Будни и праздники деревни Виленка по рассказам жителей. Часть 1
Будни и праздники деревни Виленка по рассказам жителей.*[i]. Часть 1.
Как жила переселенческая деревня Виленка в будни и праздники, как был обустроен хозяйственный и домашний быт? Об этом трудно найти материалы в архивах и документах. Рассказать о том, что видели сами на своем веку, что им рассказывали родители и деды, могут и сами жители. Память одного человека не ограничена только своим жизненным опытом, а сохраняет рассказы своих предков, родителей, дедушек и бабушек, увеличивая тем самым глубину народной памяти на многие годы. В каждом селении были хранители коллективной памяти, которые знали и помнили многие яркие моменты из жизни сельчан. В деревне Виленка, как и во многих соседних селениях, занимались сельским хозяйством и кустарными промыслами. Эти занятия сохранялись и при колхозе. Не только рабочие будни были у жителей селения, но и справлялись свадьбы, молодежь собиралась на вечерки, отмечались новые и старинные календарные праздники. О Виленке, своих родителях и дедах, этническом самосознании, о повседневной и праздничной жизни нам рассказали внуки первых основателей селения.
Собранные и представленные ниже материалы характеризуют повседневную, будничную и праздничную жизнь деревни Виленка глазами её жителей. К сожалению, уже нет в живых первых переселенцев из Виленской губернии, которые принесли в Сибирь свои традиции. Потомки их сохранили память о своих бабушках и дедушках, в речи которых смешивались русские и белорусские слова. Если их дети еще помнили родной говор, то внуки довольно быстро утратили белорусскую речь, но сохранили элементы двойного самосознания. Среди жителей были и поляки, хотя известно, что поляками в Сибири иногда называли белорусов – католиков[ii]. По данным Всероссийской переписи населения 1897 г., в Сибири православные белорусы вместе с украинцами нередко попадали в общую категорию «русских», а католиков из белорусов зачастую относили к полякам[iii]. В частности, в поселке Виленском по данным сельскохозяйственной переписи 1917 г. не отмечено ни одного белоруса, а население, как считали, составляли русские и поляки[iv]. Наши материалы, в частности расспросы жителей Виленки, позволяют достаточно уверенно говорить о белорусском происхождении значительной части виленцев. Анализ пофамильного состава жителей по переписи 1917 г.[v] (Митюкевич, Говор, Лысенок, Кумпяк, Мартусевич, Курилович, Исюкевич и др.) также говорит в пользу белорусских корней жителей Виленки. Этническая память сохранялась и в пище (картофельные драники и клецки, галушки из теста, кулага, квас, традиция изготовления общественного пива и др.) и вероятно в одежде, хотя сведений об этом сохранилось очень мало. На некоторых фотографиях можно увидеть мужчин в рубахах с прямым разрезом на груди, что характерно для белорусов, которые не носили косоворотки[vi]. Известно, что одна из жительниц привезла с собой ткацкий стан, на котором ткала холсты из выращенного льна, окрашивала их травами и шила одежду. Характерный акцент, особенности произношения некоторых слов (тэбэ, будэт, ничёхо и др.) и сохранение в памяти некоторых слов из речи предков также подтверждают белорусское происхождение жителей Виленки.
Не все привезенные традиции оказались востребованными. Так на чердаке одного из домов, по воспоминаниям, лежала старинная соха с двумя сошниками, которую уже не применяли, так как для пахоты использовался плуг. Переселенцы, несомненно, с огромным энтузиазмом принялись за освоение новых земель, вложили много труда и пролили немало пота. Они потом вспоминали и рассказывали внукам, что на оставленной родине всё было «панское», даже веточку нельзя было сорвать, а здесь всё принадлежало им – и земля, и ягоды, и грибы в лесу, и рыба в речке Самуське. Своим трудом горстка семей белорусских переселенцев освоила этот уголок сибирского пространства с его болотами и лесами. Они распахали пашни, построили дома, развели домашнюю скотину, вырастили детей, обустроили всё хозяйство и установили связи с соседями. Огромный труд был вложен в производство ценного пихтового масла, даже колхоз назывался «Красный пихтовар». В годы войны на этом кустарном производстве, когда надо было круглосуточно следить за процессом, со всей ответственностью трудились четырнадцатилетние мальчики-подростки.
