Федоров В. Без обратного адреса.

В начале мая 1979 года я был в командировке  по редакционному заданию в Колпашеве, как раз в те дни, когда Обь обнажила глинистый яр с тайными захоронениями жертв, расстрелянных в 30-х - 40-х годах прошлого века по приговору «троек». Вместе с весенним мусором по весенней реке вдруг поплыли трупы людей в мученических позах. Когда их разнесло мощным течением на многие километры, а в Москву, в ЦК партии ушла телеграмма от возмущенных жителей города, власти спохватились и стали «принимать меры».

Несколько дней в середине мая водометы размывали берег, крошили винтами трупы,  а некоторые усердные исполнители приказа били останки веслами,   привязывали к ним грузы, чтобы спрятать концы в воду. На всю оставшуюся жизнь запомнилась яма с трупами. Расстрелянные были уложены штабелями, как дрова-долготье. Верхние истлели, а нижние сохранились. В затылках – пулевые отверстия, тела пересыпаны негашеной известью. Их было много: сотни и сотни. Никто не считал. Губили живые души и списывали в утиль. Позднее свидетели расписывали: сначала размывали три захоронения в штабелях, потом еще три и еще…

Пока подмытый яр не оцепили сотрудники милиции,  многие горожане успели   увидеть запретное, тайное, что уж никак, по мнению властей, не   предназначалось для общего обозрения. Люди плакали, как на похоронах, проклинали машинистов водометов за поругание. Предлагали собрать тела расстрелянных людей и предать земле по-христиански, поставив памятный обелиск над общей могилой. Среди собравшихся у яра людей мне почему-то особенно запала в душу трагическая фигура маленькой женщины, страдальческое выражение ее глаз. Казалось, она была готова броситься в воду за каждым скатывающимся по скользкой глине телом. Кого она потеряла? Почему ей так больно? Подойти и спросить я тогда не решился.

… Через три десятка лет пришедшая в редакцию «Красного знамени» Евдокия Григорьевна Пахоменко сразу напомнила мне тот день. Поразило сходство ее с неизвестной страдалицей. «Видимо, судьбы у них совсем схожие?» - подумал я. И пока посетительница раскладывала на столе теради, заполненные стихами и воспоминаниями о неведомых земляках, друзьях по ссылке и работе в Каргасокском и Молчановском районах, поинтересовался, была ли она у Колпашевского яра? «Была, но позднее, - ответила она, - часто размышляю об этом массовом злодеянии. Правду от народа не скроешь,   какие бы преступления против него не совершались. Хочу, чтобы люди знали, сколько пришлось нам пережить».

КАК ЭТО БЫЛО В ФОМИНКЕ.

 Большая семья Пахоменко отправилась в Сибирь  по Столыпинскому переселению из Смоленской губернии. Обосновались в деревне Фоминка Молчановского района. Поселенцам государство оказывало существенную помощь. Сначала построили общий дом, а потом каждый из трех братьев - еще по крепкому добротному дому. Распахав свободную землю, сеяли пшеницу и рожь. Семена предоставило государство. Возвели огромную плотину, навозив туда землю на лошадях. В образовавшемся пруду выращивали карасей. А чтобы они не дремали, вскоре появились и щуки. В Томске приобрели лошадей и кузнечные инструменты. Кузницу построили   возле пруда. Вскоре появилась у них пасека. Природное трудолюбие и   способности позволили братьям в считанные годы стать вполне самостоятельными и зажиточными людьми, вызывая откровенную зависть у окружающих старожилов.

Не случайно, что в в 1931 году братья первыми попали под «косу раскулачивания». Безжалостно конфисковали имущество: четыре дома, кузницу, пасеку, скот, выгребли подчистую зерно. Теперь, мол, не ваше, а общее будет, колхозное. Правда, у домов тут же новые хозяева объявились. В двух строениях, в Соколовке и Фоминке, школы разместили, дом Тихона милиция себе присмотрела, а общий, самый большой родительский дом перевезли в Молчаново. Растащили все, даже носильные вещи. Не побрезговали кроликами и овцами. Да что там, мед, словно никогда не пробовали, выкачали так, что обрекли пчелиные семьи на гибель. Грабители с большой дороги, и те вели бы себя милосерднее, чем бедняки-односельчане, дорвавшиеся до имущественной халявы.

