Будни и праздники деревни Виленка по рассказам жителей
Будни и праздники деревни Виленка по рассказам жителей.*[i].
Как жила переселенческая деревня Виленка в будни и праздники, как был обустроен хозяйственный и домашний быт? Об этом трудно найти материалы в архивах и документах. Рассказать о том, что видели сами на своем веку, что им рассказывали родители и деды, могут и сами жители. Память одного человека не ограничена только своим жизненным опытом, а сохраняет рассказы своих предков, родителей, дедушек и бабушек, увеличивая тем самым глубину народной памяти на многие годы. В каждом селении были хранители коллективной памяти, которые знали и помнили многие яркие моменты из жизни сельчан. В деревне Виленка, как и во многих соседних селениях, занимались сельским хозяйством и кустарными промыслами. Эти занятия сохранялись и при колхозе. Не только рабочие будни были у жителей селения, но и справлялись свадьбы, молодежь собиралась на вечерки, отмечались новые и старинные календарные праздники. О Виленке, своих родителях и дедах, этническом самосознании, о повседневной и праздничной жизни нам рассказали внуки первых основателей селения.
Собранные и представленные ниже материалы характеризуют повседневную, будничную и праздничную жизнь деревни Виленка глазами её жителей. К сожалению, уже нет в живых первых переселенцев из Виленской губернии, которые принесли в Сибирь свои традиции. Потомки их сохранили память о своих бабушках и дедушках, в речи которых смешивались русские и белорусские слова. Если их дети еще помнили родной говор, то внуки довольно быстро утратили белорусскую речь, но сохранили элементы двойного самосознания. Среди жителей были и поляки, хотя известно, что поляками в Сибири иногда называли белорусов – католиков[ii]. По данным Всероссийской переписи населения 1897 г., в Сибири православные белорусы вместе с украинцами нередко попадали в общую категорию «русских», а католиков из белорусов зачастую относили к полякам[iii]. В частности, в поселке Виленском по данным сельскохозяйственной переписи 1917 г. не отмечено ни одного белоруса, а население, как считали, составляли русские и поляки[iv]. Наши материалы, в частности расспросы жителей Виленки, позволяют достаточно уверенно говорить о белорусском происхождении значительной части виленцев. Анализ пофамильного состава жителей по переписи 1917 г.[v] (Митюкевич, Говор, Лысенок, Кумпяк, Мартусевич, Курилович, Исюкевич и др.) также говорит в пользу белорусских корней жителей Виленки. Этническая память сохранялась и в пище (картофельные драники и клецки, галушки из теста, кулага, квас, традиция изготовления общественного пива и др.) и вероятно в одежде, хотя сведений об этом сохранилось очень мало. На некоторых фотографиях можно увидеть мужчин в рубахах с прямым разрезом на груди, что характерно для белорусов, которые не носили косоворотки[vi]. Известно, что одна из жительниц привезла с собой ткацкий стан, на котором ткала холсты из выращенного льна, окрашивала их травами и шила одежду. Характерный акцент, особенности произношения некоторых слов (тэбэ, будэт, ничёхо и др.) и сохранение в памяти некоторых слов из речи предков также подтверждают белорусское происхождение жителей Виленки.
Не все привезенные традиции оказались востребованными. Так на чердаке одного из домов, по воспоминаниям, лежала старинная соха с двумя сошниками, которую уже не применяли, так как для пахоты использовался плуг. Переселенцы, несомненно, с огромным энтузиазмом принялись за освоение новых земель, вложили много труда и пролили немало пота. Они потом вспоминали и рассказывали внукам, что на оставленной родине всё было «панское», даже веточку нельзя было сорвать, а здесь всё принадлежало им – и земля, и ягоды, и грибы в лесу, и рыба в речке Самуське. Своим трудом горстка семей белорусских переселенцев освоила этот уголок сибирского пространства с его болотами и лесами. Они распахали пашни, построили дома, развели домашнюю скотину, вырастили детей, обустроили всё хозяйство и установили связи с соседями. Огромный труд был вложен в производство ценного пихтового масла, даже колхоз назывался «Красный пихтовар». В годы войны на этом кустарном производстве, когда надо было круглосуточно следить за процессом, со всей ответственностью трудились четырнадцатилетние мальчики-подростки.
Практически все жители селения были в родственных связях между собой, что свидетельствует о том, что на первых порах после переселения семейно-брачные связи были ограничены своим кругом. Со временем переселенцы стали вступать в более тесные контакты и семейно-брачные отношения с жителями соседних селений. Одна линия брачных отношений связала виленцев с Григорьевыми, другая – с Андреевыми, третья еще с другими, и своих дочерей отдавали в соседние селения, расширив, таким образом, круг общих потомков.
Традиции проведения календарных праздников – Рождества, Масленицы, Пасхи, а также молодежных вечерок у русских, украинских и белорусских переселенцев в Сибири имели много общих славянских черт[vii], что подтверждается и нашими материалами. По свидетельству рассказчиков, молодежь устраивала традиционные гуляния не только в своем селении, но и охотно ходила на вечерки в соседние деревни и заимки. Нередко и жен выбирали именно там. По рассказам, в Виленке было много парней, а в соседней Петропавловке много девушек, поэтому парни из Виленки, несмотря на расстояние, в выходные и праздничные дни ходили на вечерки в это село. Виленка вместе с другими селениями относилась к приходу православной церкви в с. Петропавловке, где венчались, крестили детей и посещали службы по большим праздникам. По воспоминаниям, одна из жительниц была католичкой и ездила в томский костел. Муж её был православным, и детей они крестили по православному канону. Рассказчики единодушно отмечают, что жители Виленки жили очень дружно, помогали друг другу, даже не запирали дома. Интересно, что даже на молодежных вечерках не отмечались ссоры и драки парней из-за девушек, что было обычным явлением во многих соседних селениях. Это характеризует виленцев как миролюбивых, незлобивых и покладистых людей, хотя бывали и трагические случаи. Среди жителей Виленки было довольно много людей, доживавших до преклонного возраста, до ста и более лет, несмотря на тяжелый труд и все жизненные невзгоды. Этому способствовали, по-видимому, природное здоровье, миролюбивый характер и неплохие природные условия.
Между жителями Виленки и их соседями из других переселенческих и старожильческих селений было много общих черт, обусловленных традициями ведения сельского хозяйства с применением тяжелого физического труда. Они так же пахали пашню, сеяли хлеб и убирали урожай, разводили домашний скот, выращивали овощи, занимались рыбной ловлей. Особенностью виленцев было развитие кустарных промыслов по изготовлению пихтового масла и обработке дерева. Даже колхоз у них назывался «Красный пихтовар». В начале коллективизации часть виленцев, как было и в соседних селениях, уехала в город. Жители маленькой деревни Виленка вместе со всей страной познали все трудности коллективного хозяйства, пережили репрессии, отдали своих сынов на защиту Родины. С 1950-х гг. деревня Виленка попала в зону притяжения нового города Северска, и её жители своим трудом активно способствовали строительству города и атомного производства.
Для подготовки этого издания мы расспросили и записали рассказы бывших жителей Виленки, в основном пожилых людей, которые сохранили память о своем трудном детстве и юности. Из их рассказов можно более подробно узнать о повседневном укладе жизни, занятиях и праздниках сельчан в годы активной жизни селения.
Рассказывает Лысенок Владимир Данилович, 1929 г.р., г. Северск; расспросила, записала и обработала П.Е. Бардина.
О Виленке и о себе. Родился в 1929 г. в д. Виленка. Там и родители похоронены. В войну в Виленке 85 домов было, 3 бригады в колхозе. Всё развалилось, стали разъезжаться при Хрущеве, когда он запретил личный скот содержать. С 1943 г. жил в пос. Самусь, работал на судоремонтном заводе до 1954 г., потом некоторое время жил в Томске, работал в Трамвайтресте. Потом вернулся в Виленку, а примерно в 1956 г. приехал в Северск, когда ещё только бурили, строили объекты.
На вопрос: кем были предки (белорусы, поляки?), и кем себя считает – В.Д. отвечает, что точно не знает, кем были его предки, скорее всего белорусами, а сам и отец его писались русским. А мать отца – Анастасия Андреевна, которая прожила 107 лет, рассказывала про «панщину», и говор у неё был особый, слова особые. Например, она говорила «не чапай» - значит, не трогай. Или «ничехо» - ничего, «тату» - отец. Она рассказывала, что они жили на «панщине», это, наверное, в Польше. Что там даже веточку нельзя было сломать – всё было панское. Ничего нельзя было делать, поэтому и поехали в Сибирь. А сюда приехали – зажили привольно, и ягоды, и грибы, и дичи всякой много. Им здесь нравилось, и никуда не хотели уезжать. Бабушка говорила после переселения, что здесь лентяи жили, что ничего этого не ценили. Когда собирались ехать в Сибирь, дед Илья, его бабушка называла почему-то Гольяш, говорил, что в Сибири калачи на березах растут. Приехали в Томск, дед купил и принес калач. Бабушка попробовала и говорит: «Правда, вкусные». Так и смеялись, что калачи на березах выросли. Когда приехали в Виленку, сначала жили в бане у Захаренков, потом дом построили, хозяйство, скотину завели. Сестра бабушки в Покровку замуж вышла, там жила.
Отец – Данила Ильич Лысенок и родители Лысенок А.П. считались родичами, какой степени родства, точно не знает. Отец был грамотным, работал кладовщиком и кассиром в колхозе. Его все звали уважительно «дядя Данила», даже младшие по возрасту, например, Рукс. Это были немцы сосланные – Руксы и Толкмиты. Отец женился на Рагозиной Наталье Григорьевне из Бросовки. Она была из кержаков – мать В.Д. У отца было 6 детей – 3 брата и 3 сестры. В.Д. – средний сын. Сестра Ольга с 1926 г.р. живет в Виленке, сестра Лида – в Казани. Бабушка под старость любила, когда В.Д. приезжал, он угощал ее вином, а она пила и приговаривала: «Чарочка моя, чарочка бобровая».
