А. А. Раков. РАСКУЛАЧИВАНИЕ НА УРАЛЕ: НОВЕЙШАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ
По истории раскулачивания на Урале на сегодняшний день имеется обширная и весьма разнообразная литература, написаны сотни исследований. Среди них встречаются и историографические обзоры. Однако обзоры эти не охватывают период со второй половины 1990-х гг. по настоящее время. Данная статья – попытка восполнить этот пробел.
Но прежде считаем необходимым в общих чертах охарактеризовать советскую историографию данной проблемы.
Работы конца 1920 – середины 1930-х гг., как правило, представляют собой статьи и речи партийных деятелей, руководивших раскулачиванием. Поэтому они не имеют исследовательского характера. В середине 1930 – середине 1950-х гг. отечественная историческая литература находилась в еще более жестких идеологических рамках, чем в предыдущие годы. После выхода «Краткого курса истории ВКП(б)» тема «ликвидации кулачества как класса» стала считаться исчерпывающе изученной, и, соответственно, дальнейший научный поиск не приветствовался.
В конце 1950 – начале 1960-х гг. новаторские идеи появились в работах В.П. Данилова и В.М. Селунской1: ими было доказано отсутствие необходимой материально-технической базы для производственной кооперации деревни к концу 1920-х гг., подчеркивалась роль административных методов в проведении коллективизации. Со второй половины 1960-х гг. ситуацию с явным преобладанием региональной тематики изменил выход в свет монографии Ю.С. Кукушкина2 . Автор, в частности, показал, что крестьян лишали производственных источников существования путем насильственной экспроприации.
1970-е гг. были «малоурожайными» на работы по раскулачиванию. Но именно тогда появился наиболее фундаментальный и концептуально значимый труд – монография Н.А. Ивницкого[3]. На большом фактическом материале он раскрыл закономерности и формы классовой борьбы в деревне, показал процесс раскулачивания с точки зрения масштабов, сроков и географии, судьбы спецпереселенцев и их «трудовое перевоспитание». Оставаясь, естественно, в рамках официальной концепции, Ивницкий сделал ряд существенных замечаний и оговорок, означавших фактически попытку ее корректировки. В частности, он подверг сомнению правильность отказа от предложения подкомиссии К.Я. Баумана принимать, при определенных условиях, кулаков в колхозы. Такое сомнение по, казалось бы, частному вопросу, означало, что под сомнение ставились выбранные методы решения «ликвидации кулачества как класса». Поэтому Ивницкий подвергся жесткой критике.
В конце 1980-х гг. историки начали осторожно обращаться в рамках темы массовых репрессий к проблеме искажений в политике раскулачивания и коллективизации.
Современный, постсоветский, этап изучения проблемы репрессий сопровождается публикацией новых источников, проведением большого числа научных конференций по этой теме и появлением первых обобщающих работ как в масштабе всей страны, так и регионального уровня. Причем на работы отечественных исследователей неизбежно стали оказывать влияние труды ведущих западных специалистов, часть из которых была переведена на русский язык. Так, в своей книге о советском крестьянстве 1930-х гг. Ш. Фицпатрик, описывая апокалиптические настроения в деревне, систематизировала «стратегии», которые использовали крестьяне, чтобы противостоять коллективизации: «стратегия подчиненных», вооруженные выступления, повседневное сопротивление, бегство4 .
В трех новых монографиях Н.А. Ивницкого в широком плане освещены причины, ход, методы и последствия раскулачивания, традиционные подходы и оценки советской историографии сменились более научными и объективными, показана роль советского репрессивного аппарата в раскулачивании[5].
