь Алексеевна — приказчик: нет - годовой доход: ----». А в 1911 году «Люб. Ал. Шарнина - приказчица II кл. в буфете Нижнетуринского общественного собрания» [17].
Мы ничего не знаем о судьбе старшей падчерицы Любови Алексеевны, Ларисе. Ей к началу 1-й мировой войны было бы 18 лет. Пора выдавать ее замуж. Однако, ни в каких домашних историях о Ларисе упоминаний не было. Даже ее имя узнали случайно, из записи в метрической книге о рождении Евгении Сергеевны Шарниной. «Сестра родившейся, Лариса, и брат Леонид» были восприемниками (крестными) Евгении. Отсутствие семейных воспоминаний означает, либо что Лариса рано умерла, либо уехала далеко и (или) вышла замуж за того, о ком в советское время нельзя было упоминать.
Было трудно, но Любовь Алексеевна приняла решение получить образование, чтоб стало проще содержать семью. Когда младшие подросли, она временно раздала детей на попечение разных родственников и поехала в Екатеринбург, в фельдшерскую школу. Окончив школу, вернулась в Нижнюю Туру. Есть сведения, что «Люб. Ал. Шарнина - сестра милосердия, вдова, с 1.11.1912г. в службе.... оклад 25 руб.в месяц... С янв. 1916г. там же, заведующая хозяйственной частью верхотурской земской больницы, оклад 25 руб.» [18].
Жизнь семьи стала налаживаться, но началась империалистическая война, затем революции. С лета 1918г в Верхотурском уезде введено военное положение. Была стрельба на улицах, пулеметы на крышах домов, расстрелы красных белыми и белых красными. В 1918 году в Екатеринбурге расстреляли царскую семью. В Нижней Туре 25 ноября 1918 расстреляли Александра Адрианова, священника, который крестил детей Шарниных, отпевал Сергея Ивановича и всегда приходил на день Веры, Надежды, Любови поздравить Любовь Алексеевну с именинами. В 2018 году Александр Адрианов был причислен к лику святых.
Но тогда нужно было бежать, спрятаться подальше как от белых, так и от красных. В 1919 году с отступающими войсками Колчака Любовь Алексеевна с тремя (или четырьмя) детьми эвакуировалась в Томскую губернию. К тому времени Маргарита (22 года) закончила обучение на тех же фельдшерско-акушерских курсах в Екатеринбурге, где училась Любовь Алексеевна. Леонид уже окончил коммерческое училище (19 лет), Геннадий только начал учебу (12 лет), Евгения окончила 4 класса гимназии (13 лет).
На новом месте Маргарита нашла работу операционной сестры в Судженских Копях (будущий Анжеро-Судженск), Леонид поехал работать бухгалтером в Могочино (Молчановский район), Любовь Алексеевна с Евгенией - в село Подгорное Чаинского района. Про Геннадия точно не известно: попал или в Могочино с братом, или в Подгорное с матерью и сестрой. Возможно остался в семье своей крестной (родной сестры Любови Алексеевны, Марии) на Урале, потому что уже в 1923 году вступил в комсомол и учился на первых Уральских курсах комсомольских пропагандистов.
То время было военное, голодное, холодное, тифозное, противоречивое и меняющееся. По сёлам ездили агитаторы за советскую власть, обещали лучшую жизнь. Одновременно забирали у крестьян запасы продовольствия для города. Любовь Алексеевна работала фельдшерицей в недавно построенной больнице, ее дочь Женя ходила на собрания, слушала агитаторов, учила грамоте детей и взрослых.
В конце 1921 года Любовь Алексеевна заразилась тифом. 01.01.1922 ее не стало. [19]. Похоронена Л.А. Шарнина в Подгорном. И всего-то 39 лет было!
Когда мы начали поиски следов предков-родственников, то из семейных преданий знали только то, что прабабушка после революции оказалась в с. Подгорном, где умерла от тифа. Знали имена двух ее сестер. Были ли братья/сестры у прадеда никто не знал, о более глубоких корнях не имели понятия.
Я не могу не написать несколько слов еще об одном родственнике, о котором никогда никому не рассказывала бабушка. Это двоюродный брат моей прабабушки, Любови Алексеевны Шарниной, сын ее крестного, Николай Константинович Анкудинов. Хотя он не стал сибиряком, его имя вписано в Книгу памяти Томской области [20]: «Николай Константинович Анкудинов, 1894 г., место рождения неизвестно, проживал в г. Томске по пер. Татарскому, 16-1, студент технологического института. Арестован в мае 1923 года. Освобожден в декабре 1923 года в связи с прекращением дела за недоказанностью состава преступления. Реабилитирован 18 февраля 2003 года.»
Нам удалось узнать, что в дальнейшем он вернулся в Пермскую губернию работал начальником оперативно-производственного отдела Завода имени газеты «За индустриализацию» в г. Лысьва.
17 ноября 1937 года Николай был арестован. Мы получили копию следственного дела по обвинению Н.К. Анкудинова в Пермском государственном архиве социально-политической истории [27]. В протоколе допроса записано, что «социальное положение до революции — сын торговца, после — служащий; образование — среднее; с XII-1918 по XII-1919 подпоручик-офицер для поручений при нач. военн. сообщен. 1-й Сибирской армии…. После революции подвергался репрессиям: в 1921 был арестован 20/XII-сидел под следствием до 15/II 1922. В 1923 в мае м-це сидел под следствием до VIII/1923-органами ОГПУ».
Николай Константинович Анкудинов не единственный репрессированный из родственников. В родне был еще один сибиряк - выходец с Урала, сын [22] Юлии Ивановны Белоусовой (Шарниной), родной сестры Сергея Ивановича Шарнина (моего прадеда).
Валериан Иванович Белоусов (22.11.1891-02.10.1938) окончил Петроградский лесной институт, был одним из первых российских дипломированных охотоведов [23]. Выпускником института, конце 1916-начале 1917 года приехал в Хакасию, чтобы охранять Сибирскую тайгу, создавать заповедники, заказники, контролировать численность лесных обитателей. Революции и гражданская война не сломили Валериана, он не прекращал научные наблюдения. В письме своему учителю, ученому, А.А. Бялыницкому-Бируле, в 1923 году он писал так: «благодаря разрухе и разным треволнениям, я 22 месяца (почти два года) не получал от разных правительств ни копейки... Первая советская власть, а затем Колчак, сначала распустили моих рабочих, распродали казенных коней, а затем я перевелся из заведующих хозяйством в объездчики Казыр-Сукского хозяйства, в этой должности я прослужил еще месяца два, не получая опять-таки ни копейки. Слава Богу, товарищи сойоты выручили.» Сойотами называли тувинцев. «...считаю это дело — изучение горной тайги, целью своей жизни. Ради этой высокой цели я пренебрег городским комфортом и веду как пионер, тот образ жизни, который так художественно описывает Джек Лондон в его клондайкских рассказах. Теперь (как говорит Некрасов), «мой верный друг зверовая собака (Тот), да острый нож и меткий карабин (Маузера)». С местным населением, сойотами, русскими и татарами я в очень хороших отношениях, поэтому живется легко.» [24].