В Виленке все были православные, католиков не было. Относились к приходу Петропавловской церкви в селе Петропавловке. Отец был не сильно религиозным, про пост он говорил так: «Грех из уст, а в уста – не грех».
Наша семья жила в Забегаловке, немного в стороне от дороги. Жили очень дружно, друг другу молока приносили, если у кого корова не доится. В Забегаловке еще жили с краю Никоновы, затем Лысенок Осип Петрович, Лысенок Петр Николаевич, тетка Анна Лысенок, потом наш дом – Данилы Ильича Лысенок. По другой стороне, там же в Забегаловке, жили Вагали, Князевы, Дычек Виктор, Фурсов кузнец, Лысенок Илья Ильич.
Колхоз. В Виленке был колхоз «Красный пихтовар». Мать в колхозе работала чабаном, овец пасла, и В.Д. в десятилетнем возрасте три года пас овец в колхозе, помогал матери. В колхозе занимались хлебопашеством, скот держали. И в личных хозяйствах скот был, только лошадей нельзя было держать. Пахали в колхозе железными плугами, а соха деревянная с двумя металлическими сошниками валялась на вышке, сам видел. Её уже не использовали. Бороны были и деревянные с металлическими зубьями, и металлические. Сеяли сеялками, но иногда сеяли и вручную. Помнит, как отец вешал на шею холщевый мешок с семенами и шел сеять, разбрасывая семена горстями. Убирали урожай серпами, сам жал серпом овес и порезал палец, шрам остался до сих пор. Молотили зерно молотилками – трещотками, запряженными четырьмя лошадьми. Лошади ходили по кругу попарно – две в одну сторону, две в другую сторону. Вращали колесо большое, станина и большое деревянное колесо. Цепами из палки с подвешенным билом тоже молотили, но мало, больше молотилками. Веяли зерно на веялках, крутили их. На ветру вручную зерно не веяли.
Зерно хранили в амбарах. В колхозе были амбары, шесть или семь, отец кладовщиком в них был. В одном амбаре хранили пшеницу, в другом – рожь, в третьем – горох или лен, коноплю или ещё что. Лен расстилали, потом сушили, мяли вручную на мялках с длинным деревянным лезвием, потом чесали, трепали и пряли нитки. У конопли стебли тверже, поэтому их мочили в озере, потом тоже сушили, мяли и делали нитки на дратву, подшивать обувь. Мать пряла и ткала холст и половики. Холст особенно был нужен на мешки, это грубый, толстый холст. Но и простую рабочую одежду шили из холста, более тонкого. Красили холст луковой шелухой и покупными красками. Из такого холста мать шила нам, ребятишкам, рубахи. У отца была рубаха – косоворотка с вышитым воротом. Отец сам сапоги шил, нам сшил сапоги с высокими голяшками, которые осаживали гармошкой. Тогда такие сапоги были модные.
Из семян конопли масло выжимали вкусное, темного цвета. Возили на маслобойку, а отец сам жал масло, приспособил столярный станок. Как-то зажимал, давил и начинало капать сначала помаленьку, потом струйкой побежит. Жмых мы пацаны ели сами, и свиньям кормили.
В колхозе была кузница. Кузнец Фурсов был приезжий, очень деловой мужик, толковый, он электрический свет провел в деревне. Кузница была колхозная, рядом с деревней стояла. Бывал в детстве в ней. Кузнец лошадей подковывал, подковы ковал, ремонтировал плуги, бороны.
Пихтовый завод. Название колхоза «Красный пихтовар» дали потому, что в колхозе гнали пихтовое масло. Отец гнал масло, и старики гнали, не один даже завод был. Первый завод был на Кирзаводе, возле Самуськов. Там печь стояла, котел и чан для пихты. Потом этот завод сгорел. Второй завод был, где мост через речку Самусь. Потом его перенесли. И третий завод, на котором работал сам В.Д., был возле дома Гирсовых на р. Самусь. Они на горе жили, а завод под горой был, возле речки. На этом заводе В.Д. начал работать, когда ему было лет 13-14, в 1941 г., в войну. Работали вдвоем вместе с Виктором Осиповичем, тоже Лысенок, он был немного постарше. Он был какая-то родня, не брат, но все были родичи. На этом заводе была печь кирпичная, на ней котел круглый, металлический, диаметром около одного метра. Котел наполняли водой и плотно закрывали крышкой. От него шел подогрев – труба металлическая для горячего пара, который через неё поступал в чан с пихтовой лапкой. Рядом с печью стоял чан деревянный, круглый, размером в высоту примерно 2,5 – 3 метра, в диаметре – 2,5 метра. Сверху он расширялся, а внизу дно поуже. Сверху была деревянная крышка из досок. У чана было два отверстия: одно наверху для пара, для трубы диаметром 15 см. А внизу, где масло стекает, отверстие и труба диаметром 2,5 см, и масло стекает вниз. Рядом колода деревянная стоит. Труба из чана идет в колоду – охлаждается масло. Надо было следить, чтобы вода в колоде всегда была свежая. Качали воду в колоду из речки Самуськи вручную насосом самодельным. А вытекала вода из колоды сама, пробку вытащишь внизу – и вытекает. Маслоразделитель стоит, как ведро большое.
Вначале в чан забивали плотно пихтовую лапку, даже притаптывали, чтобы плотно было. Потом чан закрывали крышкой и замазывали все щели глиной, чтобы плотно было. Печку топили дровами, вода в котле нагревалась, и горячий пар шел по трубе в чан. Лапка пропаривалась, и масло начинало капать вниз. Это примерно, как в самогонном аппарате, как самогон гнали, такой же принцип действия. Потом охлаждали холодной водой, масло поднималось вверх, а вода вниз. Собирали масло в ведро и сливали в металлические бочки. Бочки закрывали и всё отправляли на фронт. Этим и жили. Куда использовали масло, точно не знает – и в военных целях, и в медицине.
Пихтовую лапку собирали с растущих деревьев, по правилам полагалось брать с верхушек не более 1/3 дерева. Но обычно обдирали всё дерево, оставляя один ствол, так пихтача и не стало, всё уничтожили. Самая хорошая лапка была наверху ствола, но брали всё подряд и запаривали. Пробовали другие хвойные породы парить. Из ёлки пробовали, но её лапка не пропаривается. Из сосны пропаривается, можно было бы гнать. И из кедра пропаривается, пробовали, но не делали, потому что надо было только пихтовое масло.
На этом заводе работали вдвоем, круглосуточно, потому что непрерывно должна быть работа, наблюдали, чтобы печка не гасла. Первые сутки чан забиваешь лапкой, вторые сутки – паришь. Как чан забьешь, сначала сильно паришь, огонь сильный поддерживаешь, потом послабее. Потом открываешь, лапка остыть должна. Качество масла зависело от того, как чан забьешь, чем плотнее, тем лучше. За работу начисляли трудодни – палочки.
Как лапка остынет, её выкидывали из чана, для этого залазили в чан ногами. Она ещё горячая, даже валенки надевали, чтобы ноги не обжечь. И эту еще теплую лапку использовали все, кто простыл, или ноги болели - для своего лечения. Прямо садились, залезали в неё и прогревались. Все болячки проходили. У матери сестра попросила полечиться, у неё ноги болели, и спина отнималась – простыла. А мы ещё не знали и посадили её не в лапку, а прямо в бочку с маслом. Правда, масла там было немного, не полная бочка. Но масло было теплое. Она там посидела минут десять – пятнадцать и так там размякла, что мы её кое-как вытащили, она сама даже не могла вылезти. Так у неё потом, как она сама говорила, ничего не болело, как рукой сняло.
В 1943 г. мы втроем ушли в Самусь на завод работать. Без спроса, без паспортов ушли. Тогда же паспортов не давали. Председатель Быстрицкий за нами приезжал, но мы не вернулись. Так в Самуськах остались работать.
Устройство дома. Дом отца был пятистенный, со срубными сенями и кладовой. Все это вместе было закрыто четырехскатной, по-круглому, тесовой крышей. В дом заходишь – сначала крыльцо, потом – сени и кладовая. В избу заходишь, слева русская печь кирпичная и частично глинобитная, с лежанкой, челом к окну. Справа – передний угол, в углу напротив печи. Там на полочке иконы, полотенце вышитое, и лавки вдоль стены широкие, с полметра шириной. На лавках спали, подстелив старую одежду. В переднем углу стол большой обеденный стоял. Отец всегда сидел с этого краю, под иконами, а мать – с другого краю, от печи подавала на стол. В.Д. сидел рядом с отцом, потом братья, сестры. В.Д. вспоминает, что как-то за столом ослушался отца, опрокинул чашку, так отец так по лбу дал ложкой, что ложка разлетелась. Полатей в доме не было, их уже убрали, а раньше, как бабушка говорила, попервости, были полати. Во второй комнате была горница. У всех в деревне дома были закрыты в основном тесом, а соломой не крыли. Только хозяйственные постройки, сараи закрывали соломой.
Двор был глухой, полностью закрыт тесом, так что выходить вечером во двор было темно. Обычно вечером на крыльце держали фонарь зажженный, а то зимой рано темнеет. Бабушка все время говорила, когда боялся выйти во двор вечером: «Ничёхо не бойся внучек, ничёхо тэбэ не будэт, что тэбэ на роду написано, то и будэт». Двор был обнесен заплотом – забором из бревен. Для входа были большие двухстворчатые ворота и калитка. Когда завозили воз сена или дров, то открывали большие ворота. Обычно заходили через калитку. Сено хранили в сарае, на конюшне. Летом спали в сене на конюшне. Для скота были стайки. Держали корову, бычка, тёлку, нетель, а лошадей при колхозе нельзя было держать, не разрешали. Держали овец около десятка, две-три свиньи, кур не один десяток. Для коровы была стайка большая, в ней отгорожено место для телочки, и для овец отдельно отгорожено. Вторая стайка была для свиней. Куры летом гуляли свободно, зимой кур держали и дома, и в стайке. Амбара на дворе не было, а только кладовка в доме.