Практически все жители селения были в родственных связях между собой, что свидетельствует о том, что на первых порах после переселения семейно-брачные связи были ограничены своим кругом. Со временем переселенцы стали вступать в более тесные контакты и семейно-брачные отношения с жителями соседних селений. Одна линия брачных отношений связала виленцев с Григорьевыми, другая – с Андреевыми, третья еще с другими, и своих дочерей отдавали в соседние селения, расширив, таким образом, круг общих потомков.
Традиции проведения календарных праздников – Рождества, Масленицы, Пасхи, а также молодежных вечерок у русских, украинских и белорусских переселенцев в Сибири имели много общих славянских черт[vii], что подтверждается и нашими материалами. По свидетельству рассказчиков, молодежь устраивала традиционные гуляния не только в своем селении, но и охотно ходила на вечерки в соседние деревни и заимки. Нередко и жен выбирали именно там. По рассказам, в Виленке было много парней, а в соседней Петропавловке много девушек, поэтому парни из Виленки, несмотря на расстояние, в выходные и праздничные дни ходили на вечерки в это село. Виленка вместе с другими селениями относилась к приходу православной церкви в с. Петропавловке, где венчались, крестили детей и посещали службы по большим праздникам. По воспоминаниям, одна из жительниц была католичкой и ездила в томский костел. Муж её был православным, и детей они крестили по православному канону. Рассказчики единодушно отмечают, что жители Виленки жили очень дружно, помогали друг другу, даже не запирали дома. Интересно, что даже на молодежных вечерках не отмечались ссоры и драки парней из-за девушек, что было обычным явлением во многих соседних селениях. Это характеризует виленцев как миролюбивых, незлобивых и покладистых людей, хотя бывали и трагические случаи. Среди жителей Виленки было довольно много людей, доживавших до преклонного возраста, до ста и более лет, несмотря на тяжелый труд и все жизненные невзгоды. Этому способствовали, по-видимому, природное здоровье, миролюбивый характер и неплохие природные условия.
Между жителями Виленки и их соседями из других переселенческих и старожильческих селений было много общих черт, обусловленных традициями ведения сельского хозяйства с применением тяжелого физического труда. Они так же пахали пашню, сеяли хлеб и убирали урожай, разводили домашний скот, выращивали овощи, занимались рыбной ловлей. Особенностью виленцев было развитие кустарных промыслов по изготовлению пихтового масла и обработке дерева. Даже колхоз у них назывался «Красный пихтовар». В начале коллективизации часть виленцев, как было и в соседних селениях, уехала в город. Жители маленькой деревни Виленка вместе со всей страной познали все трудности коллективного хозяйства, пережили репрессии, отдали своих сынов на защиту Родины. С 1950-х гг. деревня Виленка попала в зону притяжения нового города Северска, и её жители своим трудом активно способствовали строительству города и атомного производства.
Для подготовки этого издания мы расспросили и записали рассказы бывших жителей Виленки, в основном пожилых людей, которые сохранили память о своем трудном детстве и юности. Из их рассказов можно более подробно узнать о повседневном укладе жизни, занятиях и праздниках сельчан в годы активной жизни селения.
Рассказывает Лысенок Владимир Данилович, 1929 г.р., г. Северск; расспросила, записала и обработала П.Е. Бардина.
О Виленке и о себе. Родился в 1929 г. в д. Виленка. Там и родители похоронены. В войну в Виленке 85 домов было, 3 бригады в колхозе. Всё развалилось, стали разъезжаться при Хрущеве, когда он запретил личный скот содержать. С 1943 г. жил в пос. Самусь, работал на судоремонтном заводе до 1954 г., потом некоторое время жил в Томске, работал в Трамвайтресте. Потом вернулся в Виленку, а примерно в 1956 г. приехал в Северск, когда ещё только бурили, строили объекты.