В Усинском районе Красноярского края Валериан Иванович организовал метеостанцию, проводил исследования совместно с Минусинским Мартьяновским музеем, вел наблюдения за животными, писал заметки о природе в местной газете, издал книгу о воспитании охотничьих собак лаек.
Поскольку Валериан работал охотоведом на границе России (с Тывой), имел оружие и ходил с ним по тайге, в 1938 году его арестовали, обвинили в создании повстанческой шпионской организации в составе 23 человек и всех их расстреляли. Реабилитировали в 1960 году.
Это был первый сибиряк из моих уральских родственников, бабушкин двоюродный брат, который хотел жить в Сибири, приехав сюда с радостью и надеждами.
Ни бабушка, ни ее братья о нем никогда никому не рассказывали. Это был вольный сибиряк, преданный Сибири, погибший в неволе.
Возвращаюсь к своим прямым предкам. С каждым поколением, приближающимся к настоящему времени, находится больше документов, помнится больше семейных легенд и добавляются собственные воспоминания. Продолжаю рассказ о своей бабушке, Евгении Сергеевне Шарниной, невольной сибирячке.
Евгения Сергеевна Шарнина «родилась 04, крещена 05 декабря. Отец — Верхотурский мещанин Сергей Иванович Шарнин, мать — Любовь Алексеевна Шарнина (Анкудинова) [25]. Восприемники: сестра родившейся Лариса и брат Леонид. Таинство крещения совершили: Александр Адрианов с дьяконом Сергеем Шабердиным». Такая запись №369 сделана в метрической книге о родившихся Трех-Святительской церкви Нижнетуринского завода Верхотурского уезда Пермской губернии за 1905 год.
Женя родилась в семье, где уже было 3 дочери и один сын. Старшей, Ларисе, было 9 лет, Маргарите 8, Леониду 5, Ольге 2 года. Через полтора года, летом 1907, родился Геннадий.
Когда Жене еще не исполнилось и двух лет случилось несчастье: не стало ее отца, Сергея Ивановича. Приблизительно в то время заболела и умерла Ольга, об этом остались слабые (без имени ребенка) семейные воспоминания. О Ларисе же воспоминаний не осталось.
Согласно семейной легенде Любовь Алексеевна Шарнина была хорошей фельдшерицей. Она принимала роды у директрисы женской гимназии, поэтому у Жени появилась возможность учиться бесплатно. Может, это была просто легенда, потому что о своих дедах-купцах Евгения Сергеевна никогда не рассказывала ни детям, ни внукам. В первый день учебы в гимназии Женю встретил после уроков и проводил домой старший брат и крестный, Лёня. Он поздравил и подарил часики.
Леня подшучивал над Женей: «Смотри, какие у девчонок смешные ножки — как рюмочки. А у тебя красивые, как бутылочки!»
Видимо, училась Женя неплохо, потому что вспоминала всего один эпизод, когда не выучила урок. И сама очень удивлялась, как ей пришло в голову соврать на уроке о том, что «у коровы было очень много молока, поэтому мама закрыла крынку учебником — Законом Божьим». Это при том, что священник отлично знал их семью, в которой коровы никогда не было. Конечно же он встретил Любовь Алексеевну и поинтересовался, что случилось с коровой, молоком и почему она вместо крышки использовала учебник. Жене попало! Возможно, из-за наказания и запомнился этот случай.
В советское время не принято было говорить о религии, но бабушка однажды рассказала, что если бы люди не знали ни радио, ни телевидения и пришли в церковь, то обязательно поверили бы в Бога. Ведь в церкви нарядно, светло и красивые многоголосые песнопения. Но похоже, что к религии в семье относились как к культурной традиции, без фанатизма: Любовь Алексеевна предупреждала детей, чтоб не прикладывались к иконам, не подхватили бы заразу.
Моя мама, дочь Евгении Сергеевны, рассказывала, что когда в середине 1930-х годов в СССР разрешили на Новый год ставить елку, бабушка очень радовалась, делала вместе с детьми елочные игрушки. Возможно, вспоминала празднование Рождества в своем детстве.
Женя училась в гимназии, а братья, Леня и Геня, в коммерческом училище. До революции и гражданской войны Женя училась четыре года, Леня успел окончить училище, работал кассиром, а Геня только начал учиться.
Установление советской власти сопровождалось тяжелыми жестокими боями. Нижняя Тура переходила из рук в руки красных и белых. Город расположен рядом со станцией Выя, и фактически оказался на линии фронта. Любовь Алексеевна приняла решение эвакуироваться с отступающими войсками А.В. Колчака, а возможно, что выбора и не было. Так семья оказалась в Томской губернии.
Маргарита поехала работать в поселок Судженские Копи, Леонид — в Могочино. Женя с матерью попали в Чаинскую волость, в ее центр - село Подгорное. Геня, скорее всего, тоже поехал в Подгорное.
Любовь Алексеевна стала работать в построенной несколько лет назад больнице, Женя ходила на многочисленные собрания, агитировавшие за светлое советское будущее, учила грамоте детей и взрослых.
Об истории комсомола своего района написала Эмилия Отто в газете «Земля Чаинская» [26]: «Протокол организационного собрания с. Подгорное Чаинской волости Томского уезда от 12 дек. 1920 г. Присутствовало 14 чел. Председатель – инструктор губбюро ВКП(б) Басов. Слушали: доклад Басова о значении косомола. В косомол записались следую-
щие товарищи: Муратов Георгий Яковлевич, Шарнина Евгения Сергеевна, Журавлев Иван Галактионович, Шлыков Александр Николаевич, Рябышева Елена Семеновна,
Муратов Иван Яковлевич, Трухаев Константин Дмитриевич, Шалимов Александр Петрович, Шемякин Яков Яковлевич.
Большинством голосов в оргбюро выбраны: Журавлев И., Шалимов А., Шарнина Е., Рябышева Е., Муратов Г.»
