Интервью со Слободниковой (Дашкевич) Надеждой Яковлевной

Слободникова (Дашкевич) Надежда Яковлевна, д. Милоновка Томского района.

 

Дашкевич-Слободникова Надежда Яковлевна родилась 25 сентября 1939 года в д. Милоновка Семилуженского сельсовета. В настоящее время пенсионер, работала на ДОКе (г. Северск), проживает - г. Северск.

Ее мама Новикова (Дашкевич) Екатерина Ермолаевна родилась в пос. Ущерб, что в 5 км. от Милоновки. Родителей своих Екатерина Ермолаевна потеряла рано – ей было 7 лет, а ее сестре – 6 месяцев. Старшего ребенка взяли в семью жители Ущерба, вырастили и в 16 лет сосватали за парня из Милоновки, Дашкевича Якова Анисимовича. Мама с опекунами отношения не поддерживала. Так что своих бабушку и дедушку, как родных, так и приемных, Надежда Яковлевна не помнит. Ущерб – переселенческий поселок, однако, о том, откуда приехали родные и приемные родители мамы, она не знает.

Отец Надежды Яковлевны - Дашкевич Яков Анисмимович, был родом из Белоруссии, точного места выхода она не знает. Родился в 1907 году и в возрасте 5 лет (в 1912) приехал с родителями в Сибирь. Родители поселились в деревне Милоновка. Надежда Яковлевна застала в живых дедушку Анисима, который был уже старый и слепой. Он умер в 1943 году. Бабушку свою не помнит. Яков Анисимович Дашкевич был в 1935 году раскулачен и сослан, но в 1938 году реабилитирован и вернулся из Нарыма в Милоновку, откуда был призван на Великую Отечественную войну и погиб в 1943 году.

В семье Дашкевичей родилось 7 детей, но выжили только трое: сестра Евдокия (1934 г.р.), брат Николай (1941 г.р.), в настоящее время жива только Надежда Яковлевна.

Надежда Яковлевна в 1953 г. переехала со своей семьей в д. Кузовлево под Томском.

 Д. Милоновка – переселенческая деревня, образовавшаяся в результате слияния нескольких хуторов, основанных переселенцами из Восточной Белоруссии. Относилась к Семилуженскому приходу, позднее – к Семилуженскому с/с. В советское время в Милоновке имелась четырехклассная школа. Входила в колхозы им. Андреева и «Красное знамя». В настоящее время – относится к Воронинскому СП, в ней официально проживает одна семья (фермеры).

 Достоверно в семье Надежды Яковлевны переселенцами (из Белоруссии) были отец и дедушка с бабушкой по отцовской линии. Другие родственники по отцу не упоминаются. Родители по отцовской линии Анисим Дашкевич и его жена приехали в Сибирь уже будучи мужем и женой. У них был как минимум один ребенок – пятилетний Яков Дашкевич. Возможно, были и другие дети (косвенно указывается наличие «большого дома», однако Надежда Яковлевна не помнит ничего о наличии дядей и теток. Непосредственной информации о переселявшихся родственниках Анисима Дашкевича или его жены нет. Однако точно известно, что другие жители Милоновки и рядом расположенных деревень - белорусы.

Яков Анисимович Дашкевич взял за себя сироту из с. Ущерб, возможно – переселенку. Надежда Яковлевна вышла замуж в д. Кузовлево, в которой проживала.

 Надежда Яковлевна сообщить не смогла - не знает, каким образом родители отца добирались до Сибири, посылали ли ходока, подселялись ли к уже имеющимся населенным пунктам или нет. Нет сведений о миграциях переселенцев или о возвращенцах. Зато подтвердила, что для отца эта деревня была единственной (не искали землю), наличие хуторов как изначальной формы поселения: «Мама показывала мне землю, которая относилась к нашему хутору, показывала, где стояли постройки». Говорит, что наемных работников ни у кого не помнит. Потом, наверно, когда деревня создавалась, дома перенесли и поставили более компактно. Деревня была не маленькая, дворов сорок, не меньше. В Милоновке была начальная школа, поставленная при советской власти. После войны для нужд окрестных населенных пунктов выкопали пруд, потому что источники, из которых брали воду в Милоновке, стали пересыхать. Позднее в деревне имелась водокачка.

На вопрос об устройстве переселенцев на местах Надежда Яковлевна сообщила, что землянок не помнит, не застала. Первый дом, который строили Дашкевичи, был очень большой, двухкамерный. Она помнит наличие соломенных крыш на домах. Потом дом стал заваливаться, поднять его одинокая женщина не могла, переехала (купила) в дом поменьше.