На вопрос: кем были предки (белорусы, поляки?), и кем себя считает – В.Д. отвечает, что точно не знает, кем были его предки, скорее всего белорусами, а сам и отец его писались русским. А мать отца – Анастасия Андреевна, которая прожила 107 лет, рассказывала про «панщину», и говор у неё был особый, слова особые. Например, она говорила «не чапай» - значит, не трогай. Или «ничехо» - ничего, «тату» - отец. Она рассказывала, что они жили на «панщине», это, наверное, в Польше. Что там даже веточку нельзя было сломать – всё было панское. Ничего нельзя было делать, поэтому и поехали в Сибирь. А сюда приехали – зажили привольно, и ягоды, и грибы, и дичи всякой много. Им здесь нравилось, и никуда не хотели уезжать. Бабушка говорила после переселения, что здесь лентяи жили, что ничего этого не ценили. Когда собирались ехать в Сибирь, дед Илья, его бабушка называла почему-то Гольяш, говорил, что в Сибири калачи на березах растут. Приехали в Томск, дед купил и принес калач. Бабушка попробовала и говорит: «Правда, вкусные». Так и смеялись, что калачи на березах выросли. Когда приехали в Виленку, сначала жили в бане у Захаренков, потом дом построили, хозяйство, скотину завели. Сестра бабушки в Покровку замуж вышла, там жила.
Отец – Данила Ильич Лысенок и родители Лысенок А.П. считались родичами, какой степени родства, точно не знает. Отец был грамотным, работал кладовщиком и кассиром в колхозе. Его все звали уважительно «дядя Данила», даже младшие по возрасту, например, Рукс. Это были немцы сосланные – Руксы и Толкмиты. Отец женился на Рагозиной Наталье Григорьевне из Бросовки. Она была из кержаков – мать В.Д. У отца было 6 детей – 3 брата и 3 сестры. В.Д. – средний сын. Сестра Ольга с 1926 г.р. живет в Виленке, сестра Лида – в Казани. Бабушка под старость любила, когда В.Д. приезжал, он угощал ее вином, а она пила и приговаривала: «Чарочка моя, чарочка бобровая».
В Виленке все были православные, католиков не было. Относились к приходу Петропавловской церкви в селе Петропавловке. Отец был не сильно религиозным, про пост он говорил так: «Грех из уст, а в уста – не грех».
Наша семья жила в Забегаловке, немного в стороне от дороги. Жили очень дружно, друг другу молока приносили, если у кого корова не доится. В Забегаловке еще жили с краю Никоновы, затем Лысенок Осип Петрович, Лысенок Петр Николаевич, тетка Анна Лысенок, потом наш дом – Данилы Ильича Лысенок. По другой стороне, там же в Забегаловке, жили Вагали, Князевы, Дычек Виктор, Фурсов кузнец, Лысенок Илья Ильич.
Колхоз. В Виленке был колхоз «Красный пихтовар». Мать в колхозе работала чабаном, овец пасла, и В.Д. в десятилетнем возрасте три года пас овец в колхозе, помогал матери. В колхозе занимались хлебопашеством, скот держали. И в личных хозяйствах скот был, только лошадей нельзя было держать. Пахали в колхозе железными плугами, а соха деревянная с двумя металлическими сошниками валялась на вышке, сам видел. Её уже не использовали. Бороны были и деревянные с металлическими зубьями, и металлические. Сеяли сеялками, но иногда сеяли и вручную. Помнит, как отец вешал на шею холщевый мешок с семенами и шел сеять, разбрасывая семена горстями. Убирали урожай серпами, сам жал серпом овес и порезал палец, шрам остался до сих пор. Молотили зерно молотилками – трещотками, запряженными четырьмя лошадьми. Лошади ходили по кругу попарно – две в одну сторону, две в другую сторону. Вращали колесо большое, станина и большое деревянное колесо. Цепами из палки с подвешенным билом тоже молотили, но мало, больше молотилками. Веяли зерно на веялках, крутили их. На ветру вручную зерно не веяли.
Зерно хранили в амбарах. В колхозе были амбары, шесть или семь, отец кладовщиком в них был. В одном амбаре хранили пшеницу, в другом – рожь, в третьем – горох или лен, коноплю или ещё что. Лен расстилали, потом сушили, мяли вручную на мялках с длинным деревянным лезвием, потом чесали, трепали и пряли нитки. У конопли стебли тверже, поэтому их мочили в озере, потом тоже сушили, мяли и делали нитки на дратву, подшивать обувь. Мать пряла и ткала холст и половики. Холст особенно был нужен на мешки, это грубый, толстый холст. Но и простую рабочую одежду шили из холста, более тонкого. Красили холст луковой шелухой и покупными красками. Из такого холста мать шила нам, ребятишкам, рубахи. У отца была рубаха – косоворотка с вышитым воротом. Отец сам сапоги шил, нам сшил сапоги с высокими голяшками, которые осаживали гармошкой. Тогда такие сапоги были модные.