Через неделю после собрания, 17 декабря 1920 года Жене исполнилось 15 лет, но, вступая в комсомол, она прибавила себе два года. А через год умерла от тифа ее мама, Любовь Алексеевна. Вероятно в этот момент младшего сына Любови Алексеевны, Геннадия, отправили на Урал к сестре матери, Марии Алексеевне. Он не стал сибиряком.
В 1957 году сама Евгения Сергеевна вспоминала о начале 1920-х годов так:
«Подгорное в то время было очень глухое село. Летом почта из Томска доходила через 3-4 недели, зимой и того дольше. Радио не знали. Телеграммы, срочные пакеты из Баранаково (село на Оби) доставляли к нам нарочные, которые скакали верхом на лошадях несколько десятков километров.
Волком партии и Волисполком часто использовали нас, комсомольцев, в качестве нарочных. Нужно было созвать совещание председателей сельсоветов или председателей ком ячеек — как известить? Ни телефона, ни радио. Вот и скачут комсомольцы вершими (верхом на лошадях) и в дождь, и в холод, и днем и глубокой ночью. Поселки, хутора, заимки расположены один от другого на 10-15, а то и 20 верст.»
В 16 лет Женя осталась сиротой и началась у нее самостоятельная взрослая жизнь.
«Мандат дан сей секретарю Подгорнской ком.ячейки Шарниной в том, что она действительно командирована в Варгатер по оперативно-секретному делу в виду чего просьба представить тов. Шарниной подводу от Подгорного до Варготера прямого сообщения без перепряжек и обратно Варгатер-Подгорное. За неисполнение виновные будут привлечены к законной ответственности. Секретарь Волкома Головизнин. Правильность подписи секретаря волкома Головизнина Чаинский Вик свидетельствует.»
1922 г. Документ из архива автора.
Время действительно было суровое, боевое. Например, в Томске газета «Знамя революции» от 7 ноября 1920 года поместила такое стихотворение автора ККТ:
газета «Знамя революции» от 7 ноября 1920 года
Это слова человека, пережившего страшное время, продолжающего борьбу, не сомневающегося в правоте коммунистической идеи, не знающего, доживет ли он сам до невероятного, идеального коммунистического будущего во всех странах мира. Он уверен, что осчастливит все народы, построив коммунизм. Кажется, будто вокруг него образуется смерч, затягивающий сторонящихся и сомневающихся в деле мировой революции, подчиняющий и ломающий всех. Такой вихрь захватил и закружил Женю.
Оставшись сиротой вдали от дома, в таежном краю, Женя искренне поверила в коммунистические идеи, в светлое будущее страны и стала отдавать этому все свои силы, несмотря на слабое здоровье-врожденный порок сердца. Она начала работать делопроизводителем в Чаинском РИКе (районном исполнительном комитете-райисполкоме).
Из Чаинского РИКа Женю направили в уездный отдел по работе среди женщин, волорганизатором (волостным организатором) в Тискино Колпашевского района, затем районным инструктором. Это по сути одно и то же, просто тогда волости начали преобразовывать в районы.
В следующий раз Женя была «переброшена» партией в поселок Судженские копи (Судженку), который впоследствии слился с поселком Анжеркой и образовался Анжеро-Судженск.
Пока Женя жила на Урале, ее родственники находились гораздо ближе — дяди, тети, она жила в одной семье с братьями, сестрой, с мамой. А теперь жизнь в неустроенной стране, родные далеко. Приближалось 16 августа (3 по старому стилю), день рождения брата Лени. Надо как-то его поздравить. Женя нашла у себя и подарила Лене фотографию 1915 года, с изображениями родных и написала: «Как приятно видеть близко знакомые лица с далёкого Урала в этой Сибирской глуши! 5/VIII-22г. Судкопи Женя». Эту фотографию Леонид сохранил, позже она была в альбоме его дочери, а лет 15 назад его дочь, тетя Люба-Любовь Леонидовна подарила ее мне в память о моей бабушке и бабушкином брате, Леониде.
В Анжерке жила единокровная (сводная) сестра по отцу, Маргарита (на фото), которая работала в больнице операционной сестрой. За Маргаритой пытался ухаживать аптекарь Лева, но безуспешно. Маргарита была остра на язык и отвадила молодого человека.
1920-е годы. Маргарита Сергеевна Шарнина. Фото из архива автора.
По поводу ее язвительности в разделе с шутками в Томской областной ежедневной газете «Красное знамя» №85 (15 апреля) 1926года, на третьей полосе, поместили такие строчки: «Прошу не считать меня исправившейся от помещенной заметки в «Совсибири» т. к. свои выходки и сплетни по отношению к служащим судженской больницы продолжаю в том же духе. Думает про себя фельдшерица М.С. Шарнина.»
При всей язвительности Маргарита тепло относилась к своим близким и они к ней тоже. На обороте фотографии надпись: «На память славной сестренке Жеке от Маргариты. Храня копию, вспомнишь идеал. Судженски...2/V...»
Леву через много лет, зимой 1941-1942 годов, случайно встретила Евгения Сергеевна в городе Татарске Новосибирской области. А еще лет через 30 после той встречи выяснилось, что мы с Левой состоим в очень дальнем родстве через сватовство по другой линии наших родственников.
Тем временем Женя занималась профсоюзной работой, вовлекала работниц в общественную жизнь. Место работы называлось Объединенный Рудком ВСГ (Рудничный комитет Всероссийского Союза Горнорабочих) Анжеро-Судженского района, а должность – профорганизатор.
Участвовала в слётах и конференциях, например, в работе пленума Райкома ВСГ Кузбасса 26.09.1923, который проходил в Новониколаевске (12.02.1926 года город переименован в Новосибирск).
«Пред“явитель сего, тов.Шарнина Е.С. профорганизатор при Об“единенном Рудкоме ВСГ Анжеро-Судженского района, командируется в гор.Н.Николаевск на пленум райкома ВСГ Кузбасса, имеющий быть 26/IX с.г. Основание: Отношение Райкома ВСГ Кузбасса от 25/VIII с.г. № 963. Просьба ко всем организациям и жел. дор администрации оказывать возможное содействие т. Шарниной в проезде в гор. Н.Николаевск и обратно на Анжерские копи. Срок командировки с 24/IX по 5/Х -23 года. Что подписью и приложением печати удостоверяется.» Документ из архива автора.
На профсоюзной работе Евгения познакомилась с Николаем Степановичем Соловьевым. Они поженились, когда Жене было 18, Николаю 36 лет.