Пища. В кладовке был ларь большой под муку, стоял ящик для соли. Соли покупали по 2-3 мешка, чтобы всегда была соль под рукой. Муку мололи на водяной мельнице, которая была здесь, в Виленке. На крупу зерно толкли в ступе и измельчали сами на ручных жерновах, которые состояли из двух тяжелых чурок с ручкой. В середине отверстие, в него засыпали зерно, два-три раза крутанули - и готова крупа. Крупу делали из ячменя, гречи. Проса у нас не было. Овес в основном шел для корма лошадям, только кисель варили из овса. Выращивали все овощи, как и сейчас – картошку, капусту, морковь, брюкву и другие. Варили супы – похлебки из картошки, капусты, моркови, с мясом и без мяса в посты. Каши разные варили, ели их и с маслом, и с медом. Мамин отец жил в Бросовке и привозил нам мед целыми лагунами – деревянными бочонками. У нас пчел никто не разводил, только у Куриловичей, кажется, была небольшая пасека. Хлеб пекли сами, мать очень хорошо стряпала, особенно к праздникам много всякой стряпни делала, пироги пекла. Её даже в колхозе освобождали от работы, чтобы сварила на всех пива домашнего. К отжинкам, например, когда завершали уборку, заканчивали жатву, мать обязательно варила пиво на весь колхоз. Пиво варила так: сначала ячмень проращивала, как ячмень прорастёт, его сушат на печке, потом мелют на жерновах, но не как муку, а покрупнее измельчают. Получается солод, его парила в печи в закрытом чугуне. Потом в кадке заливала, процеживала через солому, оно стоит, бродит. Пиво получалось не такое как сейчас, а темное, вкусное, домашнее. И самогонку гнали, и брагу ставили. Но это всё к праздникам. В такие дни некогда было пить, работали от зари до зари. Единственный в деревне – Никита Никонов выпивал, а остальные только в праздники, а женщины вообще не пили.
Осенью парёнки делали из мелкой моркови, брюквы, репы. Их мыли и в печке парили в закрытом чугуне, потом вытаскивали и наедались досыта. Ещё калину парили, она вкусная получалась, но запах - хоть в дом не заходи. Кулагу из ржаной муки делали – заливали кипятком и парили в печи. Квас делали и пили не только летом, но и весь год.
Мясо, молоко, масло и все молочные продукты свои были, но только посты раньше соблюдали. Это в основном бабушки. А отец хотя и был крещеный, но не придерживался постов. Он говорил: «Грех из уст, а в уста – не грех». Жили дружно, помнит, как мать давала кринку молока и говорила: «Иди, отнеси соседям, у них корова не доится». К праздникам готовили угощение, мясные блюда, пельмени стряпали, пироги и печенюшки, всё свое было – и масло, и сметана и творог, и овощи всякие. Капусту, огурцы, грибы солили кадками.
В речке Самуське раньше рыбы было очень много, сама речка была больше. Ловили и на удочку, и бреднем, и корчажки ставили, морды, запоры делали. У тех, кто рыбачил, обласки долбленые были. У нас была лодка из досок, но её водой унесло. Здесь Михаил Быстрицкий много рыбы ловил, у него и обласок был, и всякие орудия рыболовные. Из рыбы уху варили, жарили, солили, прибавка к еде была.
Праздники и обряды. В Виленке народ жил очень дружно. Все праздники вместе отмечали, и старинные, и новые. Мать хорошо варила пиво, так её даже освобождали от работы, чтобы она к празднику пиво на всех наварила. Когда пацаном был, помнит, как отмечали Рождество, но ребятишек особо не пускали на гулянки. Сказали: «Уйди» - и ушел, слушались старших.
На Масленку с горы катались, это Гирсова гора называлась, с неё катались на санках и на санях, прямо с базы сани большие брали, в которые коней запрягали. На кошевке катались, пока она не сломалась.
В.Д. крещеный, крестным был сосед Митюкевич, а крестной – жена брата отца Мария Андреевна Лысенок. Помнит, как крестный как-то на Пасху дал ему 5 рублей, по тем временам большие деньги. Пошел с ними в магазин, купил столько конфет, что их пришлось ссыпать в подол новой рубахи, которую мать сшила. Так и принес домой, всю рубаху перемазал, потому что конфетки были без оберток, подушечки. К крестной - лёльке заходил на Пасху, она угощала крашеными яйцами, куличем, творожной пасхой. Яйца красили луковой шелухой.
По праздникам были вечёрки, игры, танцы, но сам этим не увлекался и не помнит, какие были. Летом на улице даже взрослые играли в мячик, в городки – «чижик» гоняли. В бабки не играл, потому что в них на деньги играли.
Свадьбы справляли, но не особо пышные, сам В.Д. женился без свадьбы. Невест брали из Бросовки и своих, в своей деревне – все перероднились, поэтому старались найти невесту в соседних деревнях. На свадьбах всякие случаи бывали. Например, когда Нюра Говор замуж выходила, на лошадях поехали, и лошадь не могли остановить, она прёт, пока в забор не уткнулась. Оказалось, что кто-то пошутил, вожжи за гуж зацепил, и не могли остановить. Её перепрягли и поехали дальше.
Здесь в Виленке жила тётка Альбина, мы, ребятишки, мимо них проходили на рыбалку. А она как нас увидит, всегда кричит: «Рыбу нашу не лови, ваша без хвоста, а моя с хвостом!» Мы пугались, и казалось, что рыба плохо ловится. А потом нас научила тётка Кумпяк, чтобы мы сказали ей в ответ: «Соли тебе в глаза и головню горячую в зубы», и тогда она никогда не будет вам больше говорить. Мы так и сделали. Она как услышала, что мы сказали, заплевалась, заплевалась и ушла. Ничего, вреда никого больше не было.
Рассказывает Цыцунова (ур. Лысенок) Наталья Михайловна, 1949 г.р., г. Северск; расспросила, записала и обработала О.С. Берловская.
Отец Лысенок Михаил Иосифович род. в Виленке в 1914 г., умер 13.02.1990 г.
Мать Русакова Любовь Алексеевна.
Из воспоминаний моего деда Лысенок Иосифа Петровича о переезде в Сибирь. Его семья проживала в Виленской губернии, которая объединяла 6-7 деревень. Сейчас эта территория относится к Белоруссии, Минской области. Перед тем как переезжать в Сибирь, для разведки было послано несколько мужиков. Россия им предложила для поселения два места в Туганском р-не: д. Малиновка и д. Бросовка. В Малиновке им не понравилось, и они поехали в Бросовку. Это место им напомнило их родину - такой же чистый лес, много ягод, орех, грибов, хорошие луга для выпаса животных. Посоветовавшись, они решили остаться в этом месте. Потом они вернулись домой. По приезду, стали собираться в дорогу. Ехали обозами. Скарб, какой у них был, они забрали с собой, так как знали, что едут на пустое место. Доехав до места, они стали обживаться. Деревню решили назвать «Виленкой» в честь своей Виленской губернии. Дедушке Лысенок Иосифу Петровичу было 16 лет, а бабушке Кумпяк Марии Федоровне 12 лет. Деревня была большая, насчитывала 120 дворов, была школа. На родном языке разговаривать на улице не разрешали – за это наказывали. Так что разговаривали дома. За селянами был постоянный надзор.
Мать Федора Степановича Кумпяка (?) в деревне называли «бабка Кумпячиха» - она была повивальной бабкой – принимала роды, лечила, делала заговоры. Умерла в возрасте 115 лет у себя на огороде. Говорили, что она привезла с собой из Польши цветок, который рос у нее в огороде. Делала из этого растения отвар, если человек болен – давала ему выпить, всю ночь человека бросало в жар, а на утро он просыпался здоровым.
Ананий Лысенок при переезде привез с собой ткацкий станок, огромный кованый сундук, сепаратор, сделанный из металла.
Рассказывает Алексей Петрович Лысенок, 1933 г.р., г. Северск; расспросила, записала и обработала П.Е. Бардина.
О родичах. Родился в Виленке и жил там до 1953 г. Жена из Краснодарского края. Отец Петр Николаевич Лысенок тоже родился в Виленке в 1905 г. Мать Абросимова Анна Ивановна 1910 г.р., была из д. Бросовки, её родители были с Волги. А.П. один сын у родителей. Родители отца – дед Николай Петрович приехал из Виленской губернии, Дисненского уезда, Поставской волости, д. Лукаши. Дед умер в 1921 или 1919 г. Отец в войну работал в Новосибирске, как в стройбате, на комбинате, где производили боеприпасы. Его на фронт не взяли по состоянию здоровья. Мать в войну работала в Виленке, в колхозе «Красный пихтовар» на разных работах. У отца было три брата и три сестры. Двое были записаны «Лысенок», а двоих почему-то записали как «Лысенко». Одного брата – Осипа Николаевича в 1937 г. забрали по линии НКВД, 6 месяцев продержали и отпустили. Он, как вышел, за 2-3 дня всё продал, сел на поезд вместе с женой и сыном, и уехал неизвестно куда. Видно, такого насмотрелся, что уехал, куда подальше. Только в 1947 г. прислал письмо, жил в Пятигорске, воевал на фронте. Все братья в годы войны остались живы, двое воевали, а отец работал в Новосибирске.