Из семян конопли масло выжимали вкусное, темного цвета. Возили на маслобойку, а отец сам жал масло, приспособил столярный станок. Как-то зажимал, давил и начинало капать сначала помаленьку, потом струйкой побежит. Жмых мы пацаны ели сами, и свиньям кормили.
В колхозе была кузница. Кузнец Фурсов был приезжий, очень деловой мужик, толковый, он электрический свет провел в деревне. Кузница была колхозная, рядом с деревней стояла. Бывал в детстве в ней. Кузнец лошадей подковывал, подковы ковал, ремонтировал плуги, бороны.
Пихтовый завод. Название колхоза «Красный пихтовар» дали потому, что в колхозе гнали пихтовое масло. Отец гнал масло, и старики гнали, не один даже завод был. Первый завод был на Кирзаводе, возле Самуськов. Там печь стояла, котел и чан для пихты. Потом этот завод сгорел. Второй завод был, где мост через речку Самусь. Потом его перенесли. И третий завод, на котором работал сам В.Д., был возле дома Гирсовых на р. Самусь. Они на горе жили, а завод под горой был, возле речки. На этом заводе В.Д. начал работать, когда ему было лет 13-14, в 1941 г., в войну. Работали вдвоем вместе с Виктором Осиповичем, тоже Лысенок, он был немного постарше. Он был какая-то родня, не брат, но все были родичи. На этом заводе была печь кирпичная, на ней котел круглый, металлический, диаметром около одного метра. Котел наполняли водой и плотно закрывали крышкой. От него шел подогрев – труба металлическая для горячего пара, который через неё поступал в чан с пихтовой лапкой. Рядом с печью стоял чан деревянный, круглый, размером в высоту примерно 2,5 – 3 метра, в диаметре – 2,5 метра. Сверху он расширялся, а внизу дно поуже. Сверху была деревянная крышка из досок. У чана было два отверстия: одно наверху для пара, для трубы диаметром 15 см. А внизу, где масло стекает, отверстие и труба диаметром 2,5 см, и масло стекает вниз. Рядом колода деревянная стоит. Труба из чана идет в колоду – охлаждается масло. Надо было следить, чтобы вода в колоде всегда была свежая. Качали воду в колоду из речки Самуськи вручную насосом самодельным. А вытекала вода из колоды сама, пробку вытащишь внизу – и вытекает. Маслоразделитель стоит, как ведро большое.
Вначале в чан забивали плотно пихтовую лапку, даже притаптывали, чтобы плотно было. Потом чан закрывали крышкой и замазывали все щели глиной, чтобы плотно было. Печку топили дровами, вода в котле нагревалась, и горячий пар шел по трубе в чан. Лапка пропаривалась, и масло начинало капать вниз. Это примерно, как в самогонном аппарате, как самогон гнали, такой же принцип действия. Потом охлаждали холодной водой, масло поднималось вверх, а вода вниз. Собирали масло в ведро и сливали в металлические бочки. Бочки закрывали и всё отправляли на фронт. Этим и жили. Куда использовали масло, точно не знает – и в военных целях, и в медицине.
Пихтовую лапку собирали с растущих деревьев, по правилам полагалось брать с верхушек не более 1/3 дерева. Но обычно обдирали всё дерево, оставляя один ствол, так пихтача и не стало, всё уничтожили. Самая хорошая лапка была наверху ствола, но брали всё подряд и запаривали. Пробовали другие хвойные породы парить. Из ёлки пробовали, но её лапка не пропаривается. Из сосны пропаривается, можно было бы гнать. И из кедра пропаривается, пробовали, но не делали, потому что надо было только пихтовое масло.