31.10.1924 родился их первый сын Евгений — «Жень Женич Шарнин», как называли его дома. Родители были счастливы, сын рос. 10.01.1925 Евгения Сергеевна стала, наконец, полноправным членом партии [27]. Кандидатский стаж длился долгие 3 года 7 мес вероятно из-за непролетарского, мещанского, происхождения. Работала она тогда зав. жен. отделом Тайгинского РК ВКП(б).
Приблизительно в это же время женился старший брат Евгении, Леонид. Он жил в Могочино, работал бухгалтером лесозавода. Его жена, Дарья Георгиевна, всю жизнь работала в детских садах и яслях. В 1924 году у них родилась дочь, Любовь, названная в честь своей бабушки-фельдшерицы.
В конце 1926 года в результате несчастного случая погиб Жень Женич. Горе было огромное. Евгения, оставив Николая в Сибири, уехала на Урал. Училась на курсах обществоведов в Свердловске, работала обществоведом-пропагандистом в г. Кизеле Верхне-Камского округа, и председателем Окрпроса.
Вернувшись в Кузбасс через год, стала работать в Ленинске-Кузнецком, в РК ВКП(б) райженоргом (слово-то какое!), зав общим отделом и обществоведом в школе 9-летке.
Жизнь шла своим чередом. В 1929 году у Евгении Шарниной и Николая Соловьева родилась дочь, а в 1931 году - сын.
В 1932 г Евгения Сергеевна работала в ежедневной горняцкой газете «Забой» в Прокопьевске. Зав. партотделом и зам. редактора.
Газета «Забой». 1932г.
Объявления в газете «Забой». 1932 г.
В 1933г она стала организатором и первым редактором газеты «В бой за уголь» в Киселевске. О событиях того времени воспоминания Е.С. Шарниной напечатаны в газете «В бой за уголь» в 1966г, 5 мая — ко дню советской печати.
Идеологическая партийная работа была для Евгении Сергеевны естественной составляющей жизни. В газетах она писала о конкретных проблемах, о способах решения этих проблем, боролась с бюрократическими отписками чиновников. Писала о необходимости помощи молодым специалистам, о причинах текучки кадров, о том, что чиновники вовремя не позаботились о рассаде и шахтеры остались без овощей, о том, что за каждое дело должен быть назначен ответственный, иначе каждый будет надеяться на другого и дело не продвинется к решению, о пьяницах-прогульщиках, о том, что парторг окружил себя красивыми лозунгами и сидит в красном уголке, ничего не делая для людей.
В начале 1934 г Евгения Сергеевна была переведена на работу в газету «Сельская правда», в Новосибирск. С этого времени семья постоянно жила в Новосибирске. Больше 20 лет жили в центре города, на улице Октябрьской, названной в честь октябрьского переворота 1917 года, в доме 73, кв. 4. Сейчас точно на этом месте находится здание театра «Глобус».
В годы коллективизации и индустриализации страны, как никогда, нужны были искренние, активные идеологические работники, которые бы направляли сознание народа на решение задач, поставленных партией. Это делалось разными способами. Один из них - создание КОГИЗ (Книготорговое объединение государственных издательств), через которое шло идеологическое воздействие на читателя и которое контролировалось партийными органами. Секторы КОГИЗа [28] ведали сбором заказов, определением тиражей и разнарядками. Благодаря КОГИЗу, в книжных магазинах и библиотеках могли появиться только те книги, которые должны были быть интересны и важны советскому читателю. «Идеологически вредная» литература изымалась. Издательство газет тоже было в ведении КОГИЗа. В отрасли газетно-книжной идеологии и работала Е. Шарнина.
Новосибирску повезло: краевое отделение КОГИЗа возглавлял Александр Антонович Ансон (24.10.1890 — 04.10.1938) [29]. Он учился в Тартуском и Рижском университетах, работал в газетах, заведовал Сибкрайоно, был одним из первых историков революции 1905-1907гг, партизанского движения в Сибири, одним из организаторов создания Сибирской советской энциклопедии, а затем ее ответственным редактором, организовывал краевое отделение Союза советских писателей. Евгения Сергеевна Шарнина работала в КОГИЗе под прямым началом А.А. Ансона.
Несмотря на положительные характеристики Ансона: «умеет руководить работниками и подбирать их», «дисциплинирован», «умеет писать хорошо», «марксистски подготовлен», «проявляет большое умение ориентироваться в окружающем», «устойчив, выдержан, усидчив и настойчив в проведении намеченных решений», «не склочник», «любит держаться в тени», «интеллигент», «скромен, имеет спокойный и ровный характер, общителен с окружающими», «великолепный – как товарищ», в 1938 году он был репрессирован.
А если начальник оказался «врагом народа», то подчиненный был обязан это заметить. А если не заметил, то обязательно виноват. Кроме того, по семейным преданиям, был донос о ненависти Е.С. Шарниной к пролетарскому писателю Максиму Горькому. Она однажды сказала в присутствии двоих человек, что не очень понимает произведение М. Горького «Жизнь Клима Самгина». В результате ее исключили из партии за «преступление политической бдительности», уволили с работы. Исключили из партии при одном воздержавшемся, это было смело: не голосовать «за». А уж о голосовании «против» не могло быть речи. Воздержалась подруга, Шура, член партии большевиков с 1917 года, Александра Васильевна Раева (Мешангина).
Несколько месяцев Евгения Сергеевна была без работы, пока ее не побоялись взять в областную научную библиотеку с рабочим местом в подвале, чтоб никто ее случайно не увидел. Библиотека располагалась в клубе им. Октябрьской революции, в то время клубе им. И.В.Сталина. Там бабушка проработала приблизительно год.
Постепенно волна репрессий стала ослабевать, на заседание партбюро пригласили обоих участников разговора о М. Горьком, с Евгении Сергеевны сняли все обвинения, восстановили в партии.
За переездами, рождением детей, ответственной работой - всеми жизненными проблемами потерялась связь с сестрой Магаритой, медсестрой из Анжерки. Не знаю, кто и в какой момент перестал отвечать на письма: Женя или Маргарита. Они больше никогда не встретились.
С начала 2000-х годов мы пытались найти следы Маргариты. Предполагали, что она со своим острым языком могла попасть под репрессии тридцатых годов. Не нашли. Искали в списках личного состава медучреждений Кемеровской области — безрезультатно. Может, Маргарита тоже писала Жене в Ленинск-Кузнецкий или в Кемерово, но семья уже уехала в Новосибирск. Только в 2024 году мы узнали, что Маргарита прошла подготовительные курсы и в 1934 году поступила во второй Ленинградский мединститут, который окончила в 1939.