Бабушка по отцу, баба Неля, Анисья Андреевна, 1875 г.р., девичья фамилия Курилович, половину слов говорила по-русски, половину, наверное, по-польски. Например, она говорила: «В том роке, когда тялушку кололи», значит, в том году. Или «Ходы на ганок» - значит «Иди на крыльцо». «Ганок» - крыльцо. Брат отца – Ананий Николаевич Лысенок, 1903 г.р., в войну был разведчиком, ходил по тылам. Рассказывал, что там познакомился с полячкой, разговаривал с ней на польском языке, и она ему сказала: «У вас чистый польский язык». Наверное, он научился этому языку у бабушки. Отец тоже знал несколько слов, но мало говорил. А мы, подростки, уже обрусели, и говорили только по-русски. Все писались русскими. И сейчас А.П. себя считает и пишется русским. В годы войны детьми работали в колхозе, лен дергали, колоски собирали. В 1953 г. пошел в армию, из армии пришел, выучился на токаря, работал в Томске на ТЭМЗе. Когда пришел из армии, некоторое время помогал отцу работать на пихтовом заводе, рубил пихтовую лапку, загружал и выгружал чаны. Отец в 1946 г. пришел из Новосибирска, их не сразу отпустили, как кончилась война, и стал работать на пихтовом заводе в Виленке.
О Виленке. Отец рассказывал, что Виленка – это третье название. Сначала назвали Новобросовка, а Бросовку называли Старобросовкой. Потом собрали сход, что две Бросовки много, и решили назвать Михайловкой, потому что Михайлов день здесь был престольным праздником. Но потом опять собрали сход, что Михайловка уже есть недалеко. И кто-то сказал: «Вы откуда – из Виленской губернии, так пусть будет Виленка». Так и решили. Относилась Виленка к Петропавловской волости. Дорога, которая проходила через Виленку до Петропавловки, называлась волостная дорога.
Виленка состояла из трех частей – центральная часть - Виленка, рядом – Забегаловка и внизу под горой - Антоновка. И Гирсова гора была, где Гирсовы жили, дом их на горе был, так и называли – Гирсова гора. В Забегаловке было 10 домов, а название потому, что основная волостная дорога туда не заходила, они как бы в стороне от дороги были. Только первые два дома стояли у дороги – деда Петровича, родного брата деда, и ещё один дом. Антоновка так называлась потому, что там два Антона жили – Курилович и Янковский. Там всего 7 домов было, внизу под горой. Есть фото – вид Антоновки с Гирсовой горы. Где сейчас в Виленке озеро, там деда Петровича земля была, и на ней болото. Так и называли - Петровича болото, есть фото его. Потом на его месте сделали озеро.
Занятия жителей. Раньше, отец рассказывал, деда родной брат Осип Петрович гоньбу гонял, грузы возил. Это еще до колхоза. У него лошади были, он возил почту в Петропавловку. В колхозе весной пахали и сеяли, летом косили сено, осенью убирали урожай. На реке Самуське была водяная мельница, мололи муку. А зимой занимались промыслами. Поэтому и назывался промколхоз «Красный пихтовар». Гнали пихтовое масло, точили из осины пробки для бочек, перед войной точили из дерева чашки и даже стаканы. Пробки точили на станке, привод вращали две лошади. Один человек заготовки делает, другой точит. Мешками эти пробки заготавливали и увозили, чтобы затыкать бочки. А бочки где-то в другом месте делали. В Бросовке ложкари были, вырезали ложки деревянные и покрывали их олифой. Одна женщина была специалист по изготовлению натуральной олифы из льняного и конопляного масла. Нагревали масло до 250 градусов, добавляли сиккатив и делали олифу сами. Лен и коноплю тоже выращивали. В войну точили деревянные ручки к саперным лопаткам, возами их возили куда-то в «Союз промколхоза». И скалки точили. На мельнице было станков восемь. Пробки до войны точили, это было отдельное здание. А чашки, кружки и лопатки точили на станках около мельницы водяной. Таисия Ананьевна точила ручки. Мельница стояла на речке Самуське, водяная турбина была, она крутила станки. Потом речка размыла турбину, и все закончилось.
Отец после войны работал на пихтовом заводе. Раньше завод был на Кирзаводе, потом под Гирсовой горой, это в войну, где работал Лысенок В.Д. Этот завод сгорел, а новый, где отец работал, был за Антоновкой. После армии в 1953 г. помогал отцу на заводе. В котле вода кипятилась, и пар шел по трубе в чан с пихтовой лапкой. Труба подходила снизу чана, и пар поднимался вверх. Масло с водой поступало в большую колоду, охлаждалось. Вододелитель – это большое ведро литров на 20, и труба вварена вверху. В ведро поступала смесь пара-воды с маслом. Масло поднималось вверх, а вода вниз, масло своим давлением выдавливало воду. Из лапки в 3-4 куба (кубометра), получалось 15 кг масла. Сливали в бочку, бочки везли в амбар в деревне. На заводе над печью и чаном было помещение – крыша, стены, а то и в снег, и в дождь работали. Огонь надо было поддерживать круглосуточно. Воду меняли в колоде, это холодильник, труба заходила, потом обратно, и третий заход, как в самогонном аппарате. Труба была диаметром полдюйма, 22-25 мм. Бочки с маслом увозили в аптеки, там из масла камфару делали.
Рыбалкой в Виленке не занимались, так только удочкой любители да ребятишки ловили в речке Самуське. Охотой занимался после войны Рукс Осип. Здесь было 4 семьи сосланных немцев, жили на мельнице рядом с Виленкой. Говорили – на заимке они жили, в доме раскулаченного мельника. Рукс, Бетко, Толкмит.
Календарные праздники. В Виленке все жители были православные, относились к приходу церкви в Петропавловке. Престольным праздником в Виленке был Михайлов день – 21 ноября по новому стилю. Отец рассказывал, что в этот день съезжались в гости родственники со всей округи. Это было до колхоза, но и при колхозе сохранялась память, что у нас престольный праздник - Михайлов день. В честь этого праздника даже деревню хотели назвать Михайловкой, но уже была одна Михайловка, поэтому не разрешили так назвать. Что делали в праздник – готовили угощение, пили, ели, гуляли, это был осенний праздник. С осени у нас вечерки были, молодежь собиралась на вечерки зимой в избе, весной и летом – на улице. Потом клуб появился, в клубе собирались, это еще до войны. На вечерках в избе играли в номера, в ремешок. Сам А.П. обычно ходил с ремнем, был ведущим на игре, это уже после войны. На улице игра была «ворота», парами ходили. Парень с девушкой в «ворота» проходили, пары разлучали, новые пары шли дальше.
Отмечали раньше и Рождество, Пасху, Масленицу, Троицу, и новые праздники – особенно октябрьские и последнюю борозду. На Рождество готовили много угощения, не повседневную еду, мать настряпает. На Рождество не ходили, не славили, но гости приходили или сами ходили в гости. В шубы вывороченные, слышал, что раньше рядились. Отец рассказывал, что один на свадьбу ряженый пришел, в шубе вывороченной. На Святки до Крещенья гадали, это было. Сам гадал на блюдце, мы – трое парней гадали так в войну, лет по 15 нам было. Круг из бумаги вырезали, на нем цифры рисовали. Потом большой круг и на нем буквы. Положили на стол, в центре - блюдце. Сначала нагрели блюдце на печке, чтобы оно было теплое. Потом над ним держали руки, сами сидели за столом. Спросили: «Разговаривать будешь?», «Ты здесь?». На блюдце стрелочка показала на буквы «Да». Что ещё спрашивали – не помнит. Но один друг спросил: «Сколько я лет проживу?» - «32» был ответ, и это потом сбылось, он умер в 32 года. Второй тоже спросил, сколько лет проживет. Ответ «41» был, так это и сбылось.
На Пасху, как говорили, разговлялись, начинали есть мясную пищу, хотя мы уже не постовали. Отец говорил: «В Пасху будем разговляться, голодовочке конец». Яйца красили луковой шелухой, и вербу накануне Пасхи, в Вербное воскресенье, приносили домой. Слышал, что на Пасху солнце играет. Баба Неля рано утром на Пасху выходила на улицу и говорила, что солнце играет. Но сам это не видел. В Виленке с восточной стороны лес растет, солнце уже высоко поднимается, когда увидишь, а надо прямо на самом восходе смотреть.
На Масленицу не помнит, как отмечали, но точно, что чучело не жгли и снежный город не строили. С горки катались, но это и всю зиму катались.
В Троицу в лес за березками ходили, ставили их возле дома, к воротам прибивали и в дом заносили. Венки не плели, не видел, чтобы девушки гадали с ними. На Иванов день обливались пацаны, но не особенно, переодеться-то не во что было. За папоротником не ходили, костры не жгли. Осенью – Покров, знали такой день, 14 октября, но не отмечали. На всю жизнь запомнил - на Покров у матери ногу оторвало, в молотилке в привод затянуло. Осенью отмечали новые советские праздники, так и называли – «Октябрьские», гуляли, не работали. А весной в 1939 г. отмечали новый праздник – Последнюю борозду.
Свадьбы. Отец рассказывал, как на свадьбу один ряженый пришел, надел шубу навыворот, к плечам лом привязал и размахивал плечами с ломом. Мужики поймали его и выгнали. Это был Шурка Кумпяк, шутить любил. В Виленке почему-то было заведено ходить, смотреть свадьбу. Гости за столом сидят, а все, кто хочет, в избу заходят и стоят, глазеют. Венчаться ездили в Петропавловскую церковь. Наш возраст уже не венчались. Там и волость была, Виленка относилась к Петропавловской волости. Церковь потом закрыли, и хранили в ней зерно. Сам был в этой церкви только один раз, когда зерно ссыпали. Потом она сгорела.
Рассказывает Новоселова (ур. Лысенок) Людмила Павловна, 1933 г.р., г. Северск; расспросила, записала и обработала О.С. Берловская.
О себе, о родителях. Отец – Лысенок Павел Михайлович 1907 г.р. Мать – Овечкина Ася Антоновна 1914 г.р. Ася Антоновна Овечкина – правнучка купца Овечкина, родилась в Томске 25.12.1914 г., воспитывалась у бабушки в Барнауле. После 7-го класса приехала в Томск к родителям (Антон и Анна Овечкины), закончила курсы учителей в г. Томске, и ее распределили в Зырянский р-н, с. Богачево. Было тяжело жить одной молодой девушке в селе, постоянно просилась домой. По просьбе отца была переведена в д. Виленка учительницей начальных классов. Это были 1930-е годы.
