История семьи Стабровских. 2. Генеалогическое дерево. Родители

История семьи Стабровских (продолжение)

 (Из воспоминаний отца моего – Стабровского Вольдемара Григорьевича (1927-2009)

 2. Генеалогическое дерево

 У меня нет никаких сведений о прародителях, какого они роду-племени. Я не помню своих дедушек и бабушек. В пору моего тяжелого детства, когда семья находилась на грани выживания, никому и в голову не могло прийти, чтобы заняться поиском предков.

В годы Великой Отечественной войны, прошедшей под девизом «Все для победы над врагом!», и последовавшим за ней периодом восстановления разрушенного войной народного хозяйства, было также не до генеалогических изысканий. Тогда, если на эту тему что-то в кругу родных и говорилось, то вскользь, как о чем-то для той поры несущественном.

В старости, с размышлениями о прожитой жизни, у меня появился интерес к родовым корням, но докопаться до них оказалось непросто. В живых не осталось родственников, знающих носителей ценной информации. Из Тюменского областного архива на мой запрос ответили, что интересующие меня документы были утеряны во время проведения организационных мероприятий при выделении г.Тюмени из Омской области в самостоятельный областной центр в 1943 году.

Не придерживаясь какой-то системы, я воспроизвожу то, что прочно отложилось, засело в памяти, существенное и не очень; то, что, как мне кажется, в какой-то мере поможет понять быт и нравы общества, слепком с которого был я, как и мои сородичи.

 Родители

 Мать

 Моя мать, Стабровская (в девичестве Барышникова) Анастасия Дмитриевна, родилась в 1889 году в Большом Краснояре в многодетной крестьянской семье. Я хорошо знал ее двух младших братьев, Степана Дмитриевича и Кондрата Дмитриевича, и двух сестер – Татьяну Дмитриевну и Марию Дмитриевну, моих дядей и теток. Все они имели свои большие семьи, были великими тружениками, простыми, добрыми людьми.

       Судьба уготовила для матери столько страданий, переживаний, что их хватило бы не на одну жизнь. В детстве ей не довелось учиться в школе, постигать грамоту, играть в детские игры. С ранних лет она должна была нянчить младших братишек, сестренок, выполнять по дому различную черновую работу, трудиться в поле, на огороде.

       Лишь в середине 30-х годов ХХ века, после того, как Советский Союз приступил к поголовной ликвидации неграмотности граждан, мать, которой было за 40 лет, старательно, как и все, что делала, обучаясь в вечерней школе, овладела начальной грамотой, научилась читать и писать.

       В 1910 году мать сочеталась законным браком с Григорием Григорьевичем Стабровским, моим отцом. Этот брачный союз не принес родителям счастья. Ко времени моего рождения достиг кульминации разлад между матерью и отцом. Формально отец оставался главой семьи, в действительности он бросил нас.

       Все заботы о хлебе насущном, воспитании детей, содержании дома тяжким грузом легли на далеко не богатырские плечи матери.

       Выросшая в суровых сибирских условиях, наделенная природной сметливостью, мать была лидером - волевым, строгим, решительным, и вместе с тем женщиной-матерью, необычайно заботливой, доброй, душевной.

       До глубокой старости она вела домашнее хозяйство, поддерживала чистоту и порядок в доме. Держала на подворье корову, свинью, овцу, гусей, кур. Выращивала на огороде овощи, зелень, картофель. Пока не подросли дети, собственноручно ремонтировала хозяйственные постройки, изгороди, ставила огородные прясла, выполняла уйму других повседневных, безотложных, больших и малых дел по хозяйству.

      Чтобы не замерзнуть суровой сибирской зимой - морозы под 40 градусов и ниже здесь не редкость, мать заготавливала в лесу дрова. Валила и пилила березки, колола, укладывала в поленницы, вывозила из лесу. Ежедневно топила в избе русскую печь, зимой - еще и печь в комнате.

       В первой половине 1930-х годов, в годы Отечественной войны мать, как и другие крестьяне, выращивала в огороде коноплю. На примитивных устройствах, заимствованных у далеких предков, мяла, трепала, чесала пеньку, скала пряжу, ткала суровое полотно, холст, шила одежду, половики, мешки. Скорняжничала. Из выделанной ею кожи деревенский сапожник, по сходной цене, шил нам обувку.

       Поздно вечером, когда дети, угомонившись, засыпали, мать в избе при свете керосиновой лампы, а в годы войны – сальной коптящей плошки, стирала и штопала одежду, чинила и сушила нашу обувь, шила порты, рубахи, вязала шерстяные рукавицы, носки, свитера. Спать ложилась поздно, но уже со «вторыми петухами», до зари – снова была на ногах. Растапливала печь, пекла хлеб, варила еду, готовила корм для скота, кормила скотину, птицу и бежала на работу в колхоз.