В работе В.Я. Шашкова были затронуты проблемы судеб переселенцев в СССР и прослежены основные этапы жизни раскулаченных; много внимания было уделено и социальным последствиям раскулачивания6 . Несмотря на то, что к концу 1931 г. зажиточная часть крестьянства была раскулачена и выселена в отдельные регионы, процесс раскулачивания в СССР растянулся почти на четверть века[7]. В другой своей работе[8] В.Я. Шашков предложил новую периодизацию репрессий: 1-й этап – вторая половина 1929 г. – стихийная фаза, инициатива принадлежит бедняцко-батрацким массам (только в РСФСР разорено 120 тыс. хозяйств); 2-й этап – 1930 г. – в основных зерновых регионах было раскулачено 337,6 тыс. хозяйств; 3-й этап – 1931 г. – в основных районах раскулачено более 250 тыс. хозяйств; 4-й этап – 1933–1940 гг. – на Северном Кавказе, в Закавказье, в Украине и Молдавии раскулачено 250 тыс. хозяйств; 5-й этап: 1945–1952 гг. – в Прибалтике, Белоруссии, Молдавии, Псковской области было раскулачено 65 204 человек. Итого: за 1929–1952 гг. было разорено 1 010 407 крестьянских хозяйств9 .
Недостатки такой классификации достаточно очевидны и уже были отмечены, в частности С.А. Красильниковым[10]. Наиболее важные из них: выпадение из периодизации 1932 г., отсутствие 1937 г., «большого террора», в качестве отдельного этапа, выпадение периода Великой Отечественной войны.
Особо отметим работы, выявляющие региональную специфику процесса раскулачивания.
На примере Центрального Черноземья рассматривает репрессии, в том числе и против зажиточного крестьянства, О.Л. Шашкова[11], исследуя деятельность центральных и региональных органов государственной власти и управления.
Заслуживает внимания работа В.И. Михеева, где автор указывает на факт, не оставшийся без внимания и в других регионах: после публикации статьи И.В. Сталина «Головокружение от успехов» (2 марта 1930 г.) значительно упал уровень коллективизации. В этом смысле поражают цифры, приводимые автором: в Курском округе уровень коллективизации снизился с 91,5 % на 1 марта 1930 г. до 9,9 % на 1 мая того же года[12].
И.Ф. Ялтаев указывает количество крестьянских выступлений в республике Марий Эл и соотносит их с деятельностью партийных органов[13]. При этом автор приводит мнения крестьян, которые считали, что в деревне кулаков нет, и относились к раскулаченным с сочувствием, а интеллигенция области полагала, что политика партии в деревне – разорение трудового крестьянства[14].
В работе В.Н. Уйманова раскрывается механизм действия репрессивной системы в Западной Сибири на примерах потоков спецконтингентов и судеб отдельных пострадавших через обработку отчетных документов органов госбезопасности, что позволяет определить число репрессированных по политическим мотивам[15]. С.А. Красильников останавливается на феномене принудительного труда крестьян-спецпереселенцев в том же регионе, особенно пристальное внимание уделяя при этом разновидностям, специфике и функционированию различных типов артелей[16].
В.М. Кириллов большое внимание уделяет раскулачиванию и спецпереселению в Нижнетагильском регионе, а также делает вывод о неэффективности социалистической системы организации труда на основе анализа условий жизни спецпереселенцев[17].
Именно на современном этапе историки начали активно заниматься раскулачиванием и репрессиями на селе. Это особенно заметно по Уральскому региону. Вышли из печати сборники документов о судьбах спецпереселенцев на Урале, кулацкой ссылке, воспоминаний раскулаченных[18].
В уральской периодике имеется много публикаций о раскулачивании, причем большинство из них – после 1990 г. В печальный юбилей – 60-летие начала коллективизации – была предпринята попытка, опираясь на доступные документы, описать масштабы крестьянской трагедии. Были подробно освещены: практика решения судьбы любого крестьянина чрезвычайной тройкой в составе первого секретаря РК партии, председателя райисполкома и начальника районного отделения ОГПУ, употребление, вслед за Сталиным, теоретически совершенно неверного клише «ликвидация кулачества как класса», поскольку кулачество не было классом, согласно ленинскому определению19 ; массовые нарушения законности в процессе раскулачивания и невероятно жестокие меры в отношении спецпереселенцев[20].
Описанием процесса переселения в Свердловскую область занимались екатеринбургские ученые А. Капустин и В. Мотревич. По их сведениям, всего в Уральском регионе оказалось 101,4 тыс. ссыльных семей, что составляло примерно 480 тыс. раскулаченных[21].