Отец - Павел Михайлович Лысенок,12.07.1907 г.р. – служил в армии в г. Ачинске, в 1930-е гг. был комиссован, так как умер его отец, и мать осталась одна в д. Виленка. В Виленке познакомился с Асей Антоновной, потом поженились. У Аси Антоновны и Павла Михайловича было четверо детей: Людмила (1933 г.р.), Геннадий (1935 г.р.), Анатолий (1937 г.р.) и Герольд (1940 г.р.). Глава семьи, Павел Михайлович Лысенок умер в 1941 г. от туберкулеза.
В годы ВОв Асю Антоновну приглашали работать в д. Песочная секретарем сельсовета. Она не хотела туда переезжать, т.к. у нее остались маленькие дети. Но пришлось подчиниться, т. к. ее пугали, что саму отправят работать на военный завод, а детей отдадут в детский дом. Троих детей – Людмилу, Анатолия и Геру она забрала с собой в деревню Песочная, а Гена остался с бабушкой Анной Ивановной. Так мама Людмилы Павловны, Ася Антоновна, стала секретарем Песочинского сельсовета. В то время, по словам Людмилы Павловны, к нему относилось шесть деревень: Песочная, Виленка, Поперечка, Георгиевка, Рогоженка, Бросовка. Людмила Павловна уехала в Томск в 1949 г., поступила в швейное училище, получила специальность «швея».
Со своим будущим мужем Новоселовым Иваном Матвеевичем, Людмила Павловна познакомилась в Томске, в 1950-е гг. В то время он работал токарем на шарикоподшипниковом заводе. Людмила Павловна работала «съемщиком настилов» в закройном цехе пятой швейной фабрики. Иван Матвеевич, по словам Людмилы Павловны, всегда хотел водить машину, поэтому он выучился, и его сразу приняли на работу на строительство нового закрытого города. Иван Матвеевич стал личным водителем одного из начальников строительства. Свататься Иван Матвеевич приехал на грузовике – выпросил у начальства машину, посадил туда всю свою семью и поехал в деревню, «наобум», не зная, где найти Людмилу Павловну, и как ее зовут толком. Случайно проезжал мимо ее дома – увидел в окне знакомый силуэт, остановился, и вся семья пошла в дом к Людмиле Павловне свататься. После долгих переговоров решено было жениться. Ей в то время было 20 лет, ему 23. И молодая семья переехала в молодой город Томск-7.
О переселенцах. Со слов Людмилы Павловны, ее бабушка со стороны отца Лысенок (ур. Дикович(?) или Бресская(?)) Анна Ивановна приехала из Белоруссии. Первым переселенцам, трем родным братьям Лысенок Николаю Петровичу(1869-1919 гг.), Иосифу (1884 г.р.) и Михаилу (1878 – 1919 гг.) понравился кедрач и река, поэтому они решили остаться в Сибири.
Людмила Павловна вспоминает, что бабушка часто говорила по-белорусски, обычно, когда ругалась: «каб тя пранцы взяли!», «ня рушь яко хворобу!», «яко хворобу зробил!».
О домах. По словам Людмилы Павловны, в домах, где было много мужчин, был больший достаток, нежели в тех, где рождалось больше девочек. Так, например, дорога к дому дедушки Лысенок Михаила Петровича была выстелена белыми досками. У дома было крыльцо из 5-6 ступеней. Сени были большие. В кладовой стоял на лето разобранный ткацкий станок, жернова. В кухне была русская печь.
Людмила Павловна вспоминает, что из Белоруссии бабушка привезла с собой «Божье древко», которое было высажено под окном возле дома – то ли это была туя, то ли один из многочисленных видов полыни (?) – неизвестно. Но дерево это бабушка кутала на зиму, спасая от сибирских морозов.
Людмила Павловна помнит, что у «деда Лексея» (Алексея Францевича Говора) был большой, «богатый» дом, с высоким крыльцом и большой верандой. В нем было много комнат. В гостиной в центре стоял большой стол. Он был одним из немногих грамотных в деревне, с его мнением в Виленке считались, часто просили совета. Возможно, это стало причиной его ареста в 1937 г. В это время Алексею Францевичу уже шел седьмой десяток, у него отказали ноги, и сыновья буквально выносили его на веранду «подышать воздухом». Однако, то, что человек был инвалидом, не имело ни малейшего значения при его аресте.
О хозяйстве. В хозяйстве Лысенок было 2-3 коровы, много овец, свиньи, куры.
Среди привезенных вещей была соломорезка – с ее помощью солома резалась мелко-мелко, получалась «труха» - эту мелко искрошенную овсяную солому добавляли свиньям.
Привезли с собой каменные жернова – пол-деревни к ней ходило молоть зерно. Так же бабушка привезла с собой ткацкий станок – бабушка сама ткала на нем. В Виленке сеяли лен, потом его «дергали». Лен сеялся вручную, членами колхоза. После вызревания зерно отправлялось на изготовление масла, а стебель «мяли», и Анна Ивановна из него пряла льняную нить, а на ткацком станке уже ткала льняную ткань, из которой потом шились простыни, пододеяльники, наволочки, одежда. Людмила Павловна вспоминает, что бабушка собирала много трав. Они использовались для крашения одежды и для лечения. Травы висели в сарае, там же стояли кадки, в которых эти травы запаривались и затем красились ткани. Так, например, «синюшник» давал синий цвет, с помощью луковой шелухи получался коричневый. А о том, что Анна Ивановна собирала травы для лечения разных недугов, знали все в деревне и часто к ней обращались за помощью. Так, в доме всегда было много веток черемухи, много клюквы. Клюква собиралась на болоте между деревнями Виленка и Петропавловка.
Бабушка делала короба из бересты. И этим занимались многие в деревне: береста сдиралась с берез, которые были срублены на дрова. Изготавливали туески, короба, корзины и т.д. Людмила Павловна отмечает, что в Виленке все были рукодельцы – многое делалось руками: и ткали, и вышивали, и из бересты плели.
Еда. Блюда, которые готовились в доме Анны Ивановны Лысенок, были в основном на молоке. Так, популярностью пользовались «галушки», которые делались из теста, и их ели либо просто так, сваренными на бульоне, либо они добавлялись в суп. Анна Ивановна также делала картофельные клецки: сырой картофель терся на терке, затем из него катались плотные шарики, шарики варились в молоке.
О вере. Людмила Павловна помнит, что в доме бабушки было много икон, Иконы, скорее всего, были привезены из Белоруссии. Бабушка верила в Бога, читала молитвы и даже внуков учила читать по Библии. Как правило, на церковные праздники было принято собираться всей семьей в родительском доме. Такие традиции были во всех семьях. В доме Алексея Говора пелись белорусские песни.
Рассказывает Махнева (Говор) Вера Федоровна, 1932 г.р., г. Северск; расспросила, записала и обработала П.Е. Бардина.
О предках. Родилась в г. Томске и жила в Томске, только летом ездила в гости в Виленку, к бабушке и дедушке. Сейчас взяла огород на Виленке в память о своих предках. В Виленке жил дедушка Ульян Францевич Говор, в документах он был записан как Юлиан. Он и бабушка были православными, дед был очень религиозным. Его отец – прадед В.Ф., был унтер- офицером, похоронен в Виленке, и на могиле до сих пор стоит памятник – крест под мрамор, а на нем надпись И.Н.Ц.И. (Иисус Назарет царь Иудейский). В Виленке, как считает В.Ф., все были православные, католиков не было. По происхождению предки были из Виленской губернии, жили на Литовской земле, а соседи там были и поляки, и белорусы, и немцы. Себя считает и пишется русской, и отец русским писался. Он был грамотным, почту возил. А предки по национальности кем были, точно не знает, но предполагает, что не поляки. Может быть белорусы, но они уже сильно обрусели, не помнит, чтобы дедушка или бабушка употребляли какие-либо нерусские слова. В Виленке жили дружно и раньше не разбирались, кто белорус, кто нет. Еще в Виленке, как помнит, было много мужчин с именами Петр и Павел. Предполагает, что это потому, что праздник Петров день особо отмечали, и в Петропавловке была церковь в честь Петра и Павла.
Дедушке по отцу – Ульяну Францевичу, в молодости нравилась Домна Ивановна Андреева, которая стала бабушкой В.Ф. по матери. Они в молодости встречались на вечерках, но он ей не нравился, и она вышла замуж за Гирсова, а Ульян женился на Ульяне Янковской. Сын деда Ульяна - Федор, отец В.Ф., как рассказывала мать, был скромным, ни с кем из девушек не дружил. Когда пришло время жениться, дед Ульян его спрашивает: «Тебе нравится Шура Гирсова?» - «Нравится». Ну, он её и высватал, это была дочь Домны, которая ему нравилась в молодости. Вот такая у деда была неразделенная любовь, и он потом хоть сына своего женил на ее дочери. А какая красавица была Домна Ивановна, можно убедиться, глядя на её фотографию. И дочь тоже была на нее похожа. Родители Домны – Андреевы приехали в Виленку из Шегарского района, они жили зажиточно, и у них был самый большой дом в деревне. В одной из его комнат всегда собиралась молодежь на вечерки.
Федор и Александра – родители В.Ф. поженились в 1931 г., а тут как раз коллективизация началась, и дед Ульян сказал: «Поезжайте-ка вы в город, устраивайте свою жизнь». Так они и уехали, и жили в городе. Вера была единственным ребенком в семье. Она с детства каждое лето приезжала к дедушке и бабушке в Виленку, потому что там ей очень нравилось, на вечерки ходили, в городе такого не увидишь. Жила у бабушки Домаши – Домны Ивановны, потому что у неё она была одна, а к дедушке Ульяну и бабушке Ульяне только ходила в гости, потому что у них и так была большая семья.