После окончания института она работала в поликлинике Октябрьской ЖД участковым врачом под Ленинградом, на станции Сиверская. Там застала ее война. Когда замыкалось кольцо блокады, она пешком шла в Ленинград 76 км, там служила врачом МПВО, была награждена медалью «За оборону Ленинграда» [30]. Умерла в Ленинграде в 1959 году, похоронена на Большеохтинском кладбище. Детей у Маргариты Сергеевны не было [31].
Во время войны могла бы произойти случайная встреча Маргариты с братом, Геннадием, который воевал на Ленинградском фронте. В начале 1950-х в Ленинграде учились сыновья Геннадия и Евгении — тоже могли бы встретиться со своей тетей, правда, не узнали бы друг друга. Разве что попали бы на прием к врачу Шарниной. Не стала Маргарита сибирячкой, прожила в Сибири меньше 15 лет, затем 25 лет в Ленинграде.
Старший брат Евгении, Леонид, с семьей жил в Томской области, в Могочино, и когда бывали командировки в Новосибирск, останавливался в семье сестры. Однажды одним из командировочных заданий была покупка игрушек для детского сада, в котором работала Дарья Георгиевна, жена Лёни. Он принес игрушки и целый день играл в них с племянниками, Валерием и Лидой, хотя они уже были школьниками, да и Лёне шел четвертый десяток.
Когда я искала газеты, которые выпускала Евгения Сергеевна Шарнина или написанные ею статьи, нашла заметку на 4-й полосе газеты Колпашевского района «Советский Север» № 48 от 12 марта 1939 года. Заметка не имела отношения к Евгении Сергеевне.
«Советский Север» от 12.03.1939. На фото крайняя справа Д.Г. Шарнина
В ней говорилось, что «С 26 февраля по 2 марта 1939г. В г. Колпашево проходило окружное совещание медработников.» Участницей совещания как заведующая детскими яслями в рабочем поселке Могочино (в настоящее время это село Могочино в Молчановском районе Томской области) была Д. Г. Шарнина. В газете помещена фотография нескольких участниц совещания, среди которых находилась и Дарья Георгиевна.
Дарья Георгиевна всю жизнь заведовала яслями и детсадами. После Могочино они с Леонидом Сергеевичем жили в Томске, потом в Торжке, затем в Подольске.
Мне не довелось встретиться с тетей Даней и дядей Лёней, как называла их моя мама. Знаю только отдельные эпизоды по воспоминаниям родных. Муж Дарьи Георгиевны, Леонид Сергеевич Шарнин, работал в Могочино бухгалтером лесозавода, позже, в Томске главным бухгалтером завода «Манометр».
Приезжал в Новосибирск не только Леонид, но и Дарья Георгиевна с дочерью Любой. Евгения Сергеевна очень любила свою племянницу Любу, такую правильную, отличницу. А Лида всегда хотела походить на Любу, старшую двоюродную сестру. Устройство на фотографии, с помощью которого слушали пластинки, называется виктрола. В трудовой книжке моего деда, Н.С. Соловьева есть запись о том, что 11 января 1935 года он премирован виктролой.
В июне 1941 года Дарья Георгиевна с Любой гостили в Новосибирске. 22 июня они помогали высаживать помидоры. И тут пришла война.
В 1941 году, когда началась война, бабушку направили на работу в г. Татарск Новосибирской области, на замену ушедшего на фронт редактора районной газеты «Ударник животновод». Расстояние от Новосибирска до Татарска около 500 км. Поехали в «Татарку», как называли обычно Татарск, вместе с 12-летней дочерью Лидой. Муж остался работать в Новосибирске, где сын, Валерий, ходил в школу. (Николая Степановича не мобилизовали на войну по возрасту.)
Жили в Татарке в комнатке при типографии и редакции. Мне кажется, что отношение Евгении Сергеевны к жизни, к работе в годы войны совпадает с настроением, описанным в «Обращении к старому городу» Елизаветы Стюарт, поэтессы, родившейся в Томске и большую часть жизни прожившей в Новосибирске.
...Глубокий тыл.
Сугробы стынут.
Угрюм передрассветный час...
С дежурства
улицей пустынной
Иду — ночной редактор ТАСС.
Я знаю всё, чего не знают
До срока те, что спят в домах...
Поземка путь переметает,
Курится белым снежный прах.
И не укрыться в целом свете,
Колючий снег сечет остро.
Иду одна. Несу сквозь ветер
Я сводки «Совинформбюро» —
С боями «местного значенья»
И городами, что сданы,
Со всею болью отступленья
Тех первых месяцев войны...
Наутро будут сводки эти
Читаться тысячами глаз,
Но я пока одна в ответе
За то, что скрыто в них сейчас:
За слезы всех ночей бессонных,
Зa невозвратность всех утрат,
За те десятки «похоронных»,
Что разошлет военкомат...
Пусть до рассвета людям спится,
Пусть горе медлит у окна!..
Поземка белая курится.
Иду в колючий снег. Одна.
Потом светлели сводки эти —
Все ближе был он, жданный час.
Я людям радость на рассвете
Несла — ночной редактор ТАСС.
Зима 1941-1942 года была очень холодная, тяжелая. Никаких запасов продуктов ни у кого не было. Даже в глубоком тылу людям постоянно хотелось есть.
Однажды, зайдя в аптеку за лекарством, Женя увидела за прилавком Леву, когда-то ухаживавшего за ее сестрой, Маргаритой, в Анжерке. Они разговорились, вспомнили жизнь в 1920-х годах. Лева научил Евгению, как без сахара подсластить чай. Надо очень осторожно капнуть в стакан каплю глицерина. Будет ощущение сладости. Много нельзя: это вредно и живот заболит.
Весной 1942 года Евгению Сергеевну перевели из Татарска в Новосибирск, в радиокомитет редактором «Городских известий». Радиокомитет находился в Доме Ленина, в центре города.
В конце 1944 года она была назначена заместителем председателя Новосибирского радиокомитета с освобождением от обязанностей главного редактора «Городских последних известий», но через год добавились обязанности начальника отдела политвещания [32]. В 1945 году Евгения Сергеевна Шарнина была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945».
Летом 1945 года Евгения Сергеевна получила телеграмму от брата Лени: «Еду восток буду Новосибирске такого-то числа». (В телеграммах обычно не писали предлоги, потому что они считались отдельным словом, а стоимость телеграммы рассчитывалась по количеству слов.) Всем было ясно, что войска перебрасывают на восток для войны с милитаристской Японией, значит, для Леонида Сергеевича война еще не закончилась.