На этом заводе работали вдвоем, круглосуточно, потому что непрерывно должна быть работа, наблюдали, чтобы печка не гасла. Первые сутки чан забиваешь лапкой, вторые сутки – паришь. Как чан забьешь, сначала сильно паришь, огонь сильный поддерживаешь, потом послабее. Потом открываешь, лапка остыть должна. Качество масла зависело от того, как чан забьешь, чем плотнее, тем лучше. За работу начисляли трудодни – палочки.
Как лапка остынет, её выкидывали из чана, для этого залазили в чан ногами. Она ещё горячая, даже валенки надевали, чтобы ноги не обжечь. И эту еще теплую лапку использовали все, кто простыл, или ноги болели - для своего лечения. Прямо садились, залезали в неё и прогревались. Все болячки проходили. У матери сестра попросила полечиться, у неё ноги болели, и спина отнималась – простыла. А мы ещё не знали и посадили её не в лапку, а прямо в бочку с маслом. Правда, масла там было немного, не полная бочка. Но масло было теплое. Она там посидела минут десять – пятнадцать и так там размякла, что мы её кое-как вытащили, она сама даже не могла вылезти. Так у неё потом, как она сама говорила, ничего не болело, как рукой сняло.
В 1943 г. мы втроем ушли в Самусь на завод работать. Без спроса, без паспортов ушли. Тогда же паспортов не давали. Председатель Быстрицкий за нами приезжал, но мы не вернулись. Так в Самуськах остались работать.
Устройство дома. Дом отца был пятистенный, со срубными сенями и кладовой. Все это вместе было закрыто четырехскатной, по-круглому, тесовой крышей. В дом заходишь – сначала крыльцо, потом – сени и кладовая. В избу заходишь, слева русская печь кирпичная и частично глинобитная, с лежанкой, челом к окну. Справа – передний угол, в углу напротив печи. Там на полочке иконы, полотенце вышитое, и лавки вдоль стены широкие, с полметра шириной. На лавках спали, подстелив старую одежду. В переднем углу стол большой обеденный стоял. Отец всегда сидел с этого краю, под иконами, а мать – с другого краю, от печи подавала на стол. В.Д. сидел рядом с отцом, потом братья, сестры. В.Д. вспоминает, что как-то за столом ослушался отца, опрокинул чашку, так отец так по лбу дал ложкой, что ложка разлетелась. Полатей в доме не было, их уже убрали, а раньше, как бабушка говорила, попервости, были полати. Во второй комнате была горница. У всех в деревне дома были закрыты в основном тесом, а соломой не крыли. Только хозяйственные постройки, сараи закрывали соломой.
Двор был глухой, полностью закрыт тесом, так что выходить вечером во двор было темно. Обычно вечером на крыльце держали фонарь зажженный, а то зимой рано темнеет. Бабушка все время говорила, когда боялся выйти во двор вечером: «Ничёхо не бойся внучек, ничёхо тэбэ не будэт, что тэбэ на роду написано, то и будэт». Двор был обнесен заплотом – забором из бревен. Для входа были большие двухстворчатые ворота и калитка. Когда завозили воз сена или дров, то открывали большие ворота. Обычно заходили через калитку. Сено хранили в сарае, на конюшне. Летом спали в сене на конюшне. Для скота были стайки. Держали корову, бычка, тёлку, нетель, а лошадей при колхозе нельзя было держать, не разрешали. Держали овец около десятка, две-три свиньи, кур не один десяток. Для коровы была стайка большая, в ней отгорожено место для телочки, и для овец отдельно отгорожено. Вторая стайка была для свиней. Куры летом гуляли свободно, зимой кур держали и дома, и в стайке. Амбара на дворе не было, а только кладовка в доме.