Домашний быт. Предки в Виленке, как считает В.Ф., жили не бедно, и дома такие большие построили, и хозяйство большое содержали. Прадед был унтер-офицером. Многие жители в деревне доживали до преклонных лет. Так тётя Клава, сестра отца, 92 года прожила. Её дочь Аля – двоюродная сестра В.Ф., жила в Виленке. Когда приезжала к дедушке и бабушке, то с ней общалась. Сейчас она живет в Северске. В Виленке жила у бабушки Домаши, она потчевала, угощала, глазунью из яиц жарила, блины пекла. Тетя Клаша, мать Али, тоже увлекалась выпечкой. С детства запомнились вкусные виленские драники в масле. До сих пор их так и называет – виленские. Их пекли из тертой картошки и ели с маслом или со сметаной. Сама в детстве на маслобойке вручную сбивала масло, помогала бабушке. А пахту потом любила есть с картошкой, после бани давали холодную пахту и картошку. Бабушка Ульяна готовила хорошо, хлеб выпекала в колхозе на весь колхоз.
Дом, в котором жила тетя Клаша, построили в молодости, еще до женитьбы, отец и его брат Миша. Дяде Мише тогда было 16 лет, а отец чуть старше. Отец родился в 1912 г., а дядя Миша в 1913 г. Они построили сруб, и потом у них его купили. На эти деньги дядя Миша уехал в город, там учился, работал, даже жениться некогда было. Потом отец женился и тоже уехал в город. Дядя Миша в городе некоторое время жил у них.
В Виленке бывали случаи, что кто-то умер молодым, одна нагуляла и родила ребенка до брака, один повесился, другой застрелился, но все это было очень редкими случаями. Слышала также, что был какой-то суд, кого-то посадили в тюрьму, в общем деревня жила обычной жизнью,
О свадебном обряде. Когда мать замуж выходила, сватали сами родители. Стол сделали, картошка да капуста была, больших угощений не было. Свадьбы в то время не справляли пышно. Венчание было в Петропавловской церкви. Позднее, когда подростком была, видела, как у дяди свадьбу справляли в Виленке. Собрали столы, пели, ели, пили самогон, плясали. Никаких особых обрядов не было, только много угощений.
Вечёрки. Когда из города на лето приезжала, особенно запомнились вечерки. У Шуры Горожанкиной, девичья фамилия Лысенок, брат был гармонист, играл на гармошке на вечерках. Он был еще маленький, но взрослых парней было мало, поэтому его всегда приглашали на вечерки. Он в штанишках на лямке сидел на завалинке и играл на гармошке. Шура лучше всех знала все игры на вечерках, она их и организовывала и ни одной не пропускала. Она приходится троюродной сестрой Лысенок А.П. Летом на вечёрки собирались у какого-нибудь дома, но ещё не все разрешали, чтобы возле них собирались. Кто разрешал, около тех и собирались.
А мать рассказывала, какие раньше вечерки были, такие игры были, что на коленях сидели и целоваться заставляли. И бабушка, мамина мама, рассказывала, что не любила на вечерках целоваться. Бабушка жила еще в досоветское время. А дедушка по отцу, Ульян Говор, на вечерках любил целоваться, вечно к ней приставал, она ему видно нравилась. Но она его почему-то не залюбила. Он тогда выбрал другую, из Янковских. Та на вечерки не ходила, а только наблюдала, стояла поодаль, облокотясь на городьбу. Он подумал, что вот она такая скромница, и женился на ней.
Страницы истории. В 1973 г. В.Ф. работала в пос. Самусь в школе и ходила с ребятами в походы. Ходили в ближайшие деревни – Петропавловку, Покровку. В Покровке ночевали в бывшем амбаре. Там жил только один сторож, у него лошадь была. А в Петропавловке недалеко от церкви могила была, в ней был похоронен Носков, павший от рук Колчака. У В.Ф. есть фотография Носкова. Местные жители рассказывали, что Колчак валил – убивал всех, кто к нему в армию не шел, считал их дезертирами. А другая учительница рассказывала, что когда Колчак приходил, всех жителей селения собирали и ставили в круг. А в центре круга лупили нагайками провинившихся. Это было в каком-то другом селе, где жила эта учительница, и ей в то время было года три.
Рассказывает Махнева (Говор) Вера Федоровна, 1932 г.р., г. Северск; расспросила, записала и обработала О.С. Берловская.
О родичах, о себе. Вера Федоровна Махнева (ур. Говор) родилась в Томске 18.07.1932 г. Отец Говор Федор Ульянович (Юлианович) 07.06. 1912 г. – 22.04.1946 г. Мать Гирс Александра Павловна 27.02.1911 г. -11.08.1994 г. Родители родились и жили в Виленке, но в 1931 г., когда началась коллективизация, дед Ульян (Говор Юлиан Францевич (1879-1937 гг.) отправил их в Томск.
Вера Федоровна летом гостила у своих бабушек в Виленке - со стороны отца Говор (ур. Янковская) Ульяна (Юлиания) Ивановна, 1886 г.р. Бабушка «Домаша» - со стороны матери (Андреева Домна Ивановна, 1890-1961 гг.).
Говор Ульян (Юлиан) Францевич (1879-1937 гг.), дед Веры Федоровны, возил почту, вступать в колхоз не хотел. В 1937 г. был арестован по линии НКВД.
Бабушка Ульяна (Юлиания) Ивановна Говор (ур. Янковская), 1886 г.р., всегда ходила в фартуке. Иконы в домах не выпячивали. Говорили по-русски, но Ульяна иногда могла сказать вместо «тарелка» - «талерка» по-белорусски.
О Виленке. Вера Федоровна вспоминает, в центре деревни, на возвышенности, стоял большой дом. Его обитателей называли «захарятами», т.к. главой дома был Андреев Иван Захарович. По воспоминаниям жителей, этот дом уже стоял, когда приехала основная масса переселенцев. В 1917 г. у Ивана Захаровича умерла жена, и оставшихся многочисленных детей он воспитывал один. Среди его детей: Домна (1890-1961 гг.); Василий (1883-?); Федора (1895-1971 гг.); Сергей (1886-1914 гг.; Анна; Матрена (?- 1960-е гг.). Этот дом – был центральным в жизни виленцев. Несмотря на то что, на кроватях лежало старое, грязное тряпье, были клопы, в доме постоянно собирались или иногда ночевали люди. В этом доме часто устраивали «вечёрки».
По воспоминаниям Веры Федоровны, когда началось строительство Северска, всем сказали уезжать из деревни. Большинство переехали в Самуськи, некоторые просто побросали дома, кто-то переехал в Томск. Те, кто решили переезжать, перевозили с собой свои добротные, срубленные из кедра, дома (разбирали их на бревна и перевозили). В 1990-е гг. на месте опустевшей деревни Управление «Химстрой» предложило брать «дачные» участки. Вера Федоровна взяла участок «на родине предков». Сегодня, как она вспоминает, в Виленке стоит восстановленный дом тети Васени (Лысенок Васса Валерьяновна (14.08. 1911 г. – 01.02.2002 г.) и бабы Даши. Вера Федоровна вспоминает бабушку Марину, которая всех детей собирала и по ягоды водила.
Вера Федоровна считает, что архитектура всех домов, которые строили виленцы, похожа. Дом был срублен вместе с сенями. По мнению Веры Федоровны, дом бабы Ульяны был единственным в своем роде – в центре дома стояла огромная печь, вокруг которой дети, в том числе и маленькая Вера, бегали «в догоняшки».
Воспоминания В.Ф. Махневой:
«Очень трудно восстановить в памяти в 79 лет то, с чем девочка Вера столкнулась в возрасте 10-15 лет в деревне Виленка. Возникает вопрос: «Что делали, вернее, чем занимались в свободное время жители в деревне?» Например, в городе очень редко ходили в кинотеатр и иногда в театр, слушали радио. Моя мама с 2-х классным образованием Виленской школы, обучала плясать «вприсядку» и еще каким-то «коленам» под песню «Ах, вы, сени, мои сени…», танцу «Яблочко» под песню «Эх, яблочко…». Еще у нас был патефон с пластинками. Мама иногда пела, чаще частушки. Например:
«Незабудочка-цветочек,
Незабудочка-трава,
Не забуду, тебя, милый,
Не забуду никогда!».
Всех впечатляли пляски Л.Орловой в кинофильмах. Но когда я летом приезжала в деревню, то слышала и видела много интересного и необычного для меня. В деревне было много гармонистов: Бугреев Леонид, братья Лысенок Павел и Анатолий (братья А. Горожанкиной, в деревне их называли «Василёвы», по имени отца Василия). Сама Шура (А. Горожанкина) тоже умела играть на музыкальных инструментах, пела и плясала. Павел выплясывал «чечетку». Анатолий лет с пяти играл на гармошке. Дети Анны Валерьяновны Павел, Виктор и Людмила тоже играли и пели. Школко Виктор – гармонист. Школко Михаил, Никонов Игнат, Гирсов Михаил, Курилович Михаил - играли на гитарах.
В деревне было много талантливых людей – гармонисты, гитаристы, балалаечники, плясуны и певцы! Их никто не обучал. Это были самородки. Их гены были заложены на белорусской земле предками, и передавались потомкам. Таланты их шли оттуда. Например, Гирсов Сергей, 1898 г. рождения, преподавал в школе столярное дело, был столяром высшего класса. Он еще был талантливым человеком – в деревне организовал драматический кружок (по рассказам моей мамы, т.к. он ее тогда привлек в кружок самодеятельности). Это было примерно в 1927 г. Потом он уехал в Томск. И весь досуг был заполнен «вечёрками». Их «играли» в клубе, возле домов, но не у каждого дома.