А. Нахтигаль считает, что раскулачивание в действительности было рассереднячиванием. Не стала исключением и Челябинская область, где руководители стремились опередить сроки раскулачивания: секретарь Челябинского окружкома партии А.И. Финковский и председатель окрисполкома А.Т. Попков писали в директиве от 29 января 1929 г. с грифом «Совершенно секретно»: «Вся оперативная работа по ликвидации кулачества как класса должна быть развернута немедленно и закончена в течение февраля»[22].
И.Е. Плотников анализирует деятельность местных Советов на первом этапе коллективизации, акцентируя внимание на создании колхозов-гигантов, искажениях партийной линии и взаимоотношениях Уралоблкома ВКП(б) с Уралоблисполкомом[23], отмечая несоответствие деятельности местных органов запросам центральных по темпам коллективизации[24].
Некоторые исследователи умело сочетали в своих статьях первичную публикацию документов с их непосредственным анализом, концентрируя внимание то на демографической характеристике спецпереселенцев[25], то на отсутствии твердой линии в подходах к оценке перспектив коллективизации в Уралобкоме[26].
В сборнике работ конференции «Южный Урал в судьбе России», посвященной 70-летию Челябинской области, тема репрессий также не обойдена стороной. В.В. Бетенев сообщает сведения об итоговом количестве выселенных по Челябинскому округу в 1930 г.[27], а Н.И Максимов убедительно доказывает, что местный актив, действовал по принципу «лучше перераскулачить, чем недовыполнить задание»[28].
Диссертационный материал по теме раскулачивания на Урале разнообразен. Л.В. Захаровский, например, сосредоточивается на создании и функционировании «кулацкой ссылки» в Уральской области, а также ее социальных последствиях, отмечая, что темпы коллективизации стали нагнетаться только с осени 1930 г. Именно поэтому можно сделать вывод о приоритетности политики «ликвидации кулачества как класса», конкретизированной в плане, разработанном «комиссией Молотова»[29].
А.С. Еремин рассматривает ту же проблему, но более конкретно в территориальном плане – на примере Среднего Урала: приводятся цифры принудительной колонизации северных районов Ирбитского округа, отмечается, что количественные выражения кулацких хозяйств по установленным признакам произвольны, а также освещается вопрос антицерковной кампании в регионе. При этом весь 1929 г. происходило нагнетание социальной напряженности: готовился плацдарм для раскулачивания[30].
М.В. Попов констатирует, что делопроизводственная документация, непосредственно касающаяся крестьян, по разным причинам искажалась чиновниками, и для выяснения подлинности данных необходимо сопоставить их с источниками, имеющими критическую направленность: материалами инспекторских проверок, контрольных обследований, рейдов печати, обращениями просвещенцев и работников бытовых учреждений в партийно-советские контрольные органы, жалобами населения и т.п.[31]
Л.В. Алексеев отмечает, что политика коллективизации и раскулачивания привела к почти трехкратному сокращению числа крестьянских хозяйств на Урале[32]. Автор доказывает, что катастрофическое сокращение поголовья скота в первой половине 1930 г. было вызвано коллективизацией и раскулачиванием сельского хозяйства, а также делает вывод о том, что в 1929 – 1930 гг. происходило фактически раскрестьянивание деревни[33].
Таким образом, современная отечественная историография раскулачивания крестьян на Урале развивается по нескольким направлениям: 1) расширение круга изучаемых категорий крестьянского населения, на которых обрушились репрессии; 2) освещение в рамках журнальных и газетных статей конкретных судеб раскулаченных, истории их семей; 3) появление обобщающих работ, особенно диссертаций, охватывающих значительные территории и временные периоды. При этом взгляды на раскулачивание сменились с традиционных советских на более реалистичные: показываются репрессивные методы государства в политике по отношению к деревне в 1930-х гг., поднят вопрос о соотношении ее цели и средств ее достижения.
Новый Исторический Вестник 2007 №1 (15)