Еще не рассвело, когда в 4 часа утра раскулаченные семьи с многочисленными детьми тронулись в путь, взяв с собой в дорогу жалкие остатки вещей и продуктов. Издевательство над людьми началось с первых часов. Приказали ждать пароход под речным яром возле Кривошеина, но никто не позаботился, где укроются от ветров и начавшегося дождя малые дети. Продрогнув и промокнув насквозь, ссыльные все-таки уснули, не смотря на ненастье. Ночью тяжелая земля обвалилась  прямо на спящих людей. А разразившаяся буря  разметала  по течению оби нехитрый скарб, отняв у несчастных последние вещи. Охранники и усом не повели, отнеслись к людской беде более чем спокойно, не обращая внимания на громкий плач детей. Дрожа от холода и сырости, люди, особенно старики, истово молились, осеняя себя крестным знаменем. Долгожданный пароход пришел лишь утром. По команде конвоя обреченный народ двинулся  по шатким трапам, бережно прижимая и неся на руках детей. Грузились прямо в трюм. Куда повезут, было неизвестно. Широкая Обь без конца и без края заливала все пологие берега. Кусок черного хлеба из сухого пайка не лез в горло. Пугали неизвестность и тревога за жизнь и здоровье детей…

* * *

Выжив в этом аду одна из пятерых сестер и братьев, Евдокия Обоскалова (Пахоменко) через много лет так осмыслила произошедшую всенародную беду: «Зачем же за собственный труд безвинных людей наказали? Под строгим конвоем везли, да не близко, а в дальние дали. Васюган, Усть-Чижапка, тайга, посмотришь – только в небо дыра. Команда: «Выгружать всех сюда!» Вот такая расправа была над нами! Стали строить землянки, бараки среди берез. Комары заедали и взрослых, и детей…»

Верно подмечено мудрыми людьми: память да совесть не выключишь. Евдокия Григорьевна, словно кадры бесконечного фильма ужасов, мысленно прокручивает эпизоды своей таежной жизни. Первым в мае трагического 1931-го года умер полуторагодовалый Афанасий. В июле еще двое – погодки пяти- и шести-летние сестрички Анна и Ульяна. В августе – четырехлетний Ананий. Последнего, пятого ребенка, первенца Дуняшу, мама Варвара   Константиновна решила спасти во что бы то ни стало, хотя бы  ценой собственной жизни. И это ей, к счастью, удалось. Однако, не счесть,   сколько раз еще смерть , а прежде всего – голодная, ходила по пятам за маленькой девочкой, невольницей кулацкой Осиновки – деревушки, вставшей за одно лето среди леса.

«Пойдем, Дусенька, я тебе такое покажу, - однажды шепнула ей старшая подружка, десятилетняя Женечка Черноусова. Таясь от взрослых, они   проползли сквозь высокий бурьян, росший у амбара, и протиснулись меж столбиков свай в рассеянный сумрак подполья.

«Смотри, смотри, - снова горячо зашептала девочка, - видишь, в полу   щелочка? Сейчас я уберу травку, и станут зернышки падать. Лови их в ладошку. Горсточку наберешь и долго-долго жуй.» С пол-часа они ели зернышки, как две дюймовочки в норе у крота. Затем осторожно, затаив дыхание, ползли назад мимо свай, распрямляя за собой слегка примятую траву. Свою «кормилицу» они посещали, когда голод был совершенно невыносим и не оставалось больше силенок, чтобы переносить эту недетскую муку.