Но один дом был особенный, в котором могли собираться люди, и около дома тоже. Этот дом принадлежал Андреевым, и жили в нем «захарята». Этот дом строил Иван Захарович Андреев примерно в 1870-1875 гг. У И.З. Андреева было 6 детей. Когда они выросли и все «определились», Василий Иванович остался жить в этом доме. Похоже, этот дом в деревне был построен до того, как приехали белорусы. Дом был большой, под окном рос тополь, на склоне клубника (ни у кого ее не было) и, как у других, черемуха, боярка и другие кусты. Откуда приехали Андреевы – неизвестно. Василий Иванович был добрейшей души человек. Он один воспитывал своих детей – жена умерла рано, жили бедновато…
В этом доме зимой часто были посиделки, «вечёрки». Никогда не было алкоголя! Люди собирались, общались, играли в карты. Иногда, если кто-то засидится, или за окном ненастье – останется ночевать.
Однажды и я попала на вечерку около дома. Земля была вытоптана до ям, места много – площадка большая. Здесь на вечерках знакомились будущие женихи и невесты. Сюда приходили парни и девушки из других деревень. А «наши» ходили в другие деревни за много километров. Сестра моей бабушки Анна вышла замуж в Рогожинку, а Матрена - в Васильевку.
Итак, вечёрка. Это было в 1945-1946 гг., точно не помню. Летом, народу было много, но больше женщин. Плясали здорово, пели частушки, гармошка не умолкала. Я смотрела и слушала восхищенно! Чувствовала, что это очень близкое народу и исходит от народа. Я это ощущала, потому что сама принадлежала к этому народу, и корни мои из этого белорусского народа! На вечёрке в тот день была гостья из Новосибирска, балерина из Новосибирского оперного театра, жена Курилович Георгия. Он был военный, подполковник(?), без ноги. Они приехали навестить родителей. Она заказала гармонисту музыку и «пошла, пошла» по большому кругу, выделывая такие «па», которые я никогда не видывала. Все присутствующие были восхищены и бурно аплодировали! Веселье продолжалось долго. В другой раз, в очередной мой приезд, я опять побежала на вечёрку к этому дому. Все шло как раньше, но на круг в этот раз вышла Анна Бугреева (ур. Лысенок) и станцевала в точности, как приезжая гостья из Новосибирска. Все повторила и добавила свое, станцевала с задором, с огоньком! Так же прекрасно танцевала Никонова Зоя – так же красиво, умело и весело. Многие девушки хорошо и пели, и плясали.
Корни этих талантов – из Белоруссии, а взрастила их земля Сибирская. Белорусская земля наградила наших предков разумностью, талантами, умениями. И потомки, выросшие в Сибири, стали достойными людьми! Воевали, гибли на фронте. А их жены, матери и дети героически жили в тылу.
Ребенку, приезжающему летом на каникулы в д.Виленку, все было интересно. Это природа: деревья, трава, речка Самуська, мост через реку, поля; ягоды: на полянках земляника, в Гусевом логу – смородина, в болоте черника, клюква. Это счастье и радость видеть поляну на изгибе реки в цветах, освещенную солнцем – загляденье. Лес за поскотиной, где росли грибы, поля, где паслись коровы. Я с завистью вечером смотрела в окно, темнело, а мальчишки верхом на лошадях мимо по Антоновке ехали в «ночное». Так хотелось отправиться с ними, но я была хрупкая, городская и в «ночном» во мне никто не нуждался. А во время сенокоса я могла «ворочать», вернее переворачивать в рядах сено, затем сухое сгребать, с помощью взрослых делать копны, а за складированием сена в стога только наблюдала, косить не научилась, не хватило ни сил, ни таланта. Что интересно, что дочь моя Марина, сугубо городская, хрупкая, в 20 лет ловко научилась косить, когда с работы послали на сенокос. Я старалась бабушке Домаше помогать: мыла пол, делала уборку в доме, полола грядки в огороде, окучивала картошку. Помощь бабушке считала святым для меня делом.
Моя бабушка Гирсова Домна Ивановна - мамина мама (моя мама - Говор Александра Павловна). Бабушке в 1941 г. было всего 50 лет, но она казалась старше, такая изработанная, много пережившая, но добрая. Никогда меня не ругала, не произносила «плохих» слов. В 5 часов утра подоит корову, разбудит, напоит парным молоком, и опять я продолжаю спать. И кормила тем, что повкуснее.
Другая бабушка – Говор Ульяна Ивановна, моего отца, Говора Федора Ульяновича, мама. К этой бабушке я ходила в гости, иногда ночевала, у нее было много внуков, а у Домаши одна внучка – я. Но все равно баба Ульяна меня любила, старалась угощать самым лучшим, спали мы с ней в горнице на единственной в доме кровати, много разговаривали.
Кроме природы мое внимание привлекала архитектура домов, устройство быта: русские печи, ухват, клюка, чугуны, шайки, ушат бани по-черному. Конечно, в Томске также были такие дома, город-то недалеко, в 35-40 км от д. Виленка и в пос. Иглаково есть такие дома.
Бабушки Домаши дом был как многие. Предки деда Гирсова Павла Георгиевича были родом из Витебской губернии. А вот бабушки Ульяны дом поражал мое воображение. Эти предки были из Виленской губернии.
Одежда. Ульяна Ивановна и ее сестра Марина Ивановна носили холщовые юбки, ситцевые кофты, по-моему, широкие, и фартуки; штанов не было. Баба Ульяна дома была в одном фартуке, в магазин, на улицу надевала другой. К соседке через дорогу зимой могла добежать босиком. У бабы Анели, тети Клаши Лысенок свекрови, были и платья, кроме юбок и кофт. Когда баба Ульяна шла на свадьбу к кому-то, несла четверть самогонки и драники в качестве подарка.
Помню, у бабушки Домаши были не только юбки и кофты, но и платья, а штанов не было. Помню, был тулуп, в котором зимой она возила дрова в Томск на продажу. А костюм подвенечный светло-кремовый состоял из длинной юбки и кофты. Когда я училась в 5 классе, мне мама из этой юбки сшила праздничное платье «в складочку», и я пошла с классом в театр.
Об акценте белорусов. Я помню, как баба Ульяна говорила «талерка», «гордиёб». В основном все Митюкевичи говорили с сильным акцентом. Вспоминаются такие слова, как «гразь», «куратник», «трапка».
Еще одна особенность жизни (по воспоминаниям Аллы Васильевны Саранча (ур.Лысенок) – спали на соломенных матрасах. Их набивали соломой осенью, а перед Пасхой солому выбрасывали».
Рассказ В.Ф. Махневой комментирует О. Берловская. Если обратиться к истории жилища, то следует сказать, что жилище белорусов эволюционировало от землянки до однокамерных, позднее многокамерных построек. В начале XX века основными типами были 1-2-3-камерные бревенчатые строения с двухскатной, реже четырёхскатной крышей, покрытой соломой, дранкой, доской; преобладающая планировка: хата + сени и хата + сени + камора (клеть). И это можно проследить на схемах домов, составленных Верой Федоровной. Постепенно третье строение приобрело жилую функцию: хата + сени + хата; усложнилась внутренняя планировка, выделились отдельные помещения. Внутренняя планировка была устойчива — печь размещалась в правом или левом углу от входа и устьем повернута к длинной стене с окном. В противоположном углу по диагонали от печи находился красный угол (кут, покуть), почётное место в доме. Там стоял стол, и находилась икона. Вдоль стен размещались лавки. От печи вдоль глухой стены были полати — нары. Позднее появились кровати. Около дверей стояли небольшие лавки (услоны). На стене, на кухне — полка для посуды. Интерьер оформлялся различными кружевами, домоткаными скатертями, рушниками и покрывалами, коврами и одеялами. Декоративно-архитектурные орнаменты украшали жилище с внешней стороны. Эволюция современного жилища белорусов выразилась в росте домов-пятистенков, появлении кирпичных, нередко двухэтажных домов, часто с водопроводом, газом.
Крестьянский двор. Состоял из хаты, амбара (клети), навеса для дров (паветки), сарая для скота (хлева), сарая для сена (евни, осети, пуни) – и это прослеживается в хозяйственных постройках виленцев. Выделяется три основных типа планировки усадеб: веночный — весь комплекс жилых и хозяйственных построек образует квадрат или прямоугольник, все строения связаны друг с другом; погонный — жилые и хозяйственные постройки образуют ряд в несколько десятков метров. В послереволюционное время отпала необходимость в некоторых хозяйственных постройках, например, помещениях для обмолота зерна, содержания коней, волов и др.; ликвидация их привела к трансформации традиционной планировки в двухрядную погонную, Г-образную и с несвязанными строениями[viii].
Рассказывает Горожанкина (Лысенок) Александра Васильевна, 1933 г.р., г. Северск; расспросила, записала и обработала П.Е. Бардина.
Родичи. Родилась и выросла в Виленке, уехала оттуда в 1950 г. в Северск. Отцова родня – Лысенки - были белорусы, из какой-то Винницкой области. Но по-белоруски уже никто не разговаривал, писались русскими. Не помнит ни одного нерусского слова, которые бы дедушка или бабушка употребляли. Лысенок А.П. доводится троюродным братом А.В. Мать была русская, девичья фамилия Школко. Они там же в Виленке жили, там у нее похоронены два брата и три сестры. Двоюродный брат, у которого мать была крестной, он ее называл «лёлей», в 1949 г. застрелился из ружья прямо в деревне. Ему было 18 лет, он был красавец, гармонист, работал продавцом в магазине. Почему так сделал – никто не знает. У него и невест было много, дружил с Зоей Никоновой, попрощался и говорил перед этим, что ему больше всего жалко Зою.