Леонид Шарнин был призван на войну Молчановским РВК, Новосибирской области, Нарымского округа, Молчановского района 1.08.1942. Служил в 354 стрелковой дивизии, в стрелковом полку 1199. Был награжден медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», орденом «Красная Звезда». [33]
Поезда стояли подолгу. Евгения Сергеевна приготовила обед, напекла Лене в дорогу пирогов. Посидели, поговорили и Женя забеспокоилась, что брат вовремя не вернется на поезд. И тут выяснилось, что Лене не нужно на поезд, он едет не на Дальний Восток, а просто на восток, то есть в Томск, домой. А Томск расположен северо- восточнее Новосибирска. Леонид Сергеевич всю жизнь шутил и всех разыгрывал.
У бабушки был врожденный порок сердца, сердечно-легочная недостаточность, но долгие годы она старалась по возможности не обращать на это внимание, в самом прямом смысле отдавала все силы работе. Работа редактора газеты круглосуточная, потому что днем собирается материал, а ночью набор, верстка, вычитывание, чтобы к утру газета дошла до читателя. В те годы не было компьютеров, наборщики вручную собирали буквы из ящичков кассы в слова, слова в предложения, заметки, статьи. Из всего этого получалась газета. Редактор должен был проверить не только отдельно каждую статью, но и проверить расположение материала так, чтобы стоящие рядом статьи не привели к смешной или нелепой ассоциации у читателя. Такого рода ошибка могла стоить работы, карьеры, а иногда и жизни. На радио были свои особенности. Это сейчас журналист сам разговаривает со слушателями, сам выбирает новости, о которых хочет рассказать. А тогда журналист писал текст, который в эфире читал диктор. Редактор контролировал текст и следил, чтобы последние слова одного сообщения и первые другого не объединялись в одно целое; дурной тон, если слова в серьезном тексте рифмовались. Нужно, чтобы вовремя обозначались паузы, правильно ставились ударения, следили за дикцией, произношением - были свои особенности работы радио. Однажды дикторы чуть не сорвали выпуск новостей. В тексте о сельском хозяйстве диктору встретилось незнакомое слово «нетель» и он произнес как «нЭтЭль». Напарник не мог сдержать смех и прыснул в микрофон. Но чем серьезнее ситуация, тем труднее было сдержать смех. Пришлось отключать микрофон, срочно прийти в себя и продолжить выпуск. А виноват за смех в эфире редактор передачи.
К тому же, рабочий день в столице заканчивался на несколько часов позже и нередко срочные новости приходили из Москвы среди ночи. Нужно было что-то убирать, что-то вставлять, переделывать работу снова и снова, чтоб к утру были напечатаны газеты и слышны были самые свежие новости по радио.
Долгие годы работы в таком темпе, с тяжелой нагрузкой, часто без сна подорвали без того не очень крепкое здоровье. Весной 1949 года Евгения Сергеевна попала в больницу. Сейчас новорожденных с таким пороком сердца оперируют в младенческом возрасте и они в дальнейшем живут жизнью обычных людей. А тогда не умели делать операции на сердце, не было материалов для «заплаток», не было оборудования, поддерживающего жизнь больного во время операции. Бабушка никогда не обращала внимания на свое здоровье и заболела настолько тяжело, что однажды утром, придя на работу, ее лечащий врач спросил у коллег: «В котором часу умерла Шарнина?». Но она выжила. Выжила, благодаря недавно появившимся антибиотикам, благодаря природному оптимизму, благодаря тому, что дочь Лида, пятикурсница-выпускница медицинского института, практически поселилась в больнице и ухаживала за матерью вместо подготовки к сдаче выпускных Государственных экзаменов.
После болезни Евгения Сергеевна не вернулась на радио, несколько лет до пенсии работала редактором Западно-Сибирского книжного издательства.
Работа в издательстве не такая напряженная, как в газете, но бабушка относилась к любому делу ответственно и строго. Однажды автор, которому отказали в печати его произведения, бросил в редактора тяжелую чернильницу. К счастью, не попал.
Дома хранится много книг, подаренных сибирскими поэтами и прозаиками с теплыми пожеланиями. Писали «чуткому редактору», «с благодарностью за работу над этой книгой», «другу, редактору, хорошему человеку — чтоб лет пятьдесят редактировала!», «другу, который и в беде не забывает товарища».
В конце 1950-х годов Евгения Сергеевна по состоянию здоровья ушла на пенсию.
Когда мы были совсем маленькими, плохо говорили и не могли произнести слово «бабуля». Получалось Буля. Так мы и звали свою бабушку, Евгению Сергеевну.
Ходить Евгении Сергеевне было тяжело, даже если дорога была прямой, не в гору. 10-15 шагов — и остановка из-за сильной одышки. Если что-то упало и надо наклониться — одышка. Когда мы были в детсадовском возрасте и отправлялись в путь с Булей, нам разрешалось пробежать вперед, до конца дома и бегом вернуться обратно. Потом мы делали еще 10 шагов и опять можно было пробежаться. Несмотря на одышку при ходьбе, Буля уверенно плавала, хоть и по-собачьи. Как-то мы ездили всей семьей гостить к маминому брату в Белгород-Днестровский (бывший Аккерман) в 1959-1961 годах, я вместе с Булей плавала в море, ухватив ее за шею. В то время я точно не умела плавать.
По словам мамы бабушка была прямолинейная, строгая к себе, домашним и коллегам. Говорила людям в лицо всё, что думала, «без лишней дипломатии». Бывало, что на нее сильно обижались. При этом очень со многими людьми она была в дружеских отношениях. Мама вспоминала, что домой постоянно кто-нибудь приходил ночевать. То из-за семейных проблем, то после пожара. Однажды коллега легла в больницу и пришел жить ее сын-школьник вместе с кошкой. Приходили «с ночевой» и соседские ребятишки, подружки мамы и друзья ее брата. Думаю, что хотя Буля и была идеалисткой: хотела построить светлое справедливое будущее, была всю жизнь на идеологической, пропагандистской работе, поддерживала решения партии, она понимала, что происходящее в стране не всегда правильно. По крайней мере, когда в 1937 году арестовали соседа, она просила своих детей быть внимательнее и добрее к детям, в семье которых случилась такая беда. В меру своих сил Евгения Сергеевна сопротивлялась окружающему абсурду, не отворачивалась от людей, боролась и за себя: смогла доказать ничтожность обвинений и ее восстановили в партии.