Пища. В кладовке был ларь большой под муку, стоял ящик для соли. Соли покупали по 2-3 мешка, чтобы всегда была соль под рукой. Муку мололи на водяной мельнице, которая была здесь, в Виленке. На крупу зерно толкли в ступе и измельчали сами на ручных жерновах, которые состояли из двух тяжелых чурок с ручкой. В середине отверстие, в него засыпали зерно, два-три раза крутанули - и готова крупа. Крупу делали из ячменя, гречи. Проса у нас не было. Овес в основном шел для корма лошадям, только кисель варили из овса. Выращивали все овощи, как и сейчас – картошку, капусту, морковь, брюкву и другие. Варили супы – похлебки из картошки, капусты, моркови, с мясом и без мяса в посты. Каши разные варили, ели их и с маслом, и с медом. Мамин отец жил в Бросовке и привозил нам мед целыми лагунами – деревянными бочонками. У нас пчел никто не разводил, только у Куриловичей, кажется, была небольшая пасека. Хлеб пекли сами, мать очень хорошо стряпала, особенно к праздникам много всякой стряпни делала, пироги пекла. Её даже в колхозе освобождали от работы, чтобы сварила на всех пива домашнего. К отжинкам, например, когда завершали уборку, заканчивали жатву, мать обязательно варила пиво на весь колхоз. Пиво варила так: сначала ячмень проращивала, как ячмень прорастёт, его сушат на печке, потом мелют на жерновах, но не как муку, а покрупнее измельчают. Получается солод, его парила в печи в закрытом чугуне. Потом в кадке заливала, процеживала через солому, оно стоит, бродит. Пиво получалось не такое как сейчас, а темное, вкусное, домашнее. И самогонку гнали, и брагу ставили. Но это всё к праздникам. В такие дни некогда было пить, работали от зари до зари. Единственный в деревне – Никита Никонов выпивал, а остальные только в праздники, а женщины вообще не пили.
Осенью парёнки делали из мелкой моркови, брюквы, репы. Их мыли и в печке парили в закрытом чугуне, потом вытаскивали и наедались досыта. Ещё калину парили, она вкусная получалась, но запах - хоть в дом не заходи. Кулагу из ржаной муки делали – заливали кипятком и парили в печи. Квас делали и пили не только летом, но и весь год.
Мясо, молоко, масло и все молочные продукты свои были, но только посты раньше соблюдали. Это в основном бабушки. А отец хотя и был крещеный, но не придерживался постов. Он говорил: «Грех из уст, а в уста – не грех». Жили дружно, помнит, как мать давала кринку молока и говорила: «Иди, отнеси соседям, у них корова не доится». К праздникам готовили угощение, мясные блюда, пельмени стряпали, пироги и печенюшки, всё свое было – и масло, и сметана и творог, и овощи всякие. Капусту, огурцы, грибы солили кадками.
В речке Самуське раньше рыбы было очень много, сама речка была больше. Ловили и на удочку, и бреднем, и корчажки ставили, морды, запоры делали. У тех, кто рыбачил, обласки долбленые были. У нас была лодка из досок, но её водой унесло. Здесь Михаил Быстрицкий много рыбы ловил, у него и обласок был, и всякие орудия рыболовные. Из рыбы уху варили, жарили, солили, прибавка к еде была.
Праздники и обряды. В Виленке народ жил очень дружно. Все праздники вместе отмечали, и старинные, и новые. Мать хорошо варила пиво, так её даже освобождали от работы, чтобы она к празднику пиво на всех наварила. Когда пацаном был, помнит, как отмечали Рождество, но ребятишек особо не пускали на гулянки. Сказали: «Уйди» - и ушел, слушались старших.
На Масленку с горы катались, это Гирсова гора называлась, с неё катались на санках и на санях, прямо с базы сани большие брали, в которые коней запрягали. На кошевке катались, пока она не сломалась.
В.Д. крещеный, крестным был сосед Митюкевич, а крестной – жена брата отца Мария Андреевна Лысенок. Помнит, как крестный как-то на Пасху дал ему 5 рублей, по тем временам большие деньги. Пошел с ними в магазин, купил столько конфет, что их пришлось ссыпать в подол новой рубахи, которую мать сшила. Так и принес домой, всю рубаху перемазал, потому что конфетки были без оберток, подушечки. К крестной - лёльке заходил на Пасху, она угощала крашеными яйцами, куличем, творожной пасхой. Яйца красили луковой шелухой.
По праздникам были вечёрки, игры, танцы, но сам этим не увлекался и не помнит, какие были. Летом на улице даже взрослые играли в мячик, в городки – «чижик» гоняли. В бабки не играл, потому что в них на деньги играли.