       С раннего утра допоздна, в погожие дни и ненастье, в будни и праздники самоотверженно трудилась она в колхозе: на скотном дворе, в поле, на току. Сеяла, убирала, обмолачивала хлеб: в начале 1930-х годов при уборке колосовых нередко использовались косы, при молотьбе – цепи. Сажала, растила, убирала картофель, овощи; косила на лугах траву; копнила, скирдовала, стожила; метала солому, сено; доила коров, стригла овец, сучила пряжу. Наравне с мужиками, ни в чем им не уступая, выполняла многие другие тяжелые сельскохозяйственные работы. За добросовестный труд в общественном хозяйстве ее награждали ценными подарками, грамотами, отмечали в газетах.

       Зимой у матери было больше свободного от колхозных работ времени, часто его она уделяла детям. Помню, как ранним утром, истопив русскую печь, будила нас, усаживала за стол и, пока в печи сохранялся жар, пекла вкусные, тонкие, ароматные блины, с толокном и сметаною, угощала ими нас прямо с пылу, с жару.

Мать горячо любила своих сыновей, в равной мере была добра со всеми, никого не выделяла. В детстве своими шалостями мы доставляли ей немало неприятностей. В ответ, вместо заслуженной взбучки, терпеливо выслушивали шумные назидания, искренне переживали, раскаивались в содеянном, обещали, что «…больше не будем…». Ремень, которым нам грозила мать, так никогда и не был применен.

Она обожала внучат. Каждого ласково называла «моя матушка», находила теплые, душевные слова и угощала чем-нибудь вкусненьким.

Мама скончалась в 1979 году, на девяностом году жизни.

Похороны состоялись на деревенском кладбище в Козлушке. Хоронили мать всей деревней. После похорон состоялись традиционные поминки в совхозной столовой. Зал, где были накрыты столы, не вмещал всех одновременно. Заходили в зал молча, садились за столы, выпивали без спешки три ритуальных рюмки, закусывали, поминали добрым словом усопшую и освобождали место ожидающим своей очереди.

Действия односельчан, охотно и бескорыстно помогавших нашей семье в выполнении обрядовых порядков - копка ямы (все-таки Сибирь, декабрь), приготовление угощения, обслуживание поминок, уборка помещений, многое другое – впечатляли и выражали огромное уважение по отношению к матери.

 Отец

 Стабровский Григорий Григорьевич родился в 1893 году. Как, когда, при каких обстоятельствах оказался он в сибирской деревне, остается только гадать. Точных указаний на этот счет у нас нет. Если судить по родовой фамилии отца, то вряд ли можно считать его и моих предков коренными жителями Сибири. Скорее всего, они были пришлыми людьми, «осибирячившимися» со временем.

Я не знал или почти не знал в детстве своего отца. Из рассказов матери, родственников, знакомых, товарищей и соратников отца по борьбе за советскую власть, он предстает человеком незаурядным - волевым, самолюбивым, сильным, крепким физически мужиком.

Одним из первых среди односельчан отец безоговорочно согласился на обобществление принадлежащей ему собственности. До вступления в колхоз обрабатывал землю, пахал, сеял, выращивал хлеб, вел домашнее хозяйство. Имел в частной собственности несколько десятин земли за околицей, дом, хозяйственные постройки, лошадь, корову, две свиньи, две овцы, птицу.

После Октябрьской революции 1917 года отец оказался в центре борьбы за победу Советов на периферии, в частности в Краснояре. Я, как и мои братья, с уважением отношусь к этой странице его биографии.

В январе 1921 года на северо-востоке Ишимского уезда Тюменской губернии вспыхнул мятеж противников Советской власти. Мать рассказывала, как в кровавом противоборстве сын выступил против отца, брат пошел на брата. Погиб в этой междоусобице брат матери. Его зверски изрубили шашками «бандиты» - так местные жители называли мятежников.

В ночь выступления мятежников кто-то из товарищей отца задворками пробрался к нашему дому, из переулка постучал в окошко горенки, где спал отец, и предупредил, что его ищут бандиты, что они уже близко. Отец, полураздетый, выскочил во двор и, в то время, как толпа мятежников ввалилась с улицы в ограду, огородами успел уйти в Омутинку.

Бандиты, разыскивая отца, перевернули весь дом. Пиками, штыками кололи, рвали перины, подушки. Обыскали скотник, сеновал, амбар. Громили все, что попадало под руку. Мать с моим двухлетним братом Федором выволокли на улицу, поставили к стене амбара, угрожая смертью, требовали указать, где прячется «Гришка». Вдоволь наглумившись, вся орава покинула наш двор.

В 1957 году к 40-летию Великой Октябрьской социалистической революции в центре Б.Краснояра был установлен памятник борцам за Советскую власть. На нем пять фамилий, в том числе Стабровский Г. После развала Советского Союза памятник тихо и незаметно убрали.

После победы Советской власти отец активно участвовал в организации и работе местного сельского совета совхоза.

В начале 1930-х годов отец работал и временно проживал в д.Червянка, за Омутинкой. Однажды навсегда оставил родину, Сибирь, отправился на поиски счастья. Какое-то время проживал во Владивостоке. Позднее - на станции Ин Хабаровского края. Там же в 1961 году умер.