Бабушка легко находила общий язык с самыми разными взрослыми и детьми. С тех пор, как я себя помню, бабушка уже не работала. Вспоминаю, что к ней раза два приходила одна женщина с приветливой улыбкой и слегка растерянно-удивленным выражением лица. Она была взрослая, но почти не умела говорить и оказалась совсем глухой. Но бабушка с ней очень ловко о чем-то разговаривала. Когда я спросила, кто это такая, бабушка сказала: «Это Марфуша, мы с ней вместе работали». Позже я узнала, что Марфуша работала уборщицей в радиокомитете.
В последние годы Евгения Сергеевна не могла уходить далеко от дома, поэтому выходила на улицу и сидела около крыльца. Во дворе она подружилась с мальчиком Сашей лет восьми. Они часто подолгу разговаривали. Когда бабушка заболела, он пришел ее навестить, но Сашу не пустили в комнату — состояние было тяжелое. Он убежал и вскоре вернулся с зажатой в кулаке сливой. Попросил скорее дать ее Евгении Сергеевне. Мы пообещали выполнить просьбу. Часа через два Саша снова прибежал и строго спросил: «Ну как? Съела? Уже стало лучше?»
Она любила животных и они это понимали. Когда жили на Октябрьской, у дома была своя территория, огород. Мама рассказывала, что одно время, еще до войны, они держали кур. Среди них была одна черная курица-умница. Она любила Булю, бежала встречать ее к калитке, запрыгивала на колени, когда бабушка читала и позволяла себя гладить, как кошка.
У Евгении Сергеевны был твердый характер. Мы знали это с детства. Если она что-то решила, уже с пути не свернуть, спорить и выпрашивать бесполезно. Например, она была уверена, что соблюдение режима дня и строгое воспитание дисциплинирует и обернется для нас пользой, когда вырастем. Например, дети должны ложиться спать не позже 21:00, даже школьники младших классов. Дети лет до десяти не должны сидеть за столом вместе со взрослыми гостями, даже в день рождения родителей. Если ребятишки ходили в гости поиграть, их всегда спрашивали: «на какое время тебя отпустили?». По истечении времени гостю сообщали, что пора домой. Если пришел взрослый, мы должны были поздороваться и уйти с глаз долой, бесшумно заниматься своими делами; никаких общих разговоров, никаких вопросов, пока тебя не спросят. О воспитании я бы сейчас поспорила с бабушкой...
В 1964 году Буля и мы с сестрой Таней жили месяц в деревне Мочище, на Оби, родители сняли нам комнатку-сарайчик. Бабушка дышала сосновым воздухом, мы ходили в лес и на реку. Хоть Буля была суперстрогая в вопросах режима дня, она отпускала нас одних в лес или на реку на два часа. Ориентировались мы по солнечным часам: приходили на берег, ровняли площадочку, ставили посередине вертикальную палочку и отмечали положение тени второй палочкой. Мы знали приблизительно, на какой угол повернет тень через два часа. Таня немножко держалась на воде, я совсем не умела плавать, но нас спокойно отпускали одних на большую реку с сильным течением.
Летом 1963 года Буля была в санатории Речкуновка, под Новосибирском. В поселке она познакомилась с человеком, разводившим собак породы боксер и купила у него щенка. Гулять с собакой она не могла, но очень хотела собаку и обещала, что дома будет за ней следить. Действительно, она кормила Динку строго по часам, и та даже не догадывалась, что можно прийти в кухню в то время, когда мы за столом, не то, что выпрашивать у хозяев кусочки. Естественно, нам было строго сказано, что пока мы едим, собака не должна даже к порогу кухни подходить.
Хоть Буля осталась сиротой в 16 лет, имела слабое здоровье, а потом долгие годы была на ответственной работе почти круглыми сутками, она многое умела. Например, очень быстро лепила маленькие аккуратные пельмени и ставила их на доске ровными рядами, как солдатиков на параде. Мы с Таней вдвоем еле успевали раскатывать для Були пельменные сочни. Пекла пироги, кексы, умела делать обычное и слоеное тесто, вязать крючком и на спицах, вышивать не только крестиком и гладью, но и делать мережку, владела техникой ришелье, могла шить. Бабушка читала нам на ночь книги, играла в слова, в шашки, лото, домино и в карты. Она пыталась лет в шесть научить меня вышивать, но когда я втыкала снизу иголку в пяльцы, она вылезала совсем не в том месте и впивалась в палец. Зато вязанием, благодаря бабушке, я овладела легко.
После окончания 3 класса, в 1966 году, бабушка взяла меня с собой на Урал, в гости к деду Гене, бабушкиному младшему брату. К тому времени меня уже не удивляло, что у взрослых могут быть братья сестры, родители, тети, дяди. Только немного странно было, что сын деда Гени, Сережа, был всего на четыре года старше, а приходился дядей.
До Свердловска мы ехали сутки на скором поезде «Сибиряк». Там пересели на другой поезд. Он был похож на электричку, только локомотив был с черным дымом и двери не закрывались автоматически, как у наших электричек. Ехали довольно долго, может, часа два-три (так запомнилось, может, не верно), мимо станции со смешным названием Мурзинка, и приехали в Невьянск.
Я выросла в городе, «на асфальте», до поездки никогда не бывала в таких домах: с русской печкой, с воротами под специальной крышей, с умывальником-мойдодыром, с сарайками и деревянным тротуаром, разделяющими огород и двор. В будке жил черный пес Пират. В доме была кошка с котятами и печь-голландка. Над комодом в рамке под стеклом висела большая вышивка - Невьянская башня в венке цветов. В огороде росло высокое дерево вишня и еще неизвестная мне ягода ирга.
Мы с дедом Геней и Сережей несколько раз съездили на мотоцикле по чернику и по грибы. Шишковать меня не взяли, хотя мне очень хотелось увидеть, как шишки с кедров добываются. Возможно, мешок шишек просто купили, а с мешком я бы не поместилась в люльке мотоцикла. Шишки были смоляные и чтобы растопить смолу их положили в чугунок и поставили в печурку — маленькую духовочку в боковой стенке русской печи. Смола растаяла и стекла на дно чугунка. Был волшебный запах на весь дом, а мы щелкали орешки из теплых шишек. Кстати, по тому, как люди щелкают орешки, можно определить уральцев. Если грызут орешек поперек, по экватору, то уральцы. А если ставят орешек на зубы вертикально, и разгрызают по меридиану, то нет.
С Маргаритой Владимировной, мамой Сергея, мы гуляли по городу и подходили к заводу, на территории которого находилась та самая падающая башня. Я ничего не знала тогда про Демидовские заводы и было странно, что красивую башню, хоть и облупленную, окружают заводские корпуса, да еще и забором высоким с проволокой всё огорожено так, что её не разглядеть.