Кроме дома (хаты) были ещё и постройки для скота - (пуни), имелся большой огород – около 50 соток. Его засаживали картофелем, морковью, огурцами, луком и т.д. Поселенцы не сажали помидоры. Для того, чтобы вскопать огород, использовались лопаты или приучали пахать корову. Если корова ложилась и не хотела вставать, зажигали факел и «совали ей под хвост». После войны в Малиновке «стоял стройбат, который сначала все в деревне принимали за зеков. Потом поняли, что это солдаты. У них были лошади. Втайне женщины нанимали стройбатовцев, чтобы те на своих лошадях вспахали им огороды». Дед Артюховский, имевший репутацию колдуна, донес на них. Солдаты в отместку подпалили его баню и стога сена, предупредив соседку – маму информатора, что горит далеко, на них перекинуться не должно, но чтобы она следила.

Большой дом Дашкевичей косвенно указывает на средний достаток. После революции Яков Дашкевич вскладчину с односельчанами купил молотилку, за что позднее ее владельцы были раскулачены. (В интервью Л.И. Белик рассказывается о том, что за эту молотилку был раскулачен Никон Казаков с семьей). То время, которое хорошо помнит сдатчица – война и послевоенные годы - постоянная бедность, голод и отсутствие одежды.

Натуральное хозяйство в Милоновке задержалось надолго, по словам Надежды Яковлевны, жили «на своем обеспечении». До коллективизации имели лошадь, 2 коровы, овец, свиней, кур. Уток и гусей не держали. Овец, свиней и т.д. тоже было немного. После коллективизации своей лошади в семье не было, была корова, поросенок, 2 овцы с ягнятами, куры. Надежда Яковлевна постоянно вспоминается налог на частное хозяйство. С овец сдавалась шерсть, для личных нужд семьи использовалась самая некачественная, с живота. Если забивали свинью – сдавали мясо и кожу обязательно. От кур – яйца, с коровы – молоко. После войны мама получила право держать 2 коровы – с одной платила налог, с другой – нет, потому как мама была многодетная вдова фронтовика. Вспоминается, что после 1953 года стало лучше. Мама переехала в с. Кузовлево, и работала в пионерлагере (обслуживающий персонал). Ей платили зарплату, и налоги отменили. К тому же выросли дети и тоже стали подрабатывать. До этого "денег в семье не было, работали на трудодни, а зачем – я не понимаю, ничего не давали".

Соседи жили рядом, все были примерно одинаковые, бедные. Потому что мужчин в деревне не было (военное время), информатор помнит, что везде работали женщины. После войны пришел Иван Слепаков – и тот инвалид. Снова заходит речь о высоких налогах.

Из соседей помнит непосредственных соседей Беликов. Сергей Белик, похороненный в Милоновке, был взрослый человек, мама Надежды Яковлевны с ними дружила. Сергей Белик умер вскоре после войны. Еще в Милоновке жили Казаковы и Писаренко. Мария Казакова вышла замуж за Виктора Писаренко. У Писаренко еще был сын Николай, который жил в Томске. Была и семья Тимошенко. Они жили одной семьей. Бабушка Тимошенчиха, ее дочка Варвара, незамужняя, а у Варвары были дети от разных отцов: старший Иван Артюховский – 1934 г.р. и Валентина Зайцева, 1939 г.р., с Валентиной Надежда Яковлевна дружила. «Варвара замуж не выходила, детей записывала на отцов. После войны имела связь с женатым мужчиной из Николаевки, у которого было 17 (?) детей». Ее поведение осуждалось женщинами, в первую очередь из-за многодетности жены того мужчины. Детей могли сгоряча назвать «суразами», Валя очень болезненно переживала это, мечтала уехать из деревни. Про семью Корольковых: «Корольковы – это была очень большая семья, я не знаю, откуда они приехали, и хозяина в семье не помню. Помню Ивана Слепакова, который вернулся с войны инвалидом».