- Иногда мне кажется, что я могла рассказать молодым о преступлениях власти против своего народа, - размышляет Евдокия Григорьевна. – Слишком уж много зла произошло на моих глазах. Шло планомерное уничтожение людей. Тех, кто не умирал от голода, увозили на расстрел или в ГУЛАГ. Только из небольшого села Борисовка, что в 25 км. От Среднего Васюгана, «черный ворон» увез в 1937 году в Колпашево сразу 12 мужчин. Вот фамилии некоторых из этих жертв режима: Абрам и Христофор Кель, Афанасий Казыдуб, Багер, Сорока, Гаман, Драчук, Косов… Вскоре Анна Драчук получила письмо без обратного адреса. На измятой бумажке рукою мужа было написано: «Нюра, береги детей, старайся учить их… Прощайте…» И больше никакой весточки от человека, которого увез ночью «черный ворон» Оставались без мужчин старики, женщины, дети. А в 1942 году подросшие дети расстрелянных в 1937 году отцов пошли на фронт, защищать Родину. С этого времени репрессированным вышло «послабление». Правда, арестовывали и настоящих преступников. В том же 1942 году увезли из Черталов семью Власовых. Хозяин с сыновьями под видом проводников убивали и грабили бежавших за болота с Васюгана переселенцев.

Тяжкое это было время - 30-е – 40-е годы прошлого века. В 1947 году поступил донос в НКВД  и на меня, воспитателя детского дома. Замаячила страшная 58-я статья – «враг народа». Отстранили от детей и отправили на лесозаготовки. Представляете «богатыршу» ростом 150 см с топором и поперечной пилой в руках? Работала на лесоповале с октября по май 1948 года, пока шло разбирательство. Но, как говорится, мир не без добрых людей. Все это время за меня бесстрашно хлопотал директор детского дома в Айполово Тимофей Семенович Потуремский. Да и сам начальник районного НКВД А. Ямщиков хорошо знал меня как активную комсомолку. Слава Богу, все разрешилось благополучно, и с июня 1948 года я приступила к обязанностям воспитателя.

В 1954 году я была начальником пионерского лагеря в г. Колпашево. За неимением подходящего здания нам разрешили расположиться в спортзале НКВД. Нескучно жили его работники, нигде больше в городе подобного не было. Хорошо оборудованное по тем временам помещение, футбольные и волейбольные площадки на улице. Поодаль – двухэтажное деревянное здание, вокруг которого высокая ограда   за колючей проволокой, мрачное, молчаливое пространство. Пришедшая за внучкой бабушка вдруг сказала: «А мой Ваня тут лежит». От этого невольного признания охватило душу холодом. Уже был арестован и расстрелян Л. Берия. Вскоре в отчетном докладе Н. Хрущева на ХХ съезде партии будут обнародованы потрясающие факты массовых репрессий, развенчан «культ личности» И. Сталина. Тысячи, сотни тысяч людей, чаще всего невинных, пройдя жесточайшую Голгофу, нашли свою смерть. Колпашевский яр, - еще   «мелочь», если вспомнить Соловецкие острова, Колыму, строительство железной дороги за полярным кругом на вечной мерзлоте, и, конечно же, Беломоро-Балтийский канал, протяженностью 227 км. Его построили за 2 года. В то время, как Панамский канал, длиной 82 км. строили 28 лет. Сколько людей осталось лежать в земле, никто не знает. На смену погибшим от истощения пригоняли новые партии заключенных.

30 октября Евдокия Григорьевна отметила очередной День памяти жертв политических репрессий. С высоты своих лет и трагического опыта,  потеряв шесть родственников, она вправе спросить: «Как довести до сознания наших соотечественников, в том числе, современных молодых людей, абсолютную недопустимость повторения этой всеобщей трагедии народа? Зачем это вообще было?

Возникшая по злой воле Осиновка, где в болотистой земле Васюганья навеки остались лежать ее младшие братья и сестры, снова заросла, стала тайгой. «Бедные мои, милые, родные! Вы-то чем виноваты? У вас-то за что отобрали ваши младенческие жизни? – часто думает она.