Когда пошли гулять, у меня возникли сомнения в том, что Невьянск -это город. Потому что дома в основном были деревянные, одноэтажные, как на картинках про деревню. И на большинстве улиц не видно асфальта, зато часто бегали курицы. Успокоило наличие завода. Значит, все-таки город.
Бабушка все свободное время разговаривала с дедом Геней, гулять с нами не ходила. Не давало больное сердце.
Маму Маргариты Владимировны звали Мария, кажется Степановна. Она очень вкусно пекла в русской печке разные пышки-пончики. Именно вкусно пекла, потому что еще на стадии выпекания вкусно пахло. И еще выращивала в консервных банках домашние цветы: фиалки, герань, алоэ. Потом ходила с ними на базар, за что дед Геня ее осуждал. Я случайно услышала как он рассказывал об этом моей бабушке. Мне было не понятно, как это может портить репутацию деда. (Он тогда работал председателем городского общества «Знание».) Но и выращивать цветы на продажу мне бы никогда не пришло в голову. Во-первых, я бы ни за что не догадалась, за сколько можно продать банку с фиалкой. А потом, если не продашь, то куда их девать? На подоконниках свободного места не было.
Гены предков-купцов не передались мне или советское воспитание их подавило в зародыше, «ликвидировало как класс».
Получился рассказ не совсем про Сибирь и сибирячку с 13 лет - Булю, но мы с ней вместе ездили на Урал. Она съездила в родные места, попрощалась, и 16.03.1967 Евгении Сергеевны не стало. Большую часть жизни она прожила в Сибири, но в душе, по-моему, оставалась уралкой. Даже шахматную ладью она по-старинному называла «тура», наверное, вспоминая родной город, Нижнюю Туру. Пожалуй, только начиная с моей мамы, мы считаем себя сибиряками. Хотя кедровые орешки грызем по-уральски.
Если бы я писала свой рассказ до 2021 года, то на этом было бы его окончание. Но в канун 2021 года в результате генеалогических поисков мы познакомились с еще одними родственниками, уехавшими с Урала в годы революции в Томскую губернию. Речь о семье родного брата моего прадеда, Афанасия Ивановича Шарнина (1875-1930) [34]. Семья Афанасия многие годы жила в Кемерове, вплоть до начала 2000-х. Ни мы, потомки Сергея, ни потомки Афанасия ничего не слышали друг о друге. На Урале Афанасий Иванович Шарнин работал бухгалтером.
Он был женат на Клавдии Павловне Глумовой, имевшей дворянское происхождение. Еще до революции 1917 года Афанасий однажды не выдал полиции мужа кухарки, революционера. А после революции тот, в свою очередь, спас Афанасия: узнал его в группе приговоренных к расстрелу и освободил. Но дом сожгли и пришлось бежать. Эти события произвели ужасающее впечатление на Афанасия. Он до самой смерти боялся, что похожие обстоятельства могут повториться. Благодаря Афанасию Ивановичу, в семье его потомков сохранился альбом со старыми фотографиями. Не все они с подписями, видимо фото самых близких людей не были подписаны, члены семьи их хорошо знали. Некоторые фотографии оказались одинаковыми в наших семьях, что помогло понять, кто на них изображен. Процесс расшифровки фотографий продолжается.
Думаю, Афанасий Иванович не мог не знать, что вдова его брата с детьми жила в Подгорном, но на всякий случай отношения с племянниками были прерваны. С другой стороны, племянница Афанасия, Евгения, вступила в партию и ей нельзя было рассказывать о дяде, женатом на дворянке и о предках-купцах. Так и жили несколько поколений родственников, не зная друг о друге в течение ста лет в Кемерове и в Новосибирске на расстоянии менее 300 км.
На сегодняшний день это все известные мне родственники по материнской линии, которых судьба связала с Сибирью.
Список источников
1. https://ostrog.ucoz.ru/ist_rel/3_11.htm
2. РГАДА, ф.350. оп.2. д.899. л.л.230, 240 об., 241 об.
3. ГАПК, ф.111, оп.1, д. 2974, л.65
4. ГАСО, ф. 24, оп. 23, д. 6149, л. 298об-299
5. ГАСО ф.6 оп.3 д.58 л.141
6. ГАСО ф.179 оп.1 д.168 л.22об-25
7. ГАСО, ф.6 оп.3 д.50 л.605об;
8. https://vk.com/@-87078715-dokumenty-rasskazyvaut
9. ГАСО, ф. 6, оп. 20, д. 92, л. 100об-101
10. ГАСО, ф.6. оп.3 д.97 л.785об.-786
11. ГАСО ф.6 оп.20 д.111 л.68об-69
12. https://yandex.ru/video/preview/10476420136698958132
13. Уральский Торгово-промышленный адрес-календарь на 1899г.- Пермь,1899- стр.132
14. ГАСО, ф.6, оп.20, д.330, л.155об-156
15. ГАСО, ф.6, оп.20, д.332, л.116об-117
16. ГАПО, ф.111, оп.2, д.926
17. ГАПК,ф.111, оп.2, д.1448
18. ГАСО, ф.435 оп.1 д.1735
19. ГАТО, ф. р- 243, оп.2, д.44, лл.140об.-141
20. Боль людская: книга памяти жителей Томской области, репрессированных в 1920-х – начале 1950-х гг.: [в 3т. Т.1]; Составитель В.Н. Уйманов -Томск, 2016 - стр. 59;
21. ПГАСПИ ф.643-2, оп.1, д.26291
22. ГАСО ф.6 оп.19 д.744 л. 97об.-98
23. https://www.ohot-prostory.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=1522
24. СПбФ АРАН ф.291 оп.2
25. ГАСО, ф.6, оп.19, д.612, л.119об-120
26. Газета «Земля Чаинская» от 20 января 2018 No3 (8301); с сайтаhttps://prosiberia.tsu.ru/
27. ОГКУ ЦДНИ ТО, ф.1, оп.1, д.149, л.32; д.940, л.276об.
28. http://bsk.nios.ru/enciklodediya/knizhnaya-torgovlya
29. http://kraeved.ngonb.ru/node/5018
30. ЦГА СПБ ф.р-7384 оп.38 д.907
31. Октябрьская ЖД, отдел архивов, ф-50 (связка 33),оп. 1ЛД, д.808
32. Журналистская энциклопедия Новосибирской области. - Новосибирск, 2008. - С. 419
33. https://pamyat-naroda.ru/heroes/person-hero44643516/
34. ГАСО,ф.6, оп.20, д.312, л.140об.-141