Свадьбы справляли, но не особо пышные, сам В.Д. женился без свадьбы. Невест брали из Бросовки и своих, в своей деревне – все перероднились, поэтому старались найти невесту в соседних деревнях. На свадьбах всякие случаи бывали. Например, когда Нюра Говор замуж выходила, на лошадях поехали, и лошадь не могли остановить, она прёт, пока в забор не уткнулась. Оказалось, что кто-то пошутил, вожжи за гуж зацепил, и не могли остановить. Её перепрягли и поехали дальше.
Здесь в Виленке жила тётка Альбина, мы, ребятишки, мимо них проходили на рыбалку. А она как нас увидит, всегда кричит: «Рыбу нашу не лови, ваша без хвоста, а моя с хвостом!» Мы пугались, и казалось, что рыба плохо ловится. А потом нас научила тётка Кумпяк, чтобы мы сказали ей в ответ: «Соли тебе в глаза и головню горячую в зубы», и тогда она никогда не будет вам больше говорить. Мы так и сделали. Она как услышала, что мы сказали, заплевалась, заплевалась и ушла. Ничего, вреда никого больше не было.
Рассказывает Цыцунова (ур. Лысенок) Наталья Михайловна, 1949 г.р., г. Северск; расспросила, записала и обработала О.С. Берловская.
Отец Лысенок Михаил Иосифович род. в Виленке в 1914 г., умер 13.02.1990 г.
Мать Русакова Любовь Алексеевна.
Из воспоминаний моего деда Лысенок Иосифа Петровича о переезде в Сибирь. Его семья проживала в Виленской губернии, которая объединяла 6-7 деревень. Сейчас эта территория относится к Белоруссии, Минской области. Перед тем как переезжать в Сибирь, для разведки было послано несколько мужиков. Россия им предложила для поселения два места в Туганском р-не: д. Малиновка и д. Бросовка. В Малиновке им не понравилось, и они поехали в Бросовку. Это место им напомнило их родину - такой же чистый лес, много ягод, орех, грибов, хорошие луга для выпаса животных. Посоветовавшись, они решили остаться в этом месте. Потом они вернулись домой. По приезду, стали собираться в дорогу. Ехали обозами. Скарб, какой у них был, они забрали с собой, так как знали, что едут на пустое место. Доехав до места, они стали обживаться. Деревню решили назвать «Виленкой» в честь своей Виленской губернии. Дедушке Лысенок Иосифу Петровичу было 16 лет, а бабушке Кумпяк Марии Федоровне 12 лет. Деревня была большая, насчитывала 120 дворов, была школа. На родном языке разговаривать на улице не разрешали – за это наказывали. Так что разговаривали дома. За селянами был постоянный надзор.
Мать Федора Степановича Кумпяка (?) в деревне называли «бабка Кумпячиха» - она была повивальной бабкой – принимала роды, лечила, делала заговоры. Умерла в возрасте 115 лет у себя на огороде. Говорили, что она привезла с собой из Польши цветок, который рос у нее в огороде. Делала из этого растения отвар, если человек болен – давала ему выпить, всю ночь человека бросало в жар, а на утро он просыпался здоровым.
Ананий Лысенок при переезде привез с собой ткацкий станок, огромный кованый сундук, сепаратор, сделанный из металла.
* Материалы П.Е. Бардиной подготовлены при финансовой поддержке РГНФ, проект № 12-11-70000.
[ii] Фурсова Е.Ф. Традиционно-бытовые особенности культуры белорусов-переселенцев конца ХIХ –начала ХХ в. // Белорусы в Сибири. Новосибирск, 2000, с. 103.
[iii] Гончарова Т.А. К вопросу о формировании белорусской диаспоры в Томской области в конце ХIХ – первой половине ХХ в. // Труды Томского областного краеведческого музея. Т. ХV. Томск, 2008, с. 190.
[iv] Там же, с. 191.
[v] См.: Бузанова В.А. Пригородные томские селения в сельскохозяйственных переписях 1916 и 1917 гг. // Неизвестный Северск. Томск: Изд-во ТГУ, 1996, с. 51-53.
[vi] Этнография восточных славян. Очерки традиционной культуры. М.: Наука, 1987, с. 168.
[vii] Васеха Л.И. Традиции народной педагогики восточнославянских переселенцев Сибири: православный компонент воспитания // Православные традиции в народной культуре восточных славян Сибири и массовые формы религиозного сознания ХIХ – ХХ вв. Новосибирск, 2006, с.176.