На вопрос о храме, крещении детей, отпевании покойников Надежда Яковлевна ответила: «Семилуженская церковь была, но в наше время ее уже не было. Сельсовет был в Семилужках, 7 км. В деревне была четырехклассная школа. Она стояла в 10 домах от въезда в деревню, на пригорке. Там мы учились, а потом ходили в Семилужки. Вставали рано и шли пешком, весной и осенью. Переходили вброд р. Киргизку, моста не было. Зимой мама снимала нам комнату в Семилужках, оставляла продукты: картошку, мороженое молоко, покупали лапшу. Иногда зерна толченого давали. Я жила в доме хозяйки, иногда выполняла работу по дому. Готовила одновременно с ней, но стол был отдельный. Иногда давала ей мороженое молоко». К вопросу о том, кто и как лечил в Милоновке болезни, ответила: «Больница - в Тугане или Семилужках. Были две бабки, которые лечили: бабка Тимошенчиха, мать Варвары Тимошенко, и еще одна. Ее, кажется, звали «бабушка Шойчиха». Она однажды лечила мою маму. Я тогда была совсем маленькая, лет 5 или чуть больше. У нас в деревне был дед, о котором говорили, что он был колдун. Он ходил по дворам, и нам наказывали, что бы мы его не пускали, если телилась корова или овцы ягнились – мы боялись, когда он стучался, а он – словно чуял, что так. Помню, его мама прогоняла довольно резко. И вот я нашла на улице бусики. Принесла домой. А тут мама разболелась, все хуже и хуже стало. Я побежала к знахарке. Не к Тимошенчихе, а к другой, бабушке Шойчихе. Она спросила, не находила ли я чего. Я сказала про бусики, и бабушка велела мне отнести их на то же место, где я взяла их. Потом что-то еще делала. Мама выздоровела. Мне урок на всю жизнь – мама потом говорила, чтобы мы ничего не подбирали – «видите, я чуть не померла»! Дед этот умер где-то вскоре после моего деда, то есть в 43-44 год. Умирал долго, все кричал. Ему разбирали потолок, тогда он умер. Такой вот вредный был, ничего хорошего не делал. А Тимошенчиха и Шойчиха наоборот – лечили". Бабушки объясняли причины болезни по-своему, сглазом, наговором и лечили тоже как-то по-своему.

О том, сразу ли переселенцы обзаводились собственным хозяйством, или сперва нанимались, Надежда Яковлевна ничего сказать не смогла. «К нам еще ссылали латышей, им давали квартиры, но они жили у нас недолго, года 3. Не помню точно, когда это было, после войны. Их было 3 семьи. Кроме того, в деревню позже подселялись. Имелась деревня Первомайская рядом, ее потом не стало, народ переселился в Милоновку».

Говоря о хозяйстве и быте, Надежда Яковлевна отмечает: «Реки рядом не было, и рыбу мы не ловили. Собирали ягоды, грибы, очень много ели травы всякие. Был кедровник, но девочки туда не ходили: нас пугали, что там хулиганы и могут «что угодно сделать». Мы даже со школы через него не ходили, хотя так было ближе. Ягоду ели с молоком, грибы – с картошкой. Выращивали хлеб, картошку. Был лен. Даже после войны, отработав на ферме, женщины шли и трепали лен, который сдавали потом за трудодни, что ли. Трепали его в бане. Я помню, что дома у нас стоял ткацкий станок. Это было уже после войны, мы редко что покупали. Потом из сельсовета маме как вдове с детьми давали присланное из-за границы. Дали штаны и какой-то пиджак, мама его на нас перешивала».

Надежда Яковлевна не могла вспомнить, были ли споры с коренным населением, старожилами. Жила в Семилужках, конфликтов из-за своего переселенческого происхождения не помнит. В деревне жило много белорусов. «Были свои слова у старших. Мама была неграмотная, говорила по-своему, по-деревенски. И другие. Мы учились в школе, у нас был уже другой говор. Вот дом называли хатой, а стайку – пуней, другое тоже звали по-своему».

Очень подробно описывает Надежда Яковлевна манеру одеваться. Домотканая одежда бытовала в Милоновке в послевоенное время. Женщины выращивали лен, дома у мамы стоял ткацкий станок. Несмотря на большие налоги – так, из шерсти не сдавали только самую низкосортную, подкопив, можно было сделать одеяла, теплую ткань на одежду. Носили также телогрейки и «шахтеры» - то есть шахтерские калоши, которые иногда дополнялись голенищами от старых сапог или валенок. У мамы были валенки, кажется, самокатные. «Мы с сестрой и братьями носили шахтеры на сменку – одни на всех. Чтобы ноги не мерзли, заматывали их тряпками. Одежды было мало, изредка покупали ситец или еще что. Одежда была у всех примерно одинаковая. Маме в сельсовете время от времени давали помощь из-за границы, выдали однажды штаны и пиджак или куртку коричневые, они никому не годились, но их перешивали. Трудно было, очень трудно».