Вечёрки. Все братья были гармонисты, на вечерках играли на гармошке. Младший брат Анатолий, 1940 г.рождения, про которого рассказывала В.Ф. Махнева, еще маленький был, чуть виднелся из-за гармошки, а играл хорошо. Он потом в Северске работал таксистом, уже умер. Вспоминает, как картошку весь день копали, а вечером бегом на вечерки, даже руки не мыла и не ужинала. Мать посылала младшего брата Толю – иди за Шуркой, пусть поест. А вечерки были в клубе, он в двери встанет и кричит: «Шурка, иди исть клецки!». Вечерки были отдельно для маленьких, которым лет по 13, и отдельно – взрослая вечерка в клубе. На вечерках танцевали танцы – ланцес, кадриль по шесть пар кружились. Играли с ремешком, все вставали в круг парами, сзади идет с ремнем, кого ударит по заду, тот перебегает в другую пару. Эти вечерки были уже после войны.
На вечерки ходили и в соседние деревни – в Петропавловку, Бросовку, Поперечку. Это по выходным и по праздникам. В Виленке было много парней, а в Петропавловке, например, много девушек было. Драк или ссор из-за девушек на вечерках не помнит, чтобы были, жили очень дружно. Наряжались в лучшие наряды, плясали в сапогах. Самой А.В. мать сшила саржевое платье, пришила к нему красные пуговицы, и все говорили матери: «Какая у тебя Шурка нарядная».
Соседи. Деревня была веселая, жили очень дружно, двери никогда не закрывали, ходили ночь-в-полночь, если кому надо. Не помнит, чтобы какие-нибудь конфликты между соседями были. Если что-то случалось, говорили: «Перемололась бы мука» - поговорка такая, что все пройдет. Все жители Виленки были в основном православные, но вот у брата матери - Ефима, жена была католичка, Антонина Казимировна Шабуцкая. Она ездила в свою церковь, в костел в Томске. Он был православный, она – католичка, но жили дружно. А.В. была крестной у их сына Анатолия, которого они крестили в православной церкви. Свадьбы раньше справляли очень скромно, просто гулянка, самогон пили, много готовили еды. В 1949 г. свадьба была у родственницы, невеста была в простом розовом платье, жених – в костюме.
Пища. Мать готовила клецки картофельные. Натирали на терке картофель, отжимали, скатывали колобки и, как вода закипит, бросали в воду и добавляли туда молока – забеливали. Так и ели клецки с молоком.
Частушки. Сама А.В. в молодости играла на гармошке и на балалайке. Балалайка у нее есть и сейчас, и иногда на ней играет и поет частушки. Эти частушки сочиняла сама, когда жила в Виленке и потом в городе:
Мы по Виленке пройдем,
Не стукаем, не брякаем.
Кого надо завлекем,
Долго не калякаем.
Сыграй, Витя, сыграй милый,
Игра твоя – с перерывой!
Полюбила я Титова,
А Гагарину дала.
А потом такое чувство –
Будто в космосе была.
Из колодца вода льется,
Потихоньку сыпется.
Хоть и плохо нам живется,
А гулять-то хочется.
Ой, спасибо гармонисту
За игру игручую.
Два соленых огурца,
Картошку рассыпучую.
Балалаечка гудит,
Люблю, как милый говорит.
Поговорочка его
Лежит у сердца моего.
Рассказывает Лысенок (Овечкина) Ася Антоновна, 1914 г.р., пос. Самусь, материалы этнографической экспедиции музея г. Северска, 2000 г., записи П.Е. Бардиной.
Судьба связала с Виленкой. Родилась в Томске, окончила курсы воспитателей, работала в 1930-е гг. воспитателем в д. Казанке, потом учительницей в д. Балагачево. Через год по просьбе отца, так как матери было трудно управляться с 10 детьми, направили в д. Виленку, поближе к городу. Там отработала учительницей 9 лет, потом заведующей детским садом. Работала там и в конторе. Потом замуж вышла за Лысенок Павла из Виленки, работала в Петропавловке Туганского района. В Виленке был промколхоз «Красный пихтовар». Там пихту варили на масло пихтовое. Муж умер перед войной в 1941 г., болел туберкулезом. Работал на складе, часто простывал. Осталась одна с четырьмя детьми.
В д. Бросовке, в двух километрах от Виленки, была промартель «Красный токарь». Делали столы, стулья, тумбочки, даже графины точили деревянные, и к ним бокалы деревянные. Такие графины были на столах в райисполкомах в1930-е гг. В войну там делали саперные лопаты. Эта промартель относилась к Томскому лесохимсоюзу. В Бросовке жили Сикора, Дементьевы, Шатровы, Зигаевы, Абросимовы.
В Песочках было два колхоза – «Первое мая» и «Коллективист». В промколхозе «Коллективист» бочки делали и ящики. А в колхозе «Первое мая» сеяли и пахали. В Поперечке колхоз «Верный путь», мельница была. Председателем колхоза был Хорошко. Его в войну дезертиры убили. Он хотел их арестовать, пошел с ружьем. А их было много, и убили его.
В 1950-е гг. по деревням ездили вербовщики, приглашали работать на Почтовый, молодых брали охотно. Сын пошел туда работать и сейчас там живет. И дочь из Томска туда поехала. Третий сын живет в Томске. Сейчас уже все пенсионеры. Четвертый сын погиб в детстве, трактором задавило.
Раньше налоги были большие. В войну 14 основных налогов было: за корову, с подростка коровы, за свинью, за землю, страховка обязательная и добровольная, подоходный налог, мясо, молоко, шерсть, яйца, шкуру со свиньи и коровы, если режешь. С одиноких – за бездетность. 12 кг топленого масла надо было сдать. У кого на фронте – тем скидка была в налогах. Идешь на покос, с собой ребенка берешь, а молока нет, только чай забелить.
После войны в Наумовке 21 год отработала секретарем Сельского совета. Замуж вышла за кузнеца. С 1975 г. живет в Самуськах, сын переманил, который живет на Почтовом, он приезжает сюда в гости.
Рассказывает Лушников Валентин Иванович, 1931 г.р., п. Самусь, материалы этнографической экспедиции музея г. Северска, 2002 г., записи П.Е. Бардиной.
Взгляд соседа виленцев. Родился в Семиозерках, там и сейчас дом родителей стоит. Из старожилов там почти никого нет, осталась одна Рагозина Евдокия с 1926 г.р. Из Лушниковых первым здесь, по-видимому, поселился прадед Тарас Лушников. Он был примерно с 1830-го г. рождения. Недалеко отсюда была заимка Лушникова по речке Самуське, где раньше был мост по дороге из Самуськов на Поперечку. Тогда еще Поперечки не было. Прадед Тарас Степанович по рассказам брата приехал с Дона, был, как и отец, высокого роста, черноволосый, плотный. И вся родня такая была. Отец работал на заводе в пос. Самусь. В 1937 г. его забрали и расстреляли. Мать осталась с четырьмя детьми, младшему два месяца было. Но все выжили и все вышли в люди, сейчас работают инженерами, строителями. В детстве много натерпелись, считались «дети врага народа», работали с десяти лет.
Занимались предки в основном пасекой, даже гречиху сеяли специально для пчел. Держали скотину, но немного - корову, коня. Пашню пахали немного – овес, овощи выращивали. Но пасека была главная. Рядом были и другие заимки, километрах в двух – Видяйкина заимка. Где сейчас Виленка, там хутор Поплавских был, еще одна Видяйкина заимка, немца Рукса и других. Заимка Малых Ивана Мелентьевича была. Около Якова озера жили также на отдельных заимках Байсовы, Кузинов, Логинов. С другой стороны – Гужихины, Банюк и другие. Раньше это наделы давали. Это было еще до Столыпина. Предки, вероятно, были староверами, они крестились двуперстием, у стариков были лестовки, подручники. Но там не все были староверами. Еще староверы были в Кипрюшке, Красном Яре, и сейчас в тайге есть заимки, где живут староверы.
Там, где был Кирзавод (не доезжая до Самуськов, есть такая остановка автобуса), там была Видяйкина заимка. Потом там построили кирпичный завод. Там было 5 сараев по сто метров длиной. Производили около 1 миллиона кирпичей в год. А потом за два года всё растащили, всё исчезло. Сейчас там просто дачи и огороды. А где Виленка, там была еще одна Видяйкина заимка. Там же рядом Рукс и Поплавский жили. Поплавский был богатый мужик, он занимался тем, что выделывал кожи. Со всей округи к нему ездили. Его могила и сейчас находится в Виленке. Там сейчас дачи и огороды, но сохранилось кладбище прямо на территории садоводства. Там есть могила, на которой крест высотой метра три и надпись «1915 г.», есть мраморные памятники. В 1920-е гг. здесь тиф свирепствовал. На одной заимке за неделю 5 человек умерло, так что их бабушка от этого сошла с ума.
Раньше друг к другу, с заимки на заимку, молодежь на вечерки ходила. На Лушникову заимку ходили на вечерки мед есть. За пять километров приходили. Прямо посреди пасеки стоял стол, лавки и угощали. Это еще когда дед там жил, а отец маленький был.
* [i]Материалы П.Е. Бардиной подготовлены при финансовой поддержке РГНФ, проект № 12-11-70000.
[ii] Фурсова Е.Ф. Традиционно-бытовые особенности культуры белорусов-переселенцев конца ХIХ –начала ХХ в. // Белорусы в Сибири. Новосибирск, 2000, с. 103.
[iii] Гончарова Т.А. К вопросу о формировании белорусской диаспоры в Томской области в конце ХIХ – первой половине ХХ в. // Труды Томского областного краеведческого музея. Т. ХV. Томск, 2008, с. 190.
[iv] Там же, с. 191.
[v] См.: Бузанова В.А. Пригородные томские селения в сельскохозяйственных переписях 1916 и 1917 гг. // Неизвестный Северск. Томск: Изд-во ТГУ, 1996, с. 51-53.
[vi] Этнография восточных славян. Очерки традиционной культуры. М.: Наука, 1987, с. 168.
[vii] Васеха Л.И. Традиции народной педагогики восточнославянских переселенцев Сибири: православный компонент воспитания // Православные традиции в народной культуре восточных славян Сибири и массовые формы религиозного сознания ХIХ – ХХ вв. Новосибирск, 2006, с.176.