 Надежда Яковлевна постоянно вспоминает голодные военные и послевоенные годы. Почти полное отсутствие хлеба. «Давали зерно за трудодни, очень мало, поэтому чаще всего в тесто клали немного муки, а остальное дополняли картошкой. Кроме собственно картошки со своего огорода – ее не хватало – собирали мерзлую и гнилую картошку на колхозных полях. Делали тошнотики. Ели очень много дикорастущей травы. Зерно берегли на покосы – работа требовала очень много силы. Часто варили жидкую кашу, или суп из толченого зерна. Кроме того, было молоко. Мама работала дояркой, держала две коровы, одну беспошлинно. Домашнее коровье молоко морозили – сметана в центре замерзала бугорком. Особо лакомое блюдо – картошка с грибами, совсем редко – сало или мясо. Но это редко. После забоя поросенка надо было сдать кожу с него и мясо».

Трудились с детства. Дома было мало работников, отца не было, дед слишком стар. С детства помогала маме: с курами – собрать яйца, выполоть курятник, с огородом - прополка грядок. Один раз от усталости уснула в огороде и не заметила, что началась ночь. Картошка была обязанностью детей - в начальной школе учеников выгоняли на поля собирать колхозную картошку.

На вопрос о численности семьи заметила: родители имели семерых детей, но первые дети неизвестно почему умирали - остались живы только трое последних. Причем родившаяся в 1934 году Евдокия пережила ссылку в Нарым.

На традиционное распределение отношений в семье наложила отпечаток война: отца Надежда Яковлевна помнит плохо, больше по рассказам матери. Мать была в доме всему голова.

На вопрос о праздниках, обрядовых действиях Надежда Яковлевна отвечает:

«Из праздников не помнится, чтобы особо что справлялось: на Новый год и т.д. – женщины вскладчину накрывали стол. Религиозные праздники справлялись тайно, мама на Пасху делала картошку с мясом. Помнится «Борозда» - по окончанию сева и по сбору урожая тоже праздновали».

Переходим к вопросу о большой истории, отразившейся на судьбах села и семьи. Надежда Яковлевна упоминала, что отец вскладчину с другими купил молотилку. На вопрос, не был ли партнером Никон Казаков, ответила, что не помнит, но Казаковы в деревне жили. Отца раскулачили в 1934 году и отвезли с семьей в Нарым. Там их высадили посередь чистого поля. Чтобы жить, отец помог вырыть семье землянку, а потом подался в бега – и смог как-то добраться до Москвы (со слов Надежды Яковлевны) и добиться пересмотра дела. Последнее верно, потому что в 1938 году Яков Дашкевич (и Никон Казаков) с семьями вернулись в Милоновку, были реабилитированы. После возвращения из Нарыма в семье родилось двое детей. «Маме в Нарыме очень не понравилось – тайга». Отца призвали на фонт в 1941 году. В 1943 году на него пришла похоронка. О войне не помнит, но после войны жили очень голодно. Денег почти не бытовало. Иногда удавалось вырастить и продать бычка, например. Вырученные деньги шли на покупку ткани на одежду, чего-то остро необходимого.

О колхозе. Колхоз имел коровник, после войны появились лошади, а в годы войны ездили на быках. Была также конюшня, овчарня, птичник. Мама работала дояркой. Были поля – выращивался хлеб, картошка.

На вопрос о названии колхоза ответила, что не помнит, чтобы колхозы как-то назывались, говорилось о том, что это колхоз населенного пункта. Предполагает, что дома с хуторов свезли и разместили более компактно. Люди в деревню приезжали и уезжали из нее. Разумеется, это относится к периоду с 1940-х по 1953 год. Рассказала о девушке, которая пришла в деревню, но по причине распространившихся слухов о ее личной жизни или в силу того, что слухи были правдой, и она хотела прекратить эти отношения - ушла из деревни. По личным причинам мечтала уйти из деревни и ее подруга, Валя Зайцева. В 1953 году семья Екатерины Дашкевич уехала из деревни.

В то время, когда информатору исполнялось 18 лет, приехал из колхоза Милоновский председатель Артюховский и пригласил на лето поработать в колхозе. Она жила на полях, у нее была напарница, и они жили на полевом стане в будке. В другой будке жили трактористы и комбайнеры. Работали круглосуточно. Утром и вечером их кормили на стане, а обед возили на поля.

Люди с нетерпением ждали съездов. Собирались в правлении колхоза и слушали – что легче сделают